[вернуться к содержанию сайта]

(КНИГА ПЕРВАЯ, стр. 32)

Можно скорее признать, что имеется множество общих
Тел у различных вещей, — как в словах одинаковых знаков, —
Чем, что возможно вещам без первичных начал зарождаться.
И, наконец, почему не была в состояньи природа
Сделать такими людей, чтобы вброд проходили по морю
Или руками могли расторгнуть великие горы
И поколенья людей превзойти продолжительной жизнью,
Иначе, как потому, что всему, что способно родиться,
При зарожденьи дана материи точная доля?
Из ничего, словом, должно признать, ничто не родится,
Ибо все вещи должны иметь семена, из которых
Выйти могли бы они и пробиться на воздух прозрачный,
И, в заключенье, раз почва полей обработанных лучше
Дикой земли и даёт она пахарю лучшие всходы,
То, очевидно, начала вещей обретаются в почве;
Мы же, ворочая в ней сошником плодородные глыбы
И разрыхляя земельный покров, побуждаем их к жизни.
Если же не было б их, ты бы видел, что всё без работы
Нашей само по себе возникало бы лучше гораздо.
Надо добавить ещё: на тела основные природа
Всё разлагает опять и в ничто ничего не приводит.
Ибо, коль вещи во всех частях своих были бы смертны,
То и внезапно из глаз исчезали б они, погибая;
Не было б вовсе нужды и в какой-нибудь силе, могущей
Их по частям разорвать и все связи меж ними расторгнуть!
Но, так как все состоят из вечного семени вещи,
То до тех пор, пока им не встретится внешняя сила
Или такая, что их изнутри чрез пустоты разрушит,
Гибели полной вещей никогда не допустит природа.
Кроме того, коль всему, что от старости в ветхость приходит,
Время приносит конец, материю всю истребляя,
Как и откуда тогда возрождает Венера животных
Из роду в род иль откуда земля-искусница может
Из роду в род их кормить и растить, доставляя им пищу?
Как и откуда ключи и текущие издали реки
Полнят моря? И откуда эфир питает созвездья?
Должно ведь было бы всё, чему смертное тело присуще,
Быть истреблённым давно бесконечного времени днями,
Если ж в теченье всего миновавшего ранее века
Были тела, из каких состоит этот мир, обновляясь,
То, несомненно, они обладают бессмертной природой
И потому ничему невозможно в ничто обратиться.
И, наконец, от одной и той же причины и силы
Гибла бы каждая вещь, не будь материя вечной
И не скрепляй она всё своим большим иль меньшим сцепленьем:
Прикосновенье одно всему причиняло бы гибель,
Ибо, ведь, если ничто не имело бы вечного тела,
Всякая сила могла б сплетенье любое расторгнуть.
Но, раз на деле начал сцепления между собою
Многоразличны и вся существует материя вечно,
Тело вещей до тех пор нерушимо, пока не столкнётся
С силой, которая их сочетанье способна разрушить.
Так что, мы видим, отнюдь не в ничто превращаются вещи,
Но разлагаются все на тела основные обратно.
И в заключенье: дожди исчезают, когда их низвергнет
Сверху родитель-эфир на земли материнское лоно.
Но наливаются злаки взамен, зеленеют листвою
Ветви дерев, и растут, отягчаясь плодами, деревья.
Весь человеческий род и звери питаются ими,
И расцветают кругом города поколением юным,
И оглашается лес густолиственный пением птичьим;
Жирное стадо овец, отдыхая на пастбище тучном,
В неге ленивой лежит, и, белея, молочная влага
Каплет из полных сосцов, а там уже и юное племя
На иеокрепших ногах по мягкому прыгает лугу,
Соком хмельным молока опьяняя мозги молодые.
Словом, не гибнет ничто, как будто совсем погибая,
Так как природа всегда возрождает одно из другого
И ничему не даёт без смерти другого родиться.
Так как теперь доказал я уже, что вещам невозможно
Из ничего возникать и, родившись, в ничто обращаться,
То, чтоб к словам моим ты с недоверием всё ж не отнёсся
Из-за того, что начала вещей недоступны для глаза,
Выслушай то, что скажу, и ты сам, несомненно, признаешь,
Что существуют тела, которых мы видеть не можем.
Ветер, во-первых, морей неистово волны бичует,
Рушит громады судов и небесные тучи разносит
Или же, мчась по полям, стремительным кружится вихрем,
Мощные валит стволы, неприступные горные выси,
Лес низвергая, трясёт порывисто: так, налетая,
Ветер, беснуясь, ревёт и проносится с рокотом грозным.
Стало быть, ветры — тела, но только незримые нами.
Море и земли они вздымают, небесные тучи
Бурно крутят и влекут внезапно поднявшимся вихрем;
И не иначе текут они, всё пред собой повергая,
Как и вода, по природе своей хоть и мягкая, мчится
Мощной внезапно рекой, которую, вздувшись от ливней,
Полнят, с высоких вершин низвергаясь в неё, водопады,
Леса обломки неся и стволы увлекая деревьев.
Крепкие даже мосты устоять под внезапным напором
Вод неспособны: с такой необузданной силой несётся
Ливнем взмущённый поток, ударяя в устои и сваи,
Опустошает он всё, грохоча; под водою уносит
Камней громады и все преграды сметает волнами.
Так совершенно должны устремляться и ветра порывы,
Словно могучий поток, когда, отклоняясь в любую
Сторону, гонят они всё то, что встречают, и рушат,
Вновь налетая и вновь; а то и крутящимся смерчем
Всё, захвативши, влекут и в стремительном вихре уносят
Стало быть, ветры — тела, повторяю, незримые нами,
Раз и по свойствам они, и по действиям могут сравниться
С водами мощными рек, обладающих видимым телом,
Далее, запахи мы обоняем различного рода,
Хоть и не видим совсем, как в ноздри они проникают.
