[вернуться к содержанию сайта]
Мне остаётся выполнить обещание, данное Вашей милости, поделиться с Вами некоторыми идеями относительно утверждения “Движение есть причина тепла” и показать, в каком смысле, по моему мнению, оно может быть истинным. Но сначала мне придётся изложить некоторые соображения относительно того, что мы называем “теплом”, ибо я подозреваю, что люди обычно имеют об этом представление весьма далёкое от истины, полагая, будто тепло – реальный атрибут, свойство и качество, носителем которого служит согревающая нас материя.
Мысля себе какую-нибудь материю или телесную субстанцию, я тотчас же ощущаю настоятельную необходимость мыслить её ограниченной и имеющей определённую форму. Материя должна находиться в данном месте в то или иное время. Она может двигаться или пребывать в состоянии покоя, соприкасаться или не соприкасаться с другими телами, которых может быть одно, несколько или много. Отделить материю от этих условий мне не удаётся, как я ни напрягаю своё воображение. Должна ли она быть белой или красной, горькой или сладкой, шумной или тихой, издавать приятный или отвратительный запах? Мой разум без отвращения приемлет любую из этих возможностей. Не будь у нас органов чувств, наш разум или воображение сами по себе вряд ли пришли бы к таким качествам. По этой причине я думаю, что вкусы, запахи, цвета и другие качества не более чем имена, принадлежащие тому объекту, который является их носителем, и обитают они только в нашем чувствилище [corpo sensitivo]. Если бы вдруг не стало живых существ, то все эти качества исчезли бы и обратились в ничто. Но, поскольку мы наделили их именами, которые отличаются от имен других, реальных атрибутов, нам хотелось бы, чтобы они и в самом деле отличались от них.
Думаю, что я смогу лучше пояснить свою мысль на нескольких примерах. Я протягиваю свою руку сначала к мраморной статуе, а затем к живому человеку. Что касается действия, проистекающего от моей руки, то оно одно и то же относительно обоих объектов, если нас прежде всего интересует рука; оно состоит из элементарных явлений движения и осязания, для обозначения которых мы не вводим никаких других имён. Но живое тело, воспринимающее эти операции, испытывает различные ощущения в зависимости от того, какой части тела мы касаемся. Если мы касаемся, например, ступней ног, колена или подмышки, то живое тело, помимо общего ощущения прикосновения, испытывает особое ощущение, которому мы присвоили специальное имя, назвав его щекоткой; оно всецело принадлежит нам, но отнюдь не руке. Мне кажется, что серьёзно заблуждаются те, кто вздумал бы утверждать, будто сама рука, помимо свойств “движение” и “прикосновение”, наделена ещё одним, отличным от них свойством, а именно “щекотанием”, словно “щекотание” есть некий атрибут, носителем которого является рука. Бумажка или перо, если ими легко провести по любой части нашего тела, производят, по существу, те же действия, какие оказывают движение и прикосновение; прикосновение к глазу, носу или верхней губе вызывает у нас почти невыносимое щекотание, тогда как при прикосновении к другим местам это ощущение гораздо слабее. Это щекотание принадлежит только нам и никак не перу, но стоит убрать живое и чувствительное тело, как не останется ничего, кроме имени. Я полагаю, что многие качества, которые мы привыкли приписывать природным телам, такие, как вкус, запах, цвет и другие, существуют только в таком и отнюдь не более реальном смысле.
Если передвинуть твёрдое и, так сказать, весьма материальное тело и прикоснуться им к любой части моей персоны, то у меня появится ощущение, которое мы называем осязанием; хотя им наделено всё тело, оно сосредоточено в основном в ладонях рук и кончиках пальцев, которыми мы ощущаем самые тонкие различия в шероховатости, гладкости и твёрдости; другие части нашего тела не позволяют столь отчётливо распознавать такие различия.
