[вернуться к содержанию сайта]
(Комната.)
С а л ь е р и.
Все говорят: нет правды на земле.
Но правды нет — и выше. Для меня
Так это ясно, как простая гамма.
Родился я с любовию к искусству;
Ребёнком будучи, когда высоко
Звучал орган в старинной церкви нашей
Я слушал и заслушивался — слёзы
Невольные и сладкие текли.
Отверг я рано праздные забавы;
Науки, чуждые музыке, были
Постылы мне; упрямо и надменно
От них отрёкся я и предался
Одной музыке. Труден первый шаг
И скучен первый путь. Преодолел
Я ранние невзгоды. Ремесло
Поставил я подножием искусству;
Я сделался ремесленник: перстам
Придал послушную, сухую беглость
И верность уху. Звуки умертвив,
Музыку я разъял, как труп. Поверил
Я алгеброй гармонию. Тогда
Уже дерзнул, в науке искушённый,
Предаться неге творческой мечты.
Я стал творить, но в тишине, но в тайне,
Не смея помышлять ещё о славе.
Нередко, просидев в безмолвной келье
Два, три дня, позабыв и сон и пищу,
Вкусив восторг и слёзы вдохновенья,
Я жёг мой труд и холодно смотрел,
Как мысль моя и звуки, мной рождённы,
Пылая, с лёгким дымом исчезали.
Что говорю? Когда великий Глюк
Явился и открыл нам новы тайны
(Глубокие, пленительные тайны),
Не бросил ли я всё, что прежде знал,
Что так любил, чему так жарко верил,
И не пошёл ли бодро вслед за ним
Безропотно, как тот, кто заблуждался
И встречным послан в сторону иную?
Усильным, напряжённым постоянством
Я наконец в искусстве безграничном
Достигнул степени высокой. Слава
Мне улыбнулась; я в сердцах людей
Нашёл созвучия своим созданьям.
Я счастлив был: я наслаждался мирно
Своим трудом, успехом, славой; также
Трудами и успехами друзей,
Товарищей моих в искусстве дивном.
Нет! никогда я зависти не знал,
О, никогда! — нижè, когда Пиччини
Пленить умел слух диких парижан,
Нижè, когда услышал в первый раз
Я Ифигении начальны звуки.
Кто скажет, чтоб Сальери гордый был
Когда-нибудь завистником презренным,
Змеёй, людьми растоптанною, вживе
Песок и пыль грызущею бессильно?
Никто!.. А ныне — сам скажу — я ныне
Завистник. Я завидую; глубоко,
Мучительно завидую. — О небо!
Где ж правота, когда священный дар,
Когда бессмертный гений — не в награду
Любви горящей, самоотверженья,
Трудов, усердия, молений послан —
А озаряет голову безумца,
Гуляки праздного?.. О Моцарт, Моцарт!
(Входит Моцарт.)
М о ц а р т.
Ага! увидел ты! а мне хотелось
Тебя нежданной шуткой угостить.
С а л ь е р и.
Ты здесь! — Давно ль?
М о ц а р т.
Сейчас. Я шёл к тебе,
Нёс кое-что тебе я показать;
Но, проходя перед трактиром, вдруг
Услышал скрыпку... Нет, мой друг, Сальери!
Смешнее отроду ты ничего
Не слыхивал... Слепой скрыпач в трактире
Разыгрывал voi che sapete. Чудо!
Не вытерпел, привёл я скрыпача,
Чтоб угостить тебя его искусством.
Войди!
(Входит слепой старик со скрыпкой.)
Из Моцарта нам что-нибудь!
(Старик играет арию из Дон-Жуана; Моцарт хохочет.)
С а л ь е р и..
И ты смеяться можешь?
М о ц а р т.
Ах, Сальери!
Ужель и сам ты не смеёшься?
С а л ь е р и.
Нет.
Мне не смешно, когда маляр негодный
Мне пачкает Мадонну Рафаэля,
Мне не смешно, когда фигляр презренный
Пародией бесчестит Алигьери.
Пошёл, старик.
М о ц а р т.
Постой же: вот тебе,
Пей за моё здоровье.
(Старик уходит.)
Ты, Сальери,
Не в духе нынче. Я приду к тебе
В другое время.
С а л ь е р и.
Что ты мне принёс?
М о ц а р т.
Нет — так; безделицу. Намедни ночью
Бессонница моя меня томила,
И в голову пришли мне две, три мысли.
Сегодня их я набросал. Хотелось
Твоё мне слышать мненье; но теперь
Тебе не до меня.
С а л ь е р и.
Ах, Моцарт, Моцарт!
Когда же мне не до тебя? Садись;
Я слушаю.
М о ц а р т (за фортепиано).
Представь себе... кого бы?