Также палящей жары или холода нам не приметить
Зреньем своим никогда, да и звук увидать невозможно,
Но это всё обладает, однако, телесной природой,
Если способно оно приводить наши чувства в движенье:
Ведь осязать, как и быть осязаемым, тело лишь может.
И, наконец, на морском берегу, разбивающем волны,
Платье сыреет всегда, а на солнце вися, оно сохнет;
Видеть, однако, нельзя, как влага на нём оседает,
Да и не видно того, как она исчезает от зноя.
Значит, дробится вода на такие мельчайшие части,
Что недоступны они совершенно для нашего глаза.
Так и кольцо изнутри, что долгое время на пальце
Носится, из году в год становится тоньше и тоньше;
Капля за каплей долбит, упадая, скалу; искривленный
Плуга железный сошник незаметно стирается в почве:
И мостовую дорог, мощённую камнями, видим
Стёртой ногами толпы; и правые руки у статуй
Бронзовых возле ворот городских постепенно худеют
От припадания к ним проходящего мимо народа.
Нам очевидно, что вещь от стиранья становится меньше,
Но отделение тел, из неё каждый миг уходящих,
Нашим глазам усмотреть запретила природа ревниво.
И в заключенье: того, что и дни придают, и природа
Мало-помалу к вещам, заставляя расти постепенно,
Нам не увидеть никак и при всей изощрённости зренья.
Также в вещах, что хиреть начинают от старости дряхлой,
Как и в приморских камнях, изъеденных едкою солью,
Ты не усмотришь того, что из них каждый миг убывает.
Так при посредстве невидимых тел управляет природа.
Но не заполнено всё веществом и не держится тесно
Сплоченным с разных сторон: в вещах пустота существует.
Знать это будет тебе полезно по многим причинам
И не допустит тебя заблуждаться в бесплодных исканьях,
Сущность вселенной познать, не давая словам моим веры.
Вот почему несомненна наличность пустого пространства:
Без пустоты никуда вещам невозможно бы вовсе
Двигаться было; ведь то, что является признаком тела:
Противодействовать и не пускать — препятствием вечным
Было б вещам, и ничто бы тогда не могло продвигаться,
Ибо ничто, отступив, не дало бы начала движенью.
В самом же деле в морях, на земле и в небесных высотах
Многоразличным путём совершается много движений
Перед глазами у нас; а не будь пустоты, то не только
Вещи никак не могли б пребывать в непрестанном движеньи,
Но и на свет никогда появиться ничто не могло бы,
Ибо лежала б всегда материя стиснутой всюду.
Кроме того, и при всей своей видимой плотности, вещи
Всё ж, как увидишь сейчас, всегда будут пористы телом:
Так, сквозь каменья пещер сочится текучая влага
Вод, и слезятся они обильными каплями всюду;
Всюду по телу живых созданий расходится пища;
Да и деревья растут и плоды в своё время приносят,
Так как от самых корней растекается пища повсюду,
Вверх по стволу проходя и по веткам везде пробегая;
Звуки идут через стены домов и замкнутые двери,
Внутрь пролетая; мороз до костей проникает жестокий.
Если б пустот никаких, по каким бы тела проходили,
Не было, ты бы никак явлений таких не увидел.
И, наконец, почему мы видим, что многие вещи
Весом тяжеле других, по объёму нисколько не меньших?
Ведь, коль в клубке шерстяном содержится столько же тела,
Сколько и в слитке свинца, то и весить он столько же должен,
Ибо всё книзу давить является признаком тела,
Наоборот: пустота по природе своей невесома.
Так что, коль что-нибудь легче другого того же размера,
Больше в себе пустоты заключает оно очевидно.
Наоборот: если что тяжелее, то, стало быть, больше
Тела имеется в нём, а порожнего меньше гораздо.
Значит, бесспорно к вещам примешано то, что стремимся
Разумом чутким найти и что мы пустотой называем.
Здесь мне придётся тебя, чтобы от истины ты не отвлёкся,
Предостеречь от того, что иные порой измышляют.
Так говорят, что вода, уступая чешуйчатым рыбам,
Путь им во влаге даёт, ибо сзади они оставляют
Место, где могут опять сливаться отшедшие струи;
Также и прочим вещам, взаимно меняясь местами,
Двигаться можно, хотя и заполнено всюду пространство.
Но основанье таких объяснений заведомо ложно,
Ибо куда ж, наконец, в самом деле, продвинуться рыбам,
Ежели места вода им не даст? И обратно: куда же
Смогут струп отступить, если двигаться рыбы не смогут?
Так что иль надо тела лишить совершенно движенья,
Или же надо признать, что в вещах пустота существует
И что отсюда берут начало движения вещи.
И в заключенье: коль два обширные тела, столкнувшись,
Быстро отскочат одно от другого, то воздух, конечно,
Должен всю ту пустоту захватить, что меж них получилась;
Но, и врываясь туда отовсюду стремительным током,
Всё-таки сразу всего заполнить пространства не сможет:
Он непременно займёт сначала ближайшее место,
Следом другое за ним, а затем уж и все остальные.
Если же думает кто, что тела оттого разлететься
Могут, что воздух тогда сжимается, — мыслит неверно.
Ибо пустым тут становится то, что им не было раньше,
И заполняется то, что прежде пустым пребывало;
Да и не может никак таким образом воздух сгущаться;
А если б даже и мог, то не мог бы он сжаться, считаю,
Без пустоты и свои все части сплотить воедино.
Сколько поэтому ты не медлил бы, мне возражая,
Всё же придется признать, что в вещах пустота существует,
Также и много других собрать бы я мог доказательств,
Чтобы ещё подтвердить несомненность моих рассуждений;
Но и следов, что я здесь слегка лишь наметил, довольно,
Чтобы ты чутким умом доследовал всё остальное.
Ибо, как гончие псы чутьём на горах открывают
Логова диких зверей, густою укрытые чащей,
Только на след нападут и на верную выйдут дорогу,
Так же усмотришь и ты постепенно одно из другого
В этого рода вещах и, повсюду по следу проникнув,
Истину сам извлечёшь, в потаённых сокрытую дебрях.
Если ж ты медлишь теперь и склонен ещё сомневаться,
Вот что открыто тогда могу обещать тебе, Меммий:
Столь изобильной струёй, исходящей из мощных истоков
Полного сердца, моя вдохновенная речь изольётся,
Что прокрадётся, боюсь, тем временем дряхлая старость
В наши с тобою тела и жизни нам узы расторгнет,
Прежде чем я исчерпать успею запас доказательств
Хоть для одной из вещей, что я здесь излагаю стихами.
Но продолжаю я нить своего рассуждения снова.
Всю, самоё по себе, составляют природу две вещи:
Это, во-первых, тела, во-вторых же, пустое пространство,
Где пребывают они и где двигаться могут различно.
Что существуют тела — непосредственно в том убеждает
Здравый смысл; а когда мы ему доверяться не станем,
То и не сможем совсем, не зная, на что положиться,
Мы рассуждать о вещах каких-нибудь тайных и скрытых.
Если ж пространства иль места, что мы пустотой называем,
Не было б вовсе, тела не могли бы нигде находиться
И не могли б никуда и двигаться также различно,
Как я на это тебе указал уже несколько раньше.
Кроме того, привести ничего ты не мог бы такого,
Что и не тело и что к пустоте вместе с тем не причастно
И оказаться могло б какой-нибудь третьей природы.
Ибо наличное всё непременно быть чем-нибудь должно,
Будь оно иль велико, или самых ничтожных размеров:
Коль осязанью оно хоть несколько будет доступно,
Тел совокупность умножит собой и к итогу причтётся;
Если же будет совсем недоступно оно осязанью
И не поставит преград прохожденью любого предмета,
Полостью будет оно, что мы пустотой называем.
Кроме того всё то, что само по себе существует,
Действует или само, иль подвержено действию будет,
Иль будет тем, где вещам находиться и двигаться можно.
Действовать иль подвергаться воздействию тело лишь может,
Быть же вместилищем тел может только пустое пространство,
Так что самой по себе средь вещей оказаться не может,
Вне пустоты и вне тел, какой-нибудь третьей природы,
Иль ощутимой когда-либо помощью нашего чувства,
Или такой, что она разуменью была бы доступна.
Ибо всё то, что мы можем назвать, то окажется свойством
Этих обоих начал иль явлением, как ты увидишь.
Свойство есть то, что никак отделить иль отнять невозможно
Без разрушенья того, чему оно будет присуще:
Вес у камней, у огня теплота, у воды её влажность,
Тел ощущаемость всех и неощутимость пустого,
Рабство, напротив того, иль бедность, или богатство,
Как и свобода, война и согласье, и всё, что природу,
При появленьи своём иль уходе, отнюдь не меняет,
Всё это мы, как и должно, явлением здесь называем.
Также и времени нет самого по себе, но предметы
Сами ведут к ощущенью того, что в веках совершилось,
Что происходит теперь и что воспоследует позже.
И неизбежно признать, что никем ощущаться не может
Время само по себе, вне движения тел и покоя.
Также, когда говорят об увозе Тиндаровой дщери
Иль поражении Трои сынов на войне, то не должно
Думать, что сами собой существуют события эти,
Так как людей, при которых явления эти свершились,
Невозвратимо уже унесло миновавшее время.
Ибо всё то, что свершится, явленьем быть названо может
Иль поколений людских, или мест, где всё это случится.
Если б, к тому ж, у вещей ни материи не было вовсе,
Ни пространства и места, в котором всё происходит,
То никогда красотой Тиндариды раздутое пламя
Страсти любовной, в груди Александра Фригийца пылая,
Славных боёв не зажгло бы на поприще брани свирепой
И никогда бы и конь деревянный тайком от троянцев
Ночью Пергама не сжёг, извергнув грекорождённых.
Ясно ты видишь теперь, что у всех без изъятья деяний
Ни самобытности нет, ни сущности той, как у тела,
И не имеют они никакого сродства с пустотою;
Но ты по праву скорей называть их явленьями можешь
Тела, а также и места, в котором всё происходит.
Дальше, тела иль вещей представляют собою начала,
Или они состоят из стеченья частиц изначальных.
Эти начала вещей ничему не под силу разрушить:
Плотностью тела своей они всё, наконец, побеждают.
Правда, представить себе затруднительно то, что возможно
Что-нибудь в мире найти с безусловною плотностью тела:
Даже сквозь стены домов проникают небесные молньи,
Как голоса или крик; огонь раскаляет железо,
Скалы трещат, рассыпаясь в куски от свирепого жара,
Золото крепость свою теряет, в пылу расплавляясь,
Жидким становится лёд побеждённой пламенем меди,
Сквозь серебро и тепло и пронзительный холод проходят.
То и другое всегда мы чувствуем, взявши, как должно,
Чашу рукою, когда она полнится влагой росистой.
Видимо, нет ничего, таким образом, плотного в мире.
Но коль и разум, а с ним и природа вещей принуждают
Думать иначе, то здесь мы в немногих стихах истолкуем,
Что существуют такие тела, что и плотны и вечны:
Это — вещей семена и начала в учении нашем,
То, из чего получился весь мир, существующий ныне.
Прежде всего, раз уж найдено здесь основное различье
Между вещами двумя, по их двоякой природе, —
Именно, телом и местом, в котором всё происходит, —
То существуют они непременно вполне самобытно.
Ибо, где есть то пространство, что мы пустотой называем,
Тела там нет, а везде, где только находится тело,
Там оказаться никак не может пустого пространства.
Значит, начальные плотны тела, и нет пустоты в них.
Так как, затем, в производных вещах пустоту мы находим,
Плотное должно её вещество окружать непременно;
Да и нельзя допустить на основе разумной, чтоб вещи
В теле своём пустоту, сокровенно тая, содержали,
Ежели плотность того отрицать, что её заключает.
Далее: только одно вещества сочетание может
Быть в состояньи в себе заключать пустое пространство;
И потому вещество, состоя из плотного тела,
Может быть вечным, хотя разлагается всё остальное.
Далее, если б нигде никакой пустоты не встречалось,
Плотным являлось бы всё; и напротив, коль тел бы известных
Не было, чтобы заполнить места, что они занимают,
Всё б оказалось тогда и пустым, и порожним пространством,
Значит, везде пустота, очевидно, сменяется телом,
Ибо ни полности нет совершенной нигде во вселенной,
Ни пустоты, а тела существуют известные только,
Что полнотой разграничить способны пустое пространство.
Эти тела ни от внешних толчков разлагаться не могут,
Ни, изнутри чем-нибудь поражённые, врозь распадаться,
Ни от воздействия силы иной уничтожиться вовсе,
Как я на это тебе указал уже несколько раньше.
Без пустоты ведь ничто, очевидно, разбиться не может
Или же сломленным быть, или надвое быть рассечённым,
Или же влагу вбирать, а равно и пронзительный холод,
Или палящий огонь, от чего разрушаются вещи.
Так что чем более вещи в себе пустоты заключают,
Тем и скорей это всё до конца уничтожить их может.
Если ж начальные плотны тела, если нет пустоты в них,
Как я учил, то должны они вечными быть непременно,
Если же, кроме того, не была бы материя вечной,
То совершенно в ничто обратились давно бы все вещи,
Из ничего бы тогда возрождалось и всё, что мы видим.
Но, раз уж я доказал, что ничто созидаться не может
Из ничего и всё то, что родилось, в ничто обращаться,
Первоначалам должно быть присуще бессмертное тело,
Чтобы все вещи могли при кончине на них разлагаться,
И не иссяк бы запас вещества для вещей возрожденья.
Первоначала вещей, таким образом, просты и плотны.
Иначе ведь не могли бы они, сохраняясь веками,
От бесконечных времён и досель восстанавливать вещи.
И, наконец, не поставь никакого предела природа
Для раздробленья вещей, тела материи ныне,
Силой минувших веков раздробившись, дошли до того бы,
Что ничему уж, из них зачатому, в известное время
Было б пробиться нельзя до высшего жизни предела.
Ибо, мы видим, скорей что угодно разрушиться может,
Чем восстановленным быть; поэтому то, что доселе
Долгие дни и века бесконечных времён миновавших
Врозь разнесли, раздробив и на мелкие части расторгнув,
Вновь в остальные века никогда не могло б воссоздаться.
Но, несомненно, предел раздробленью известный положен,
Так как мы видим, что вещь возрождается каждая снова,
И установлен вещам, сообразно с их родом, предельный
Срок, когда могут они достигнуть жизни расцвета.
Надо добавить сюда ещё то, что, хотя совершенно
Плотны тела основные, однако вполне объяснимо,
Как из них воздух, вода, и земля, и огонь — всё, что мягко, —
Может возникнуть, какой созидаётся всё это силой,
Если в составе вещей пустоты заключается примесь.
Если ж, напротив, вещей начала мягкими были б,
Взяться откуда могли и твёрдый кремень, и железо, —
Это нельзя объяснить, потому что тогда изначальных
Всех оснований своих совершенно лишится природа.

(КНИГА ПЕРВАЯ, стр. 51)

Раз уж я доказал, что плотны тела основные
И что летают они нерушимые в вечном движеньи,
То мы рассмотрим теперь, бесконечна ли их совокупность
Или же нет; а затем, бытие пустоты доказавши
Или пространства и места, где все созидаются вещи,
Выясним, есть ли конец у пространства во всём его целом
Или безмерно оно и зияет бездонною бездной.
Нет никакого конца ни с одной стороны у вселенной,
Ибо иначе края непременно она бы имела;
Края ж не может иметь, очевидно, ничто, если только
Вне его нет ничего, что его отделяет, что б видно
Было, доколе следить за ним наше чувство способно.
Если ж должны мы признать, что нет ничего за вселенной,
Нет и краёв у неё и нет ни конца ни предела.
И безразлично, в какой ты находишься части вселенной:
Где бы ты ни был, везде, с того места, что ты занимаешь,
Всё бесконечной она остаётся во всех направленьях.
Кроме того, коль признать, что пространство вселенной конечно,
То если б кто-нибудь вдруг, разбежавшись в стремительном беге,
Крайних пределов достиг и оттуда, напрягши все силы,
Бросил с размаху копьё, то, — как ты считаешь? — оно бы
Вдаль полетело, стремясь неуклонно к намеченной цели,
Или же что-нибудь там на пути бы ему помешало?
То иль другое признать придётся тебе неизбежно,
Но ни одно не даёт тебе выхода, и согласиться
Должен ты, что без конца распростёрто пространство вселенной.
Ибо мешает ли тут что-нибудь и препятствием служит,
Не допуская копьё до намеченной цели домчаться,
Или летит оно вон, — оно пущено все же не с края.
Так я и дальше пойду и повсюду, где б ты ни наметил
Крайних пределов, спрошу: “Что ж с копьём, наконец, этим будет?”
Выйдет лишь то, что нигде никакого конца не поставить,
И для полёта всегда беспредельно продлится возможность.
Кроме того, если всё необъятной вселенной пространство
Замкнуто было б кругом и, имея предельные грани,
Было б конечным, давно уж материя вся под давленьем
Плотных начал основных отовсюду осела бы в кучу,
И не могло бы ничто под покровом небес созидаться:
Не было б самых небес, да и солнца лучи не светили б,
Так как материя вся, оседая всё ниже и ниже
От бесконечных времён, лежала бы сбившейся в кучу,
В самом же деле, телам начал основных совершенно
Нету покоя нигде, ибо низа-то нет никакого,
Где бы, стеченье своё прекратив, они оседали,
Все в постоянном движеньи всегда созидаются вещи,
Всюду, со всяких сторон, и нижние с верхними вместе
Из бесконечных глубин несутся тела основные.
И, наконец, очевидно, что вещь ограничена вещью,
Воздух вершинами гор отделяется, воздухом — холмы,
Морю пределом — земля, а земле служит море границей,
Но бесконечной всегда остаётся вселенная в целом.
И по природе своей настолько бездонно пространство,
Что даже молнии луч пробежать его был бы не в силах,
В долгом теченьи чреды бесконечных веков ускользая
Дальше вперёд, и никак он не смог бы приблизиться к цели”.
Вот до чего для вещей необъятны повсюду просторы,
Всяких границ лишены и открыты во всех направленьях.
Дальше, природа блюдёт, чтоб вещей совокупность предела
Ставить себе не могла: пустоту она делает гранью
Телу, а тело она ограждать пустоту принуждает,
Чередованьем таким заставляя быть всё бесконечным,
И, если б даже одно не служило границей другому,
Всё же иль это, иль то само бы простёрлось безмерно.
Ибо, коль был бы предел положен пустому пространству,
Всех бы бесчисленных тел основных оно не вместило;
Если ж в пространстве пустом их число ограничено было б,
То ни моря, ни земля, ни небес лучезарная область,
Ни человеческий род, ни тела бы святые бессмертных
Существовать не смогли даже часа единого доли.
Ибо материи всей совокупность, расторгнув все связи,
Вся унеслась бы тогда, в пустоте необъятной рассеясь,
Или, вернее сказать, никогда не могла бы сгуститься
И ничего породить, неспособная вместе собраться.
Первоначала вещей, разумеется, вовсе невольно
Всё остроумно в таком разместилися стройном порядке
И о движеньях своих не условились раньше, конечно,
Но многократно свои положения в мире меняя,
От бесконечных времён постоянным толчкам подвергаясь,
Всякие виды пройдя сочетаний и разных движений,
В расположенья они, наконец, попадают, из коих
Вся совокупность вещей получилась в теперешнем виде
И, приведённая раз в состояние нужных движений,
Много бесчисленных лет сохраняется так и при этом
Делает то, что всегда обновляется жадное море
Водами рек; и земля, согретая солнечным жаром,
Вновь производит плоды; и живые созданья, рождаясь,
Снова цветут; и огни, скользящие в небе, не гаснут.
Всё это было б никак невозможно, когда б не являлось
Из бесконечности вновь запасов материи вечно,
Чтобы опять и опять восполнялася всякая убыль.
Ибо, как все существа, лишенные пищи, тощают
И начинают худеть, так же точно и всё остальное
Должно начать исчезать, как только материи станет
Недоставать и приток постоянный её прекратится.
Да и наружных толчков недостаточно, чтоб отовсюду
Всю совокупность вещей сохранять и поддерживать в целом.
Частым ударом они удержать её могут отчасти,
До появленья того, что вещей совокупность восполнит,
Но и назад между тем им отпрядывать надо, и этим
Место началам вещей и время давать для побега
Так, чтоб свободно могли они оставлять сочетанья.
Значит, всё новый приток изобильный начал неизбежен,
Да, чтоб и сами толчки непрерывно могли повторяться,
Необходимо должна материя быть бесконечной.

(КНИГА ВТОРАЯ, стр. 55)

Центра ведь нет нигде у вселенной, раз ей никакого
Нету конца. И ничто, будь даже в ней центр, совершенно
Не в состоянии в нём удержаться поэтому больше,
Чем, по причине другой, от него быть отторгнутым вовсе.
Всё ведь пространство и место, что мы пустотой называем,
Иль через центр или не через центр уступает дорогу
Всяким весомым телам, куда б ни влекло их движенье.
Нет и места к тому ж, куда бы тела попадая,
Тяжесть теряли свою и могли в пустоте удержаться;
И пустота не должна служить для другого опорой,
В силу природы своей постоянно всему уступая.
Так что не могут никак в сочетании вещи держаться
Лишь потому, что они отдаются влечению к центру.
Кроме того, они мнят, что не всякое тело стремится
К центру, но только земли и жидкости лишь это свойство
Или того, что в земном, так сказать, заключается теле:
Влаги морей или с гор стекающих мощных потоков.
И говорят, что, напротив, и воздуха тонкие токи
Так же, как жаркий огонь, в то же время несутся от центра;
И потому весь эфир сверкает созвездьями всюду,
И на лазури небес питается солнечный пламень,
Что собирается там всё тепло, убегая от центра.
И не могли б зеленеть и высокие ветви деревьев,
Если для каждой из них от земли понемногу питанье
Не притекало бы в ствол, доходя по ветвям до вершины.
Но заблуждаются все, очевидно, кто так рассуждает,
И доказательства их совершенно противоречивы,
Так как основой для них неверное мнение служит.
Ибо раз я доказал, что нет конца у пространства
И распростерто оно повсюду, во всех направленьях,
То неизбежно признать, что материи также предела
Нет нигде, и она должна притекать отовсюду,
Чтобы, подобно летучим огням, мироздания стены
Врозь не распалися вдруг, в пустоте необъятной рассеясь,
И чтобы прочее всё не пошло точно так же за ними;
Чтобы не рухнули вниз громоносные области неба;
Чтобы внезапно земле из-под ног целиком не исчезнуть
Вместе с распадом вещей, в смешеньи с обломками неба,
При разложении тел не пропасть в пустоте необъятной
Так, что в какой-нибудь миг исчезло бы всё, и остались
Только пустыни пространств и незримые первоначала.
Ибо, раз где–нибудь ты предположишь в телах недостаток,
Здесь распахнутся вещам широкие смерти ворота,
И через них, уносясь, толпою материя хлынет.
Так без большого труда ты всё это можешь постигнуть,
Ибо одно за другим выясняется всё. Не сбиваясь
Тёмною ночью с пути, ты узнаешь все тайны природы,
И постоянно одно зажигать будет светоч другому.

(КНИГА ВТОРАЯ, стр. 61)

Дабы ты лучше постиг, что тела основные мятутся
В вечном движеньи всегда, припомни, что дна никакогоНегде на месте, раз нет ни конца, ни предела пространству,
Если безмерно оно и простёрто во всех направленьях,
Как я подробно уже доказал на основе разумной.Вовсе покоя нигде не дано в пустоте необъятной.
Наоборот: непрерывно гонимые разным движеньем,
Частью далёко они отлетают, столкнувшись друг с другом,
Частью ж расходятся врозь на короткие лишь расстоянья,И на ничтожные лишь расстояния прядая порознь,
Сложностью самых фигур своих спутаны будучи цепко,
Мощные корни камней и тела образуют железа
Стойкого, так же, как всё остальное подобного рода.
Прочие, в малом числе в пустоте необъятной витая,
Прядают прочь далеко и далёко назад отбегают
На промежуток большой. Из них составляется редкий
Воздух, и солнечный свет они нам доставляют блестящий!
Множество, кроме того, в пустоте необъятной витает
Тех, что отброшены прочь от вещей сочетаний и снова
Не были в силах ещё сочетаться с другими в движеньи.
Образ того, что сейчас описано мной, и явленье
Это пред нами всегда и на наших глазах происходит.
Вот посмотри: всякий раз, когда солнечный свет проникает
В наши жилища и мрак прорезает своими лучами,
Множество маленьких тел в пустоте, ты увидишь, мелькая,
Мечутся взад и вперёд в лучистом сиянии света;
Будто бы в вечной борьбе они бьются в сраженьях и битвах,
В схватки бросаются вдруг по отрядам, не зная покоя,
Или сходясь, или врозь беспрерывно опять разлетаясь
Можешь из этого ты уяснить себе, как неустанно
Первоначала вещей в пустоте необъятной мятутся,
Так о великих вещах помогают составить понятье
Малые вещи, пути намечая для их постиженья.
Кроме того, потому обратить тебе надо вниманье
На суматоху в телах, мелькающих в солнечном свете,
Что из неё познаёшь ты материи также движенья,
Происходящие в ней потаённо и скрыто от взора.
Ибо увидишь ты там, как много пылинок меняют
Путь свой от скрытых толчков и опять отлетают обратно,
Всюду туда и сюда разбегаясь во всех направленьях.
Знай же: идёт от начал всеобщее это блужданье
Первоначала вещей сначала движутся сами,
Следом за ними тела из малейшего их сочетанья,
Близкие, как бы сказать, по силам к началам первичным,
Скрыто от них получая толчки, начинают стремиться,
Сами к движенью затем понуждая тела покрупнее,
Так, исходя от начал, движение мало-помалу
Наших касается чувств, и становится видимым также
Нам и в пылинках оно, что движутся в солнечном свете,
Хоть незаметны толчки, от которых оно происходит.
Ныне в коротких словах объясню тебе, Меммий, какая
Скорость присуща телам основным при движеньи в пространстве,
Утром, когда от зари по земле разольётся сиянье
И, запорхав по лесам и по зарослям, пёстрые птицы
В воздухе нежном везде заливаются звонкою песней,
Видишь, с какой быстротой восходящее солнце внезапно
Всё облекает кругом потоками яркого света!
В этом мы можем всегда совершенно легко убедиться.
Но и тот жар, что идёт от солнца, и свет его ясный
Не в пустоте совершают свой путь; и двигаться тише
Свет принуждён, пока он рассекает воздушные волны.
Не в одиночку идут и жара отдельные тельца,
Но подвигаются, все сплотившись и скучившись вместе;
А потому и назад друг друга они отвлекают,
Да и преграды извне заставляют их двигаться тише.
Первоначала же все, которые просты и плотны,
Чрез пустоту совершая свой путь, никаких не встречая
Внешних препятствий, одно составляя с частями своими
И неуклонно несясь туда, куда раз устремились,
Явно должны обладать быстротой совершенно безмерной,
Мчась несравненно скорей, чем солнца сияние мчится,
И по пространству лететь во много раз дальше в то время,
Как по небесному своду проносятся молнии солнца.

По бездорожным полям Пиэрид я иду, по которым
Раньше ничья не ступала нога. Мне отрадно устами
К свежим припасть родникам, и отрадно чело мне украсить
Чудным венком из цветов, доселе неведомых, коим
Прежде меня никому не венчали голову Музы.
Ибо, во-первых, учу я великому знанью, стараясь
Дух человека извлечь из тесных тенёт суеверий,
А во-вторых, излагаю туманный предмет совершенно
Ясным стихом, усладив его Муз обаянием всюду.
Это, как видишь ты, смысл, несомненно, имеет разумный:
Если ребёнку врачи противной вкусом полыни
Выпить дают, то всегда предварительно сладкого влагой
Жёлтого мёда кругом они мажут края у сосуда;
И, соблазнённые губ ощущеньем, тогда легковерно
Малые дети до дна выпивают полынную горечь;
Но не становятся жертвой обмана они, а, напротив,
Способом этим опять обретают здоровье и силы.
Так поступаю и я. А поскольку учение наше
Непосвящённым всегда представляется слишком суровым
И ненавистно оно толпе, то хотел я представить
Это ученье тебе в сладкозвучных стихах пиэрийских,
Как бы приправив его поэзии сладостным мёдом.
Может быть, этим путём я сумею твой ум и вниманье
К нашим стихам приковать до тех пор, пока ты не постигнешь
Всей природы вещей и познаешь от этого пользу.
    После того, как тебе объяснил я духа природу:
Как он живёт, находясь в связи непосредственной с телом,
И, при разрыве её, возвращается в первоначала,
Я приступаю к тому, что тесно сюда примыкает.
Есть у вещей то, что мы за призраки их почитаем;
Тонкой подобно плеве, от поверхности тел отделяясь,
В воздухе реют они, летая во всех направленьях.
Эти же призраки, нам представляясь, в испуг повергают
Нас наяву и во сне, когда часто мы видим фигуры
Странные призраков тех, кто лишен лицезрения света;
В ужасе мы от сна пробуждаемся, их увидавши.
Но и подумать нельзя, чтоб могли из глубин Ахеронта
Души уйти, или между живых пролетали бы тени,
Иль чтоб могло что-нибудь от нас оставаться по смерти,
Если и тело и дух, одновременно с телом погибнув,
Врозь разошлись и опять разложились на первоначала.
    Значит, я здесь говорю, что с поверхности всяких предметов
Отображения их отделяются тонкого вида.
Даже тупому уму понять это будет нетрудно.
    Но, объяснивши тебе предварительно сущность и свойства
Мира начал основных, и как, различаясь по формам,
Непроизвольно они несутся в движении вечном,
Также и то, как из них созидаются всякие вещи,
Я приступаю к тому, что тесно сюда примыкает.
Есть у вещей то, что мы за призраки их почитаем;
Тонкой они подобны плеве, иль корой назовём их,
Ибо и форму и вид хранят отражения эти
Тел, из которых они, выделяясь, блуждают повсюду.
Прежде всего, от вещей очевидных для нас и доступных
Много таких выделяется тел, что расходятся сразу:
Дым от полен, например, или жар, от огня исходящий,
Или таких, что плотней, и гораздо сплетённее, вроде
Круглой запрядки цикад, оставляемой летней порою,
Или же тонкой плевы, что спадает с поверхности тела
Новорождённых телят, или скользкой змеи оболочки,
Что оставляет она на колючках; ведь часто мы видим,
Как на ветвистых кустах повисают летучие шкурки.
Если же всё это так, то и тонкие образы также
Должны идти из вещей, от поверхности тел отделяясь,
Ибо никак доказать невозможно, что те выделенья
Могут скорей отходить от вещей, чем тончайшие эти.
Да и особенно, раз заключает поверхность предметов
Множество крохотных тел, что способны от них отрываться
В точном порядке, всегда сохраняя их облик и форму,
Мчась несравненно быстрей, потому что им меньше препятствий,
Так как не часты они и на первом находятся месте.
Ибо мы видим, что много вещей к выделеньям способны
Не из глубин лишь и недр, как сказали мы раньше, но также
С самой поверхности; так они часто и цвет испускают.
Это бывает, когда фиолетовый, или же красный,
Иль желтоватый покров над обширным театром натянут
И развевается он, к шестам прикреплённый и к брусьям.
Тут и сидящий народ на ступенях, и сцены пространство
Вместе с нарядом матрон и сенаторов пышной одеждой
Эти покровы своей заливают цветною волною.
И чем теснее кругом театрального зданья ограда,
Тем и цветистей на всём отражается отблеск прекрасный,
И улыбается всё при умеренном солнечном свете.
Если ж окраска идёт от поверхности тканей, то дóлжны
Всякие вещи давать и подобия тонкие также,
Раз от поверхности тел отлетает и то и другое.
Значит, как видно, следы несомненные форм существуют;
Реют повсюду они, состоя из прозрачнейшей ткани,
И, отделяясь, совсем недоступны для зрения порознь.
Кроме того, всякий дым, как и запах, и жар, и другие
Вещи, подобные им, истекают в рассеянном виде
Из-за того, что, внутри зародясь, из глубин возникая,
По закоулкам пути раздробляются: нет им прямого
Выхода, чтобы уйти, вырываяся сплоченным целым.
Наоборот же: плеву тончайшую внешней окраски
Не в состояньи ничто разорвать при её отделеньи,
Раз наготове она и на первом находится месте.
Призраки все, наконец, что являются нам, отражаясь
В зеркале, или в воде, иль в поверхности всякой блестящей,
Так как по виду они настоящим предметам подобны,
Должны из образов быть, что исходят от этих предметов.
Значит, у всяких вещей существуют тончайшие формы
Или подобия их, хоть никто не способен их видеть
Порознь, но всё же, путём беспрерывных своих отражений,
Видны бывают они, отдаваясь от глади зеркальной.
И сохраняться нельзя, очевидно, им иначе, чтобы
В точности отображать всевозможных предметов фигуры.
    Ну, а теперь ты узнай о тончайшей природе такого
Образа. Прежде всего, ты прими во вниманье, насколько
Первоначала лежат за пределами нашего чувства,
Будучи мельче всего, что уже недоступно для глаза.
Чтобы, однако, иметь подтверждение этого, надо
Выслушать вкратце тебе, как тонки основные начала.
Много, во-первых, таких существует животных, которых
Третьей доли уже мы никак не способны увидеть.
А каковы же нутра у них части любые должны быть?
Сердца комок или глаз? Их отдельные члены, суставы?
Как они малы! А все по отдельности первоначала,
Сущность откуда души или духа должна получаться?
Разве не видно тебе, до чего они тонки и мелки?
Дальше, растения все, издающие резкий и острый
Запах, полынь, например, горьковатая, иль панацея,
Иль чернобыльник пахучий, иль терпкий тысячелистник, –
Если к любому из них ты хотя бы слегка прикоснёшься
Пальцами, всё ж на руке останется запах противный.

Так что не лучше ль признать, что во множестве, многоразлично
Призраки реют вещей, но без сил и для чувств неприметно?
    Но не подумай смотри, будто те лишь летают повсюду
Призраки разных вещей, что от самых вещей отделились.
Могут рождаться они самобытно и сами возникнуть
В небе, которое мы называем воздушным пространством.
Вверх улетают они, принимая различные формы.
Так в вышине облака, как мы видим, легко заклубившись,
Светлое мира лицо омрачают порою и воздух
Нежат, движеньем своим. И нередко нам кажется, будто
Там исполины летят и стелют широкие тени
Или громада горы надвигается сверху и камни
С гор низвергаются вдруг, заслоняя сияние солнца.
Следом же тучи бегут, принимая обличье чудовищ,
И, расплываясь затем, непрестанно свой вид изменяют,
Переходя из одних очертаний при этом в другие.
Кроме того, небеса, за минуту сверкавшие ясно,
Часто внезапно везде облекаются бурною тьмою
Так, что как будто бы весь с Ахеронта поднявшийся сумрак
Вырвался вон, захватив и заполнив небесные своды.
Вот до чего, когда черная ночь возникает из тучи,
Ужаса мрачного лик угрожает нам, сверху нависнув;
Сколь же ничтожная часть этой тучи есть её образ,
Нам не исчислит никто и не выразит этого словом.
    Ну, а теперь, как легко и как быстро рождаются эти
Призраки, как от вещей постоянным исходят потоком,
Я поясню, чтоб к словам не питал ты моим недоверья.
Ибо поверхность вещей источает всегда изобильно
То, что летит от неё. Истечения эти, встречая
Ткани какие-нибудь, проникают насквозь; но, коль скоро
Твёрдые камни у них на пути или дерево, тотчас
Врозь расщепляются так, что создать отражений не могут.
Если ж столкнутся они с блестящим и плотным предметом,
С зеркалом, прежде всего, – ничего не бывает такого.
Ибо им тут ни пройти, как проходят они через ткани,
Ни расщепиться нельзя: соблюдает их в целости гладкость.
Вот по причине какой отраженья оттуда к нам льются.
И, хоть внезапно поставь, хоть в любое мгновенье любую
Вещь перед зеркалом ты, – отраженье появится сразу.
Ясно теперь для тебя, что с поверхности тел непрерывно
Тонкие ткани вещей и фигуры их тонкие льются.
Множество призраков в миг, таким образом, тут возникает,
Так что мы вправе сказать, что они зарождаются быстро;
И, наподобье того, как должно во мгновение солнце
Много лучей испускать, чтобы всё постоянно сияло,
Так же совсем от вещей во мгновение ока в несметном
Множестве призраки их непременно должны уноситься,
Многоразличным путём разлетаясь во всех направленьях,
Так как, куда бы вертеть мы ни начали зеркало, всюду
Вещи оно отразит, сохраняя и цвет их и форму.
    Ну, а теперь, какова быстрота и подвижность, с которой
Призраки мчатся, когда сквозь воздух они проплывают,
Так что мгновенно пройти расстоянье далёкое могут
К месту любому, куда побужденьем различным стремятся,
Не многословно тебе объясню, но в стихах сладкозвучных:
Лебедя краткая песнь превосходит тот крик журавлиный,
Что раздаётся вверху, в облаках, нагоняемых Австром.
Лёгким, во-первых, вещам, из мелких тел состоящим,
Чаще, чем всяким другим, быстрота очевидно присуща,
Солнечный свет, как и жар, относятся к этим предметам,
Так как они состоят из мелких начальных частичек;
Бьются как будто они друг о друга в пространстве воздушном,
Без промедленья идя непрерывно, под градом ударов.
Тотчас же луч за лучом непременно опять возникает,
Молнья за молньей летит, и одна подстрекает другую.
Значит, подобным путём непременно и призраки могут
Неизмеримую даль пробегать во мгновение ока,
Прежде всего потому, что довольно ничтожной причины,
Чтó бы их, сзади толкнув, далеко уносила и гнала,
Если, к тому же, вперёд они столь быстролётно несутся,
И, наконец, потому, что их редкая ткань при полёте
Без затрудненья пройти сквозь любые способна преграды
И просочиться везде, где угодно, в пространстве воздушном
Кроме того, если тельца вещей, как мы видим, способны
Вон из глубин вылетать потаённых и мчаться, как мчится
Солнечный свет или жар, вылетая наружу, мгновенно
Всюду по своду небес растекаясь широким потоком,
Перