[вернуться к содержанию сайта]

В.И. Ленин

ФИЛОСОФСКИЕ ИСТОКИ АТОМИЗМА

    Не было мощных телескопов. Лучи лазеров не проникали на расстояния в миллиарды световых лет. Спектральный анализ не раскрывал свойств невероятно отдалённых космических тел. Но человеческая мысль уже бороздила Вселенную на такое же расстояние, как и современная, — в бесконечность. И это было возможно потому, что в античной философии диалектическое мышление выступало ещё в своей первоначальной, естественной простоте, не нарушаемой теми препятствиями, которые создала сама себе метафизика в XVII—XVIII вв. (см. 2, 20, 369).

    Атомистическая теория Левкиппа—Демокрита была закономерным результатом развития предшествующей философской мысли. Уже в учении Анаксимандра из Милета, философа VI в., содержался намёк, догадка относительно возможности выделения из “беспредельного” (“апейрона”) более чем одного мира. Согласно Анаксимандру, “апейрон” находился в вечном движении, причина же этого движения — в нём самом. Уже ученик Анаксимандра — Анаксимен из Милета считал основой всех вещей в мире густое (плотное) и разреженное. Все вещи возникают, учил он, из сгущения и разрежения воздуха. В космогонии Анаксимандра, а также Гераклита Эфесского (жившего тоже в VI в.) все процессы в природе происходят по закону необходимости, который Гераклит называл “логосом”.

    Уже Пифагор Самосский и вся его школа обратили внимание на огромное значение количественных отношений в мире и геометрических форм, ритма и симметрии в вещах. Они же учили о мире как мире всеобщей гармонии, находящей своё выражение в гармонии чисел, и особенно в гармонии противоположностей предела и беспредельного. Согласно Филолаю, ученику Пифагора, с которым “встречался Демокрит” (13, 154), фундаментальное число — это единица как физическая монада, определённым образом оформленное пространство: отрезок, прямоугольник, квадрат, треугольник, куб, пирамида и т. д. (см. 64, 76). Уже Парменид, основатель элейской школы (VI—V вв.), учил, что бытие не возникает и не гибнет; оно едино, непрерывно, цельно, неделимо и однородно, и это бытие познаётся разумом. А элеец Мелисс Самосский (V в.) сформулировал закон сохранения бытия: “Из ничего никогда не может возникнуть нечто” (21, 30 В 1). Здесь же в философии элейцев впервые появилось различение между чувственно воспринимаемой и истинной реальностью.

    Уже Эмпедокл из Агригента (ок. 490—430) основой вещей считал корни-стихии, а их сочетание или разъединение — причиной возникновения и гибели вещей. Анаксагор из Клазомен (ок. 500—ок. 428) полагал, что весь мир состоит из семян “гомеомерий” (подобочастных), не только бесконечных в числе, но и заключающих в себе всю бесконечность частей существующих вещей; мельчайшие и невидимые частицы веществ соединялись в его системе в чувственно воспринимаемые вещи во всём разнообразии их качеств.

    Наконец, некоторые древнегреческие учения восходят к древневосточной науке. “Восточная наука — предшественница греческой философии” (50, 149). Демокрит учился у египетских геометров — “гарпедонаптов” (см. 13, XIV; XVII). Истоки его этических идеи можно обнаружить не только в высказываниях “семи мудрецов” и пифагорейцев, но и в учении вавилонских жрецов.

    В атомистической системе мы находим все перечисленные учения, иначе осмысленные и дополненные. Даже важнейшие принципы — принцип сохранения бытия, принцип притяжения подобного к подобному, само понимание физического мира как возникшего из соединения первоначал, зачатки этического учения — всё это было уже заложено в философских системах, предшествующих атомизму.

    Однако предпосылками атомистического учения и его философскими истоками были не только “готовые” учения и идеи, которые атомисты застали в свою эпоху. Ещё большее значение для возникновения атомистической теории и всей системы Демокрита имели вопросы, поставленные предшественниками.

    Древнегреческая философия выросла и развивалась в благоприятных социально-экономических условиях, связанных с переходом от раннерабовладельческого к зрелому рабовладельческому обществу. Она формировалась в процессе качественного преобразования мифологического мировоззрения под воздействием становящейся науки (см. 53, 137). В отличие от мифологии философия не признавала первенства надприродного по отношению к природному, она подчиняла или растворяла его в природном и натуралистически объясняла мир. Противоречие между философским и мифологическим мышлением способствовало развитию философских идей древности. Это противоречие оставалось основным до тех пор, пока сама философия (в Греции это произошло в V в.) не разделилась на два лагеря: материализм и идеализм.

    Внутри философии возникли новые вопросы и “апории” — затруднения и противоречия. Первые философы пытались определить первооснову, фундаментальное вещество мира. Затем обнаружились противоречия между движением и покоем, между единым и многим, между сущностью вещей и явлением, наконец, между физическим и психическим. Каждая философская школа решала эти вопросы по-своему, развивая при этом зачатки различных областей науки и мировоззренческие взгляды. Атомизм Демокрита отвечал на вопросы, поставленные его временем. Именно это обусловило его большое влияние на дальнейшее развитие философии.

    Многие исследователи считают, что учение об атомах возникло как ответ на вопросы, поставленные элейцами, и как разрешение обнаружившегося противоречия между чувственно воспринимаемой и умопостигаемой реальностью, ярко выразившегося в “апориях” Зенона. Впервые у элеатов из натурфилософии — умозрительного истолкования природы, рассматриваемой в её целостности, — начинает выделяться философия. Этот важнейший шаг в истории мысли сопровождался возникновением негативного отношения к первым философам; рациональное знание, дающее философскую картину мира как умопостигаемой сущности вещей, объявляется единственно истинным, чувственное же знание, дающее натурфилософскую картину мира как мира явлений, — неистинным (см. 64, 141). В философии элеатов выясняются вопросы об отношении бытия и небытия и об отношении бытия и мышления, т. е. решается основной вопрос философии.

    К миру умопостигаемому, а следовательно, истинному Парменид (540—470) относил бытие, т. е. всё то, что существует. К миру же чувственному, а следовательно, неистинному он относил небытие, т. е. то, что не существует. Под несуществующим элейцы понимали пустоту как “ничто”. В своей поэме “О природе” Парменид так говорит о путях познания:

    Первый путь: есть бытие, а небытия вовсе нету;
    Здесь достоверности путь, и к истине он приближает.
    Путь же: есть небытие, и небытие неизбежно,
    Путь этот знанья не даст. Тебе я о том объявляю.
    Небытия ни познать (непостижимо) не сможешь,
    Ни в слове выразить... ...Одно существует
    Лишь бытие, а ничто не существует...

(10, 49-50)

    Из этого Парменид и элейцы делали вывод, что бытие едино, цельно, непрерывно, однородно, неизменно и неподвижно. Не может быть ничего другого, кроме бытия, и отсюда замечательный вывод: бытие не возникает и не гибнет. Но отсюда и отрицание движения (двигаться бытие может только в небытие, а его нет), и отрицание изменения бытия во времени (не могло быть и не будет ничего другого, отличного от того, что есть в настоящем).

    Доводы Парменида поддержал его воспитанник и ученик Зенон Элейский (ок. 490—430). Он доказывал невозможность движения в ряде логических “затруднений” (апорий), которые улавливали действительную (и до сих пор составляющую основу некоторых сложных философских и математических операций) трудность: как выразить движение в логике понятий? как выразить множественность? В античное время апории Зенона не могли быть действительно научно разрешены; пятнадцать веков потребовалось для выработки соответствующего логического и математического понятийного аппарата. На уровне античной науки апории разрешала атомистика, а затем (уже иными методами) — философия Аристотеля.

    У Диогена Лаэрция и христианских писателей сохранились перечни философов VI—V вв., составленные в более позднюю эпоху. Согласно всем таблицам преемственности философов, Демокрит — наследник италийской линии философии. Вот один из фрагментов: “...Ксенофан, его ученик — Парменид, его — элеец Зенон, его — Левкипп, его—Демокрит” (13, VII). В других таблицах (Евсевий, Эпифаний) до или после Зенона указан ещё Мелисс, который видоизменил учение элейцев, провозгласив бытие не конечным, а беспредельным. Однако, как говорил комментатор Аристотеля Симпликий, Левкипп “пошёл при изучении сущего не по тому пути, по которому шли Парменид и Ксенофан, но, по-видимому, по прямо противоположному” (там же, 147). Аристотель это объясняет следующим образом: “Некоторые из древних полагали, что необходимо (логически), чтобы бытие было едино и неподвижно. Ибо пустоты не существует, а при отсутствии отдельной пустоты невозможно движение, равно как и не может быть многих предметов, если отсутствует то, что отделяло бы их друг от друга... Исходя из таких рассуждений, некоторые (учёные) вышли за пределы ощущений и пренебрегли ими, так как считали, что нужно следовать разуму... Заметим, что с логической точки зрения всё это последовательно, но с точки зрения фактов такой взгляд похож на бред сумасшедшего. Левкипп же был убеждён, что у него есть теория, которая, исходя из доводов, согласных с чувствами (в то же время), не сделает невозможным ни возникновение, ни уничтожение, ни движение, ни множественность вещей” (там же, 146).

    В начале этого рассуждения Аристотель подчеркнул, что Левкипп и Демокрит строили “наиболее методически” свою теорию “исходя из того, что сообразно природе, какова она есть”. В его свидетельствах первые атомисты, подобно ионийским натурфилософам, выступают как “физики”, т. е. исследователи природы, причем природа понималась прежде всего как “сущность вещей” (см. 55, 9). Вслед за Эмпедоклом и Анаксагором они осуществили синтез ионийской и западно-греческой линии философии и, разрешая своей теорией поставленные элейцами вопросы, совершили коренной перелом в развитии греческой философии.

    Элейское бытие было понято как вся Вселенная, как совокупность всех вещей, и как таковая она не могла возникнуть из несуществующего или превратиться в ничто (см. 13, 42; 43). Но это бытие стало из единого множественным, состоящим из бесконечного числа атомов, из которых каждый является неделимым, однородным, целостным, неизменным, полным, как элейское “единое бытие”. Атомы постоянно движутся, а следовательно, бытие стало описываться как прерывное, и это было правильное решение. “Мы не можем представить, выразить, смерить, изобразить движения, не прервав непрерывного, не упростив, угрубив, не разделив, не омертвив живого” (3, 29, 233). Но движение — это, согласно элейцам, переход в небытие; Левкипп и Демокрит допустили существование небытия — пустоты.

    Согласно Демокриту, Вселенная — это движущаяся материя, атомы веществ (бытие — to on, to den) и пустота (to uden, to meden); последняя так же реальна, как и бытие (см. 13, 146; 173; 189 и др.). Вечно движущиеся атомы, соединяясь, создают все вещи, их разъединение приводит к гибели и разрушению последних. Системе Демокрита, как и другим древнегреческим философским учениям, были присущи диалектические черты. В. И. Ленин увидел элемент диалектики уже в самом различении атомов и пустоты. По его мнению, Гегель, излагая учение Левкиппа, уловил “зерно истины”: в атомистике имеется “оттенок ("момент") отдельности; прерыв постепенности; момент сглажения противоречий; прерыв непрерывного; атом, единица... “Единица и непрерывность суть противоположности”...” (3, 29, 238).

    Введение атомистами понятия пустоты как небытия имело глубокое философское значение. Категория небытия дала возможность объяснить возникновение и изменение вещей. Правда, у Демокрита бытие и небытие сосуществовали рядом, раздельно: атомы были носителями множественности, пустота же воплощала единство; в этом была метафизичность теории. Её пытался преодолеть Аристотель, указывая, что мы видим “одно и то же непрерывное тело то жидким, то затвердевшим”, следовательно, изменение качества — это не только простое соединение и разъединение (13, 239). Но на современном ему уровне науки он не мог дать этому должного объяснения, в то время как Демокрит убедительно доказывал, что причина этого явления — в изменении количества междуатомной пустоты.

    Понятие пустоты привело к понятию пространственной бесконечности. Метафизическая черта древней атомистики проявилась также в понимании этой бесконечности как бесконечного количественного накапливания или уменьшения, соединения или разъединения постоянных “кирпичиков” бытия. Однако это не значит, что Демокрит вообще отрицал качественные превращения, наоборот, они играли в его картине мира огромную роль. Целые миры превращаются в другие. Превращаются и отдельные вещи, ибо вечные атомы не могут исчезать бесследно, они дают начало новым вещам. Превращение происходит в результате разрушения старого целого, разъединения атомов, которые затем составляют новое целое (там же, 343; 344). Согласно Демокриту, атомы неделимы (atomos — “неделимый”), они абсолютно плотны и не имеют физических частей. Но во всех телах они сочетаются так, что между ними остается хотя бы минимальное количество пустоты; от этих промежутков между атомами зависит консистенция тел.

    Кроме признаков элейского бытия атомы обладают свойствами пифагорейского “предела” (см. 64, 173). Каждый атом конечен, ограничен определённой поверхностью и имеет неизменную геометрическую форму. Наоборот, пустота, как “беспредельное”, ничем не ограничена и лишена важнейшего признака истинного бытия — формы. Атомы чувственно не воспринимаемы. Они похожи на пылинки, носящиеся в воздухе, и незаметные вследствие слишком малой величины, пока на них не упадёт луч солнца, проникший через окно в помещение. Но атомы гораздо меньше этих пылинок (см. 13, 200—203); только луч мысли, разума может обнаружить их существование. Они невоспринимаемы ещё и потому, что не имеют обычных чувственных качеств — цвета, запаха, вкуса и т. п.

    Симпликий ясно говорит нам о том, что “пифагорейцы и Демокрит не без основания, отыскивая причины чувственных качеств, пришли к формам (т. е. к атомам)” (schemata), которые Демокрит иногда называл также абдерским словом rysmoi — “фигуры” или ideai — “идеи”, “виды” (там же, 171. См. также CXV; CXVI; 198), подчёркивая их основной отличительный признак. Сведение строения материи к более элементарным и качественно однородным физическим единицам, чем “стихии”, “четыре корня” и отчасти даже “семена” Анаксагора, имело в истории науки огромное значение.

    Чем же, однако, различаются между собой атомы Демокрита?

    Изучая свидетельства Феофраста, ученика Аристотеля, чьи комментарии послужили первоисточником многих более поздних сообщений о философии греческих досократиков, включая Демокрита, английский исследователь Мак Диармид отметил определённое противоречие. В одних местах речь идёт только о различии форм атомов, в других — также о различии их порядка и положения (см. 80, 124; 125). Однако понять нетрудно: порядком и положением (поворотом) могут различаться не единичные атомы, а составные тела, или группы атомов, в одном составном теле. Такие группы атомов могут быть расположены вверх или вниз (положение), а также в разном порядке (как буквы НА и АН), что и видоизменяет тело, делает его другим (см. 13, 238—248). И хотя Демокрит не мог предугадать законов современной биохимии, но именно из этой науки мы знаем, что, действительно, несходство двух одинаковых по составу органических веществ, например двух полисахаридов, зависит от порядка, в котором выстроены их молекулы. Огромное разнообразие белковых веществ зависит преимущественно от порядка расположения в их молекулах аминокислот, причём число возможных комбинаций при их сочетаниях практически бесконечно. Фундаментальные частицы материи, существование которых предполагал Демокрит, соединяли в себе в некоторой мере свойства атома, молекулы, микрочастицы, химического элемента и некоторых более сложных соединений.

    Атомы различались также величиной, от которой в свою очередь зависела тяжесть. Как известно, догадка об атомном весе принадлежит Эпикуру. Однако уже Демокрит был на пути к этому понятию, признавая относительный вес атомов, которые в зависимости от размеров бывают тяжелее или легче. Так, например, самыми легкими атомами он считал самые мелкие и гладкие шаровидные атомы огня, составляющие воздух, а также душу человека.

    С формой и величиной атомов связан вопрос о так называемых амерах, или “математическом атомизме”, Демокрита. Ряд древнегреческих философов (пифагорейцы, элейцы, Анаксагор, Левкипп) занимались математическими исследованиями. Выдающимся математическим умом был, несомненно, и Демокрит. Однако демокритовская математика отличалась от общепринятой. Согласно Аристотелю, она “расшатывала математику” (13, 108). Она основывалась на атомистических понятиях. Соглашаясь с Зеноном, что делимость пространства до бесконечности ведёт к абсурду, к превращению в нулевые величины, из которых ничего не может быть построено, Демокрит открыл свои неделимые атомы. Но физический атом не совпадал с математической точкой. Согласно Демокриту, атомы имели разные размеры и формы, фигуры, одни были больше, другие меньше. Он допускал, что есть атомы крючкообразные, якоревидные, шероховатые, угловатые, изогнутые — иначе они бы не сцеплялись друг с другом (см. там же, 226; 227; 230; 233). Демокрит считал, что атомы неделимы физически, но мысленно в них можно выделить части — точки, которые, конечно, нельзя отторгнуть, они не имеют своего веса, но они тоже являются протяжёнными. Это не нулевая, а минимальная величина, дальше неделимая, мысленная часть атома — “амера” (бесчастная) (там же, 120; 124). Согласно некоторым свидетельствам (среди них имеется описание так называемой “площади Демокрита” у Джордано Бруно), в самом мелком атоме было 7 амер: верх, низ, левое, правое, переднее, заднее, середина. Это была математика, согласная с данными чувственного восприятия, которые говорили, что, как бы мало ни было физическое тело — например, невидимый атом, — такие части (стороны) в нём всегда можно вообразить, делить же до бесконечности даже мысленно невозможно.

    Из протяжённых точек Демокрит составлял протяженные линии, из них — плоскости. Конус, например, согласно Демокриту, состоит из тончайших чувственно не воспринимаемых из-за своей тонкости кружков, параллельных основанию. Так, путём складывания линий, сопровождающегося доказательством (см. там же, XIV), Демокрит открыл теорему об объёме конуса, который равен трети объёма цилиндра с тем же основанием и равной высотой; так же он высчитал объём пирамиды. Оба открытия признал (и уже иначе обосновал) Архимед (см. 49 и 23, 35-41).

    Авторы, сообщающие о взглядах Демокрита, мало понимали его математику. Аристотель же и последующие математики её резко отвергли, поэтому она была забыта. Некоторые современные исследователи отрицают различие атомов и амер у Демокрита или полагают, что Демокрит считал атомы неделимыми и физически и теоретически (см. 73); но последняя точка зрения ведёт к слишком большим противоречиям. Атомистическая теория математики существовала, и она возродилась впоследствии в школе Эпикура.

    Атомы бесконечны в числе, число конфигураций атомов так же бесконечно (разнообразно), “так как нет основания, почему бы они были скорее такими, чем иными” (13, 147). Этот принцип (“не более так, чем иначе”), который иногда в литературе называется принципом индифферентности или разновероятности, характерен для демокритовского объяснения Вселенной. С его помощью можно было обосновать бесконечность движения, пространства и времени. Согласно Демокриту, существование бесчисленных атомных форм обусловливает бесконечное разнообразие направлений и скорости первичных движений атомов, а это в свою очередь приводит их к встречам и столкновениям. Таким образом, все мирообразование детерминировано и является естественным следствием вечного движения материи.

    О вечном движении говорили уже ионийские философы. Однако этот взгляд был у них ещё связан с гилозоизмом. Мир находится в вечном движении, ибо он в их понимании — живое существо. Совершенно иначе решает вопрос Демокрит. Его атомы не одушевлены (атомы души являются ими только в связи с телом животного или человека). Вечное движение — это сталкивание, отталкивание, сцепление, разъединение, перемещение и падение атомов, вызванное первоначальным вихрем. Больше того, у атомов имеется своё, первичное движение, не вызванное толчками: “трястись во всех направлениях” или “вибрировать” (см. там же, комм. к 311). Последнее понятие не было развито; его не заметил Эпикур, когда он скорректировал демокритовскую теорию движения атомов, введя произвольное отклонение атомов от прямой.

    В своей картине строения материи Демокрит исходил также из принципа, выдвинутого предшествующей философией (сформулированного Мелиссом и повторенного Анаксагором), — принципа сохранения бытия: “ничто не возникает из ничего”. Он связывал его с вечностью времени и движения, что означало определённое понимание единства материи (атомов) и форм её существования. И если элейцы считали, что этот принцип относится только к умопостигаемому “истинно сущему”, то Демокрит относил его к реальному, объективно существующему миру, природе.

    Атомистическая картина мира представляется несложной, но она грандиозна. Гипотеза об атомарном строении вещества была самой научной по своим принципам и самой убедительной из всех, созданных философами ранее. Она отметала самым решительным образом основную массу религиозно-мифологических представлений о надприродном мире, о вмешательстве богов. Кроме того, картина движения атомов в мировой пустоте, их столкновения и сцепления — это простейшая модель причинного взаимодействия. Детерминизм атомистов стал антиподом платоновской телеологии. Демокритовская картина мира — это уже ярко выраженный материализм, такое философское мирообъяснение было в условиях древности максимально противоположно мифологическому.

    В “Облаках” Аристофана имеются следующие строки:

Стрепсиад

Сократ

Стрепсиад

(376-381)

    Комедия Аристофана “Облака” была поставлена в Афинах в 423 г. Учёные считают, что незадолго до этого появился “Малый мирострой” Демокрита, где были изложены космогония, космология, а также учение о природе, обществе и человеке. Как видно из комедии, взгляды Левкиппа и Демокрита стали известны — возможно, через софистов — афинской публике. Демокритовское учение вложено Аристофаном в уста Сократу, который в глазах афинян был олицетворением философии, а следовательно, антимифологических воззрений (и который неправильно отождествлен здесь с софистами).

    На основе наблюдений и, возможно, философского переосмысления традиционной мифологической идеи о первоначальном “хаосе” Левкипп пришёл к своей замечательной гипотезе, одной из самых плодотворных идеи древности о “вихре” (dinos) атомов, — начальном состоянии и движущей силе возникновения космоса. Демокрит, отбросив учение о силах, движущих материю (“Любовь” и “Вражда” у Эмпедокла, Разум — “Нус” у Анаксагора), целиком принял и дальше развил концепцию Левкиппа. Учёный комментатор Аристотеля Филопон (нач. VI в. н. э.) даёт нам следующее определение вихря: вихрь — “это такое движение (элементов), вследствие которого они отделяются друг от друга” (13, 288). Древние авторы приводят ряд описаний возникновения мира из вихря атомов (см. там же, 288-300), которые, “сталкиваясь между собой и всячески кружась... распределяются по отдельным местам — подобное к подобному” (там же, 289); “всё рождается путём сплочения и сцепления (epallaxis) этих первотел” (там же, 292).

    Учение о вихре отметил Ф. Энгельс (см. 2, 20, 505); на него обратил внимание и В. И. Ленин, конспектируя труд Гегеля (3, 29, 239). Для последнего это положение Левкиппа (и Демокрита) лишено всякого интереса; “пустое изображение”, “смутные запутанные представления”, — выписывает В. И. Ленин гегелевские характеристики и восклицает с возмущением: “Слепота Гегеля, однобокость идеалиста!!” Когда же Гегель, передавая описание движения атомов у Эпикура, жалуется на “произвол и скуку”, В. И. Ленин напоминает: “а электроны?”, “а "бог" у идеалистов???” (там же, 266).

    Первичное движение атомов — это природное движение, им присущее, оно не требует внешнего толчка (см. 13, 313). Только в дальнейшем сплетение и сочетание атомов в сложные тела происходит в результате толчков, ударов и силы притяжения подобного к подобному, признание которой характерно для ряда философских систем того времени. Эта сила действует в космогонической картине Демокрита как закон природы и, согласно мнению некоторых исследователей, является первичной причиной образования самого вихря.

    Вихрь возникает не единожды. Хаотическое движение атомов в пространстве постоянно приводит к образованию вихрей, из которых создаются бесчисленные миры (см. там же, 347 и др.). Все эти миры, в том числе и наш, рождаются и погибают, но Вселенная вечна: безначальна и бесконечна (см. там же, 14). Она не имеет создателя, и в ней нет цели; всё в ней подчинено всеобъемлющему закону необходимости, и ничто не случается без естественной причины.

    Бесконечные миры во Вселенной! Эта мысль всегда в истории науки и в истории философии ассоциировалась с могучей фигурой Джордано Бруно. Однако эта идея, выдвинутая итальянским мыслителем на новой научной основе в конце XVI в., была настоящим “возрождением” из пепла идей древних атомистов. О бесконечных мирах последовательно, с точки зрения атомизма, учили Левкипп и Демокрит. Согласно их взглядам, множество миров существуют одновременно в пространстве; они разные (есть и одинаковые), на самых разных расстояниях друг от друга и на разных стадиях развития. Каждый из них рождается, расцветает и погибает. Столкновение этих миров может вызвать космическую катастрофу (см. там же, 343— 360). Интересно объясняет этот взгляд Ш. Муглер: Демокрит говорит не о падении целых миров друг на друга — это, по мнению Муглера, недопонимание источников, — а только о выпадении (так сказано у Плутарха и Ипполита) отдельных атомов одного мира в другой (космической радиации, сказали бы мы) в виде истечений, которые могут иметь пагубные последствия (см. 81, 223). Однако у Ипполита действительно говорится о столкновении миров (tus kosmus), а не атомов. Но Плутарх говорит и о выпадении чужеродных тел на Землю как источнике болезней; подобные мысли есть и у Лукреция (см. 12, VI 662—663).

    Исходя из атомистической теории, Демокрит рисует грандиозную космогоническую гипотезу. Вихреобразное движение, согласно Демокриту, было причиной образования и нашего мира, и этот мир, сейчас находящийся в расцвете, подчинен естественным законам Вселенной. В процессе вихревого движения осуществилась качественная дифференциация материи. В результате действия закона притяжения подобного подобным, атомы, более или менее однородные по форме, объединились вместе, возникли Земля и небесные светила, раскалившиеся от быстроты движения. Но тот же закон имел и обратное действие; несходные атомы отталкивали друг друга (см. 13, 318; 320; 323; 382). Таким образом, процессы притяжения и отталкивания привели к образованию всего окружающего мира. Здесь особенно уместны слова Ф. Энгельса о том, что в отличие от метафизического естествознания XVII—XVIII вв. “для греческих философов мир был по существу чем-то возникшим из хаоса, чем-то развившимся, чем-то ставшим” (2, 20, 349).

    Всё происходящее в мире, согласно Демокриту, подчинено не сверхъестественной силе, а только закону необходимости (ananke, to anankaion). Необходимость Демокрит понимал как бесконечную цепь причинно-следственных связей. Он не искал первопричины мира — он ее отрицал. Но он постоянно искал причинные основания всех временных явлений. Об этом говорят заглавия целого цикла его произведений: “Небесные причины”; “Воздушные причины”; “Наземные причины”; “Причины огня и того, что в огне”; “Причины звуков”; “Причины семян, растений и плодов”; “Причины живых существ”; “Смешанные причины”. В составе технических сочинений — “Причины благоприятного и неблагоприятного”, а в этических записках — “Причины законов” (см. 13, CXV).

    Некоторые учёные пытались оспаривать подлинность “Причин”. Однако эти попытки не имеют серьёзных оснований. Хотя “Причины” указаны в списке Диогена Лаэрция отдельно от тетралогий, заключительная фраза Диогена ясно свидетельствует о том, что всё им перечисленное в древности считалось подлинным, и только “прочие” сочинения (не вошедшие в список) либо частично переделаны, либо неподлинны (см; там же, комм. 1 к CXV). Найти причины явлений — это была, по Демокриту, одна из главных задач науки и деятельности учёного (“мудреца”). Даже если заглавия “Причин” переданы неточно и если знаменитое изречение Демокрита о том, что для него предпочтительнее найти одну причину, чем занять персидский престол, — легенда, то всё содержание естественнонаучных и философских отрывков Демокрита свидетельствует, что главным для философа был поиск причинной закономерности явлений. Социальная философия, теория ощущений, учение о происхождении живой природы, вопросы зоологии, ботаники, психологии — таков был круг научных интересов Демокрита, судя по дошедшим до нас фрагментам. И рассмотрение каждого вопроса было насыщено у него причинными объяснениями. Часто это мнимые объяснения, сделанные из-за скудного запаса фактов по аналогии. Но это всегда — объяснение явлений естественными причинами, поэтому у Демокрита так много правильных наблюдений и блестящих догадок.

    Начиная с Аристотеля, который придерживался телеологической точки зрения, т. е. искал “конечную причину” и целенаправленность в природе, и кончая христианскими писателями, верящими в “божественное провидение”, все противники материалистического детерминизма нападали на Демокрита. Приведём ряд высказываний. Аристотель: “Демокрит оставил в стороне цель и не говорил о ней, а возводил всё, чем пользуется природа, к необходимости” (13, 23). Христианский писатель Лактанций: “Начать с того вопроса, который представляется первым по существу: есть ли провидение, которое направляет всё на свете, или же всё и создано и управляется случайностью. Основоположником последнего мнения был Демокрит, защитником — Эпикур” (там же, 591). Дионисий: Демокрит “считает высшей мудростью постижение того, что происходит неразумно и без толку, а случай ставит и владыкой и царём вселенной и божественных (сил)” (там же, 29).

    Как видно, необходимость, не управляемую божественным провидением, христианские писатели называют случайностью, а Демокрита — философом, воспевающим “бестолковость” и “случай” во Вселенной. Отрицание промысла божьего, с их точки зрения, делало философию Эпикура, Лукреция и Демокрита “вредной” и “опасной”, и они отвергали её с порога, а само отрицание промысла считали введением случайности в качестве творца мира. У Данте (хотя в его поэме Демокрит находится в светлой части кругов “Ада”, далеко от Эпикура) он изображён так:

(IV 133—134, пер. М. А. Лозинского)

    В действительности Демокрит настолько был увлечён возможностью “сквозного” причинного объяснения мира, что объявлял всякого рода случайные события лишь субъективной иллюзией, порождённой незнанием подлинных причин происходящего. Знание же их, по убеждению Демокрита, превращает любую случайность в необходимость.

    Демокрит, широко пользуясь распространенным в древности принципом аналогии микрокосмоса и макрокосмоса (см. 13, 9-12а), приводил в своих сочинениях примеры главным образом из человеческой практики. Поэтому Симпликий, а также вышеупомянутый Дионисий считают, что отрицание Демокритом случая не относилось к явлениям природы.

    Согласно Демокриту, если человек нашёл клад — это не случайно, ибо причиной было вскапывание земли или посадка оливкового дерева. Другой человек встретил того, кого не рассчитывал встретить; причиной было то, что он пошёл на рынок (см. там же, 24) и т. д. Любое явление имеет свою причину, поэтому нет случайности. Точно так же и миры и вещи возникают не случайно, а по причине сталкивания и отталкивания атомов, и весь космос — из вихря. По некоторым источникам, Демокрит называл вихрь необходимостью (см. там же, 23), овеществляя понятие в материальном явлении. Но видимо, вернее будет сказать, что он называл необходимостью движение атомов (см. 71, 346), которое было вечным, независимым от временно возникающих вихрей. Но в терминах телеологии Аристотеля и его комментаторов процесс самодвижения атомов характеризуется как “автоматический” (to automaton), т. е. спонтанный (см. 13, 18), а иногда “случайный”, что является искажением взглядов Демокрита.

    По мнению Эпикура, необходимость в философии Демокрита фатальна. Критикуя “физиков”, Эпикур писал, что “лучше уж следовать мифу о богах, чем быть рабом предопределённости (почитаемой) естествоиспытателями” (там же, 37), так как неумолимая необходимость не оставляет даже такой надежды, как молитва. Возможно, отвечая на критику Аристотеля (который имел на него большое влияние), Эпикур, чтобы обосновать свободную волю человека, внёс поправку в учение о движении атомов и допустил отклонение (parenklisis) атома от прямой линии при падении. Ведь атомы души тоже движутся, и, если они зависят от цепи причин и следствий, тянущихся в бесконечность, человек становится рабом необходимости. К. Маркс в своей диссертации показал, что это различие систем Демокрита и Эпикура существенно. Поправка Эпикура оказалась предвосхищением современной науки, открывшей в движении микрочастиц соотношение неопределённостей.

    Тем не менее, если вдуматься в учение Демокрита, станет ясно, что он не был фаталистом. Он отбрасывал случай только в прямом значении — “tyche”, т. е. отрицал слепую “судьбу”, которая подобно мифологической богине Тюхе может внести внезапное изменение в естественный ход явлений. Он был приверженцем необходимости как естественного хода явлений (аристотелевское “automaton”). С другой стороны, он отрицал неизбежный рок фаталистов и судьбу — “Мойру”, которая тяготела, согласно греческой религии, над человеком и на поверку тоже оказывалась произволом, что было запечатлено древнегреческими трагиками.

    Скорбит хор в трагедии Софокла “Эдип-царь”:

(1204—1207, пер. Ф. Зелинского)

    С точки зрения фатализма (который приобрёл классическую форму в стоицизме) все события предопределены с незапамятного прошлого по настоящее и будущее цепью причин и следствий. Так истолковал взгляд Демокрита только Псевдоплутарх (см. 13, 23). Однако в указанном фрагменте говорится о том, что раз движение атомов вечно, то в нём заложены и причины настоящего. Но для каждого явления Демокрит искал специфическую причину, осуществляя самоотверженный научный поиск, что не имело бы никакого смысла, если бы он стоял на точке зрения фатализма. Этика Демокрита также лишена фатализма и предполагает свободную волю человека (см. ниже, гл. VII); это полностью признавал Эпикур, который, однако, усматривал в этом непоследовательность и считал, что у Демокрита “теория приходит в столкновение с практикой” (13, 36а).

    Вопрос о характере детерминизма Демокрита исследовал советский учёный И. Д. Рожанский. В своей книге он сравнил космологические взгляды Анаксагора и Демокрита (см. 55, 207-208). Согласно Анаксагору, если бы космообразование могло произойти не только у нас, но и в другом месте, то этот мир был бы во всех отношениях подобен нашему. Такая точка зрения была связана с анаксагоровским пониманием космоса как живого организма, который сам себя воспроизводит. Демокрит с этим не согласен. Бесчисленные миры могут быть совершенно различны. В некоторых нет ни Солнца, ни Луны, в других Солнце и Луна больше наших, в третьих же их большее число. Могут быть и такие миры, где совершенно нет воды и там нет растений и животных (см. 13, 343; 344; 349).

    Таким образом, хотя Демокрит и детерминист, но, согласно его взгляду, закономерности, управляющие движением атомов, оставляют неограниченное поле возможностей (в силу бесконечного разнообразия как самих атомов, так и их сочетаний) для образования самых разных миров. То же разнообразие атомов создаёт различные цепи причин и следствий, которые требуют исследования в каждом отдельном случае. Итак, у Демокрита случайность и необходимость не исключают, а предполагают друг друга. Эпикур был прав, видимо, обвиняя Демокрита в том, что он недостаточно обосновал этот взгляд самим движением атомов.

    Если некоторые учёные и сомневались в существовании теории отражения у греков, то этот взгляд полностью опровергается знаменитой теорией “истечений”, которая, несомненно, была первой в истории философии теорией отражения. Она является атомистическим, естественнонаучным обоснованием теории познания Демокрита. Как же, согласно этой теории, происходит процесс познания при зрительном восприятии?

    С поверхности каждого предмета постоянно отделяются потоками кадров тончайшие плёнки, образы (eidola или deikela) и по форме и по цвету такие же, как его поверхность, но полые внутри и недоступные вследствие своей тонкости никаким другим чувствам, кроме зрения (см. 13, 467-471). Они состоят из таких же атомов, что и поверхность излучающего предмета. В воздухе эти образы составляют тысячи отпечатков-изображений. С помощью встречных истечений из влажной части глаз (можно сказать, лучей) они попадают, продвигаясь по ним, в наш глаз и уменьшаются по закону перспективы. Зрительные и другие образы могут попадать прямо в тело — тогда они вызывают видения и сновидения. Таким образом, зрение, по мнению Демокрита, возникает “благодаря изображению” (там же, 478).

    С. И. Вавилов находил в этой теории, унаследованной затем Эпикуром и Лукрецием, зерно истины с точки зрения современной теории света. Волновое поле, распространяющееся от освещённого предмета, скрывает в себе потенциальное изображение, которое может быть проявлено соответствующей оптической системой; глаза как раз такую систему содержат. В этом смысле от светящихся предметов действительно летят “призраки” (см. 12, 2, 38). Кроме того, Демокрит высказал догадку о роли Солнца в зрительном восприятии, и, видимо, развитием этого взгляда было мнение Эпикура о том, что цвета меняются в зависимости от ощущений. Г. Лей сравнивает “образы” Демокрита с фотонами, которые, как мы сегодня знаем, проецируют в глазу образ предмета (см. 76, 263). Наконец, замечательно представление о том, что “образы” движутся в воздухе один за другим так быстро, что для глаза они сливаются воедино: сегодня мы их можем сравнить с кинокадрами. Другие ощущения (осязание, вкус, запах) вызываются атомами предметов, которые непосредственно попадают в тело и воспринимаются органами чувств, причём каждая форма отражения имеет свою специфику. Весь процесс непосредственного восприятия является, таким образом, как бы осязанием (см. 13, 428). Однако образы дают нам только внешность вещей, а не их суть. Кроме того, они могут оказаться причудливыми и обманчивыми. И наконец, истинность получаемых впечатлений затемняют особенности устройства органов чувств, состояние здоровья людей и их индивидуальные качества. Поэтому знание, полученное от чувственных восприятий, является “тёмным”, т. е. ограниченным, и только с помощью разума можно правильно истолковать образы вещей и даже проникнуть в их суть. Так, например, в зрительном восприятии Солнце нам кажется небольшим, однако с помощью разума мы приходим к выводу, что оно огромно (см. там же, 396).

    При всей своей наивности теория истечений, так же как и вся теория познания Демокрита, имела большое значение в борьбе против религиозно-идеалистического понимания сознания как сверхматериального. И всё же наряду с имеющимся в этой теории рациональным зерном в ней ещё оставались следы древних магических представлений: образы, идущие от живых существ, несли с собой и их переживания, гнев и милость, которые воздействовали на воспринимающих их людей (см. там же, 476; 472а). Существует мнение, что источником “теории идолов” были учения персидских и индийских магов; с их взглядами Демокрит мог познакомиться и в юности, и в своих путешествиях по Востоку. Несомненно и то, что Авеста оказала известное влияние на учение древних атомистов. Но предпосылки этой теории имелись и в Греции.

    Согласно учению старшего современника Демокрита Эмпедокла, всякое познание получается только путём проникновения в наше тело истечений (aporroai) от вещей, о которых сигнализируют чувства (см. 21, 31 В 89; А 86, 88, 90, 91). В процессе зрения, по Эмпедоклу, различаются два элемента: истечение мельчайших частичек из созерцаемого тела и лучеиспускание из глаза; в результате получается видимый образ. По некоторым свидетельствам, уже Эмпедохл говорил о том, что истечения состоят из “образов” (cikones) (см. там же, 31 В 109а). Эту теорию, несомненно, использовал Демокрит. Но в мировоззрении Эмпедокла наряду с научными большую роль играли мифологические представления. Последние наложили свой отпечаток и на философское и научное мировоззрение Демокрита.

    Из теории “истечений” следовало, что любые ощущения, представления и мысли о каких-либо объектах обязательно имеют свой реальный предмет. Правда, Демокрит причинно объяснял и заблуждения, и фантазии: “образы” по пути могли друг с другом спутаться, перемешаться, могли испариться и создать совершенно ложное восприятие (см. 13, 475). Выходит, что даже сновидения, по Демокриту, были “истинными”, т. е. имели свой предмет и требовали только “научного” истолкования. Отличить ложный образ от истинного мог только разум, но где был критерий истинности? Как уже говорилось, в своём логическом произведении Демокрит выдвигал три критерия истинности, в том числе критерий чувственной практики, проверки последствиями, но часто он не имел средств это сделать. Критерием оставался разум человека. “Мудрец — мера всех существующих вещей” (там же, 97). Если верить источнику, можно сказать, что только так, исправляя знаменитый тезис Протагора (“человек — мера всех вещей”), Демокрит мог ответить на поставленный вопрос.

    Фантастические элементы “теории идолов” косвенно привели Демокрита к своеобразному учению о богах. Все люди верили в богов. Больше того, они верили в предсказания, вещие сны, “дурной глаз” и т. п. Откуда эти представления? По “теории истечений”, выходило, что где-то существовал их реальный и материальный источник.

    Как Демокрит решал этот вопрос, как объяснял происхождение религии, каково было его собственное отношение к ней — всё это будет рассмотрено в одной из следующих глав.

Дата установки: 26.05.2009
[вернуться к содержанию сайта]

W