Ну, хоть меня — немного помоложе;
Влюблённого — не слишком, а слегка —
С красоткой, или с другом — хоть с тобой,
Я весел... Вдруг: виденье гробовое,
Незапный мрак иль что-нибудь такое...
Ну слушай же.
(Играет.)
С а л ь е р и.
Ты с этим шёл ко мне
И мог остановиться у трактира
И слушать скрыпача слепого! — Боже!
Ты, Моцарт, недостоин сам себя.
М о ц а р т.
Что ж, хорошо?
С а л ь е р и.
Какая глубина!
Какая смелость и какая стройность!
Ты, Моцарт, бог, и сам того не знаешь,
Я знаю, я.
М о ц а р т.
Ба! право? может быть...
Но божество моё проголодалось.
С а л ь е р и.
Послушай: отобедаем мы вместе
В трактире Золотого Льва.
М о ц а р т.
Пожалуй;
Я рад. Но дай, схожу домой, сказать
Жене, чтобы меня она к обеду
Не дожидалась.
(Уходит.)
С а л ь е р и.
Жду тебя; смотри ж.
Нет! не могу противиться я доле
Судьбе моей: я избран, чтоб его
Остановить — не то, мы все погибли,
Мы все, жрецы, служители музыки,
Не я один с моей глухою славой...
Что пользы, если Моцарт будет жив
И новой высоты ещё достигнет?
Подымет ли он тем искусство? Нет;
Оно падёт опять, как он исчезнет:
Наследника нам не оставит он.
Что пользы в нём? Как некий херувим,
Он несколько занёс нам песен райских,
Чтоб, возмутив бескрылое желанье
В нас, чадах праха, после улететь!
Так улетай же! чем скорей, тем лучше.
Вот яд, последний дар моей Изоры.
Осьмнадцать лет ношу его с собою —
И часто жизнь казалась мне с тех пор
Несносной раной, и сидел я часто
С врагом беспечным за одной трапезой
И никогда на шёпот искушенья
Не преклонился я, хоть я не трус,
Хотя обиду чувствую глубоко,
Хоть мало жизнь люблю. Всё медлил я.
Как жажда смерти мучила меня,
Что умирать? я мнил: быть может, жизнь
Мне принесёт незапные дары;
Быть может, посетит меня восторг
И творческая ночь и вдохновенье;
Быть может, новый Гайден сотворит
Великое — и наслажуся им...
Как пировал я с гостем ненавистным,
Быть может, мнил я, злейшего врага
Найду; быть может, злейшая обида
В меня с надменной грянет высоты —
Тогда не пропадёшь ты, дар Изоры.
И я был прав! и наконец нашёл
Я моего врага, и новый Гайден
Меня восторгом дивно упоил!
Теперь — пора! заветный дар любви,
Переходи сегодня в чашу дружбы.
(Особая комната в трактире; фортепиано.)
МОЦАРТ и САЛЬЕРИ за столом.
С а л ь е р и.
Что ты сегодня пасмурен?
М о ц а р т.
Я? Нет!
С а л ь е р и.
Ты, верно, Моцарт, чем-нибудь расстроен?
Обед хороший, славное вино,
А ты молчишь и хмуришься.
М о ц а р т.
Признаться,
Мой Requiem меня тревожит.
С а л ь е р и.
А!
Ты сочиняешь Requiem? Давно ли?
М о ц а р т.
Давно, недели три. Но странный случай...
Не сказывал тебе я?
С а л ь е р и.
Нет.
М о ц а р т.
Так слушай.
Недели три тому, пришёл я поздно
Домой. Сказали мне, что заходил
За мною кто-то. Отчего — не знаю,
Всю ночь я думал: кто бы это был?
И что ему во мне? Назавтра тот же
Зашёл и не застал опять меня.
На третий день играл я на полу
С моим мальчишкой. Кликнули меня;
Я вышел. Человек, одетый в чёрном,
Учтиво поклонившись, заказал
Мне Requiem и скрылся. Сел я тотчас
И стал писать — и с той поры за мною
Не приходил мой чёрный человек;
А я и рад: мне было б жаль расстаться
С моей работой, хоть совсем готов
Уж Requiem. Но между тем я...
С а л ь е р и.
Что?
М о ц а р т.
Мне совестно признаться в этом...
С а л ь е р и.
В чём же?
М о ц а р т.
Мне день и ночь покоя не даёт
Мой чёрный человек. За мною всюду
Как тень он гонится. Вот и теперь
Мне кажется, он с нами сам-третей
Сидит.
С а л ь е р и.
И, полно! что за страх ребячий?
Рассей пустую думу. Бомарше
Говаривал мне: “Слушай, брат Сальери,
Как мысли чёрные к тебе придут,
Откупори шампанского бутылку
Иль перечти „Женитьбу Фигаро"”.
М о ц а р т.
Да! Бомарше ведь был тебе приятель;
Ты для него “Тарара” сочинил,
Вещь славную. Там есть один мотив...
Я всё твержу его, когда я счастлив...
Ла ла ла ла... Ах, правда ли, Сальери,
Что Бомарше кого-то отравил?
С а л ь е р и.
Не думаю: он слишком был смешон
Для ремесла такого.
М о ц а р т.
Он же гений,
Как ты да я. А гений и злодейство —
Две вещи несовместные. Не правда ль?
С а л ь е р и.
Ты думаешь?
(Бросает яд в стакан Моцарта.)
Ну, пей же.
М о ц а р т.
За твоё
Здоровье, друг, за искренний союз,
Связующий Моцарта и Сальери,
Двух сыновей гармонии.
(Пьёт).
С а л ь е р и.
Постой,
Постой, постой!.. Ты выпил!.. без меня?
М о ц а р т (бросает салфетку на стол.)
Довольно, сыт я.
(Идёт к фортепиано.)
Слушай же, Сальери,
Мой Requiem.
(Играет.)
Ты плачешь?
С а л ь е р и.
Эти слёзы
Впервые лью: и больно и приятно,
Как будто тяжкий совершил я долг,
Как будто нож целебный мне отсёк
Страдавший член! Друг Моцарт, эти слёзы...
Не замечай их. Продолжай, спеши
Ещё наполнить звуками мне душу...
М о ц а р т.
Когда бы все так чувствовали силу
Гармонии! Но нет: тогда б не мог
И мир существовать; никто б не стал
Заботиться о нуждах низкой жизни;
Все предались бы вольному искусству.
Нас мало избранных, счастливцев праздных,
Пренебрегающих презренной пользой,
Единого прекрасного жрецов.
Не правда ль? Но я нынче нездоров,
Мне что-то тяжело; пойду, засну.
Прощай же!
С а л ь е р и.
До свиданья.
(Один.)
Ты заснёшь
Надолго, Моцарт! Но ужель он прав,
И я не гений? Гений и злодейство
Две вещи несовместные. Неправда:
А Бонаротти? иль это сказка
Тупой, бессмысленной толпы - и не был
Убийцею создатель Ватикана?
Замысел пьесы относится к пребыванию Пушкина в Михайловском в 1826 г. На третий день по приезде Пушкина в Москву, 11 сентября 1826 г., Погодин записал в своём дневнике:
“Веневитинов рассказал мне о вчерашнем дне. Борис Годунов — чудо. У него ещё Самозванец, Моцарт и Сальери, Наталья Павловна (т. е. “Граф Нулин”), продолжение Фауста, 8 песен Онегина и отрывки 9-й и проч.”.
По-видимому, замысел “Моцарта и Сальери” настолько определился у Пушкина в это время, что друзья, по его сообщениям, подумали, что пьеса уже написана. Встречается её название и в списке 1827 года.
Однако в основном работа над пьесой падает на 1830 г. Пушкин закончил её 26 октября 1830 г. в Болдине. Рукопись до нас не дошла, но сохранилась обложка, на которой значится заголовок “Зависть”.
В одном из списков маленьких трагедий при названии её помечено: “С немецкого”. Это была бы литературная мистификация.
Пьеса дважды была поставлена на сцене при жизни Пушкина. Она была исполнена на Большом театре в Петербурге 27 января 1832 г. первой пьесой спектакля, на котором всего было поставлено три пьесы. Второй раз она шла 1 февраля 1832 г.
Пьеса построена на упорных слухах о том, что Моцарт (ум. 1791) был отравлен его знакомым композитором Антонио Сальери. Сальери умер в мае 1825 г. и перед смертью в исповеди признавался в отравлении Моцарта. Об этом появилась статья в лейпцигской немецкой “Всеобщей музыкальной газете”.
Пиччини (1728—1800) — итальянский композитор. С 1776 по 1789 год работал в Париже, где оперы его (“Роланд” и др.) пользовались большим успехом. До появления Пиччини парижские любители музыки были поклонниками музыки Глюка. После успеха “Роланда” мнения разделились и образовались две музыкальные партии — “глюкисты” и “пиччинисты”.
“Ифигения” — “Ифигения в Авлиде”, опера Глюка.
“Voi che sapete” — ария Керубино из третьего акта оперы Моцарта “Женитьба Фигаро”, на сюжет Бомарше.
Реквием. — Музыку для заупокойной службы Моцарт писал летом и осенью 1791 г. по заказу неизвестного. Как выяснилось позднее, это неизвестное лицо был управляющий графа Вальзегг, который заказал Моцарту Реквием. чтобы выдать его за собственное произведение.
“Тарар” — опера Сальери на слова Бомарше (1787).
Бонаротти — Микель Анджело. Распространено было предание, что он умертвил натурщика, чтобы естественнее изобразить умирающего Христа.
Дата установки: 2.12.2007
[вернуться к содержанию сайта]