Одни из ощущений, [доставляемых осязанием], более приятны для нас, другие менее приятны: предметы на ощупь бывают гладкими и шероховатыми, острыми и тупыми, твёрдыми и податливыми в зависимости от различий в форме осязаемых тел. Осязание более материально, чем другие ощущения, и возникает из-за твёрдости материи; по-видимому, оно связано с элементом “земля”. А поскольку тела непрестанно распадаются на мелкие частицы, из которых одни тяжелее воздуха и опускаются вниз, а другие легче воздуха и поднимаются вверх, происхождение двух других наших чувств связано, по-видимому, с тем, что эти частицы ударяются о две части нашего тела, гораздо более чувствительные, чем кожа, и потому ощущающие вторжение столь тонкой, разреженной и податливой материи.
Крохотные частицы, опускающиеся вниз, попадают на верхнюю поверхность языка, внедряются в него и смешиваются с его влагой; их субстанции порождают вкус, сладкий или кислый в зависимости от формы этих частиц, от того, много их или мало и как они движутся – быстро или медленно. Другие частицы, поднимающиеся вверх, попадают нам в ноздри и сталкиваются с небольшими выступами, которые и являются инструментом обоняния; их соприкосновение с этими выступами и проникновение внутрь последних также воспринимаются нами как приятное или неприятное ощущение в зависимости от того, какова форма частиц, движутся ли они быстро или медленно, мало их или много. Язык и носовые отверстия своим расположением как бы специально предназначены для этого; язык простирается снизу, дабы воспринять вторжение опускающихся частиц, а ноздри специально приспособлены для улавливания частиц, поднимающихся вверх. Возможно, возникновение ощущения вкуса можно уподобить жидкости, опускающейся сквозь воздух, а ощущение запаха – огню, поднимающемуся вверх.
Элемент “воздух” остаётся доступным для звуков; они долетают до нас со всех сторон – снизу, сверху, отовсюду, ибо мы находимся в воздухе и движения, происходящие в его же собственной области, одинаково вытесняют воздух во все стороны. Расположение уха особенно благоприятно к восприятию звука, откуда бы он ни исходил в пространстве. Звуки рождаются и слышимы нами (без какого бы то ни было особого свойства “звучности” или “сверхзвучности”), когда возникает быстрое дрожание воздуха, по которому распространяются мелкие волны, колеблющие хрящи барабанной полости внутри нашего уха. Внешние средства, способные так возмущать воздух, весьма многочисленны, но действие их сводится большей частью к дрожанию какого-нибудь тела, которое колеблет воздух и возмущает его; волны распространяются весьма быстро, и если они колеблются часто, то возникает высокий звук, а если редко – низкий звук.
Не думаю, чтобы для возбуждения у нас ощущений вкуса, запаха и звука от внешних тел требуется что-нибудь ещё, кроме размеров, форм, числа и медленных или быстрых движений; я полагаю, что если бы уши, языки и носы вдруг исчезли, то форма, число и движение остались бы, но не запахи, вкусы или звуки. Я глубоко уверен, что без живого существа последние представляют собой не более чем имена, подобно тому как щекотание и зуд не более чем имена, если нет подмышек и кожи вокруг носа. Относительно мнения, согласно которому рассмотренные нами четыре чувства якобы связаны с четырьмя элементами, я считаю, что зрение – чувство, превосходящее все остальные, оно связано со светом, но превосходит остальные чувства в пропорции, существующей между конечным и бесконечным, имеющим протяжённость и мгновенным, количеством и неделимым, между тьмой и светом. По поводу этого чувства и всего к нему относящегося я предпочитаю делать вид, что знаю лишь самую малость, а поскольку довольно долгого времени оказалось недостаточно, дабы я мог объяснить и эту малость или хотя бы намекнуть на её объяснение в своих сочинениях, то я обойду её молчанием.
Но вернемся к нашей исходной цели. Мы уже видели, что многие ощущения, которые принято связывать с качествами, имеющими своими носителями внешние тела, реально существуют только в нас, а вне нас представляют собой не более чем имена. Я склонен думать, что и тепло принадлежит к числу таких свойств. Те материи, которые производят в нас тепло и вызывают у нас ощущение теплоты (мы называем их общим именем “огонь”), в действительности представляют собой множество мельчайших частиц, обладающих определёнными формами и движущихся с определёнными скоростями. Встречаясь с нашим телом, они, будучи идеально тонкими, проникают в него, и их прикосновение, когда они проходят сквозь нашу субстанцию, вызывает у нас ощущение, которое называется теплом. Оно приятно или неприятно в зависимости от числа частиц, большей или меньшей скорости, с которой они прокалывают наши тела и проникают в них; такое проникновение приятно, если способствует столь необходимому и неощутимому потоотделению, и неприятно, если приводит к слишком большому делению и распаду субстанции. Таким образом, действие огня посредством его частиц состоит в том, что в своём движении огонь по причине своей великой тонкости пронизывает все тела, разлагая их быстрее или медленнее в пропорции к числу и скорости корпускул огня и плотности или разреженности тех тел, многие из которых обладают тем свойством, что при их разложении большая часть их переходит в новые крохотные частицы огня и разложение продолжается до тех пор, пока не останется материя, не способная к дальнейшему разложению.
Однако я отнюдь не считаю, что, помимо формы, числа, движения, проникновения и прикосновения, у огня существует ещё какое-нибудь свойство, которое и есть “тепло”; по моему мнению, это свойство связано с нами, причём так тонко, что стоит удалить живое и чувствительное тело, как “тепло” останется пустым звуком. А так как это ощущение вызывают у нас при прохождении сквозь нашу субстанцию и соприкосновении с ней мельчайшие корпускулы, то ясно, что если бы они пребывали в покое, то их воздействие сводилось бы к нулю. Так, известно, что количество огня, оставшегося в порах и узких канальцах куска негашёной извести, не согревает нас, даже если мы держим его в руках, ибо этот огонь покоится недвижимо. Но стоит бросить тот же кусок негашёной извести в воду, где огонь обладает большей предрасположенностью к движению, чем в воздухе (из-за большей тяжести среды, а также потому, что огонь открывает поры воды, но не может открыть поры воздуха), как мельчайшие корпускулы, высвобождаются; когда мы прикасаемся к куску извести, они проникают в нашу руку и мы ощущаем тепло.
Таким образом, поскольку одних лишь корпускул огня недостаточно для возбуждения тепла, ибо необходимо ещё, чтобы они были в движении, утверждение “Движение есть причина тепла” представляется мне весьма разумным. Речь идёт о том самом движении, которое обжигает стрелы и другие палки и плавит свинец и другие металлы, когда мельчайшие частицы огня проникают в тела, влекомые либо своим движением, либо, когда собственной силы недостаточно, мощным дыханием мехов. Одни из тех распадаются на летучие частицы огня, другие рассыпаются в мельчайший порошок, третьи плавятся и становятся жидкими, как вода. Однако я считаю глупым придерживаться того же утверждения с общей точки зрения: камень, кусок железа или палка должны нагреваться, если они движутся.
Трение двух твёрдых тел друг о друга либо путём разложения их частей на тончайшие летучие частицы, либо путём открывания выхода для мельчайших частиц огня, находившихся внутри, приводит эти частицы в движение, и, когда они встречают на своём пути наши тела, проникают в них и проходят их насквозь, наш чувствительный дух получает то приятное или неприятное ощущение, которое называем теплом, горением или жжением. Возможно, что истончение и разрежение прекращаются или ограничиваются, когда доходят до самых малых частиц, движение которых чисто временное, а действие – чисто калорическое, но когда достигается предельное и высшее разложение на действительно неделимые атомы, то рождается свет, обладающий мгновенным движением или, точнее, мгновенным расширением и распространением и способный поэтому заполнять огромные пространства не знаю, в силу ли своей тонкости, разреженности, нематериальности или какого-то другого свойства, отличного от всех названных и не имеющего специального названия.
Дата установки: 06.10.2012
[вернуться к содержанию сайта]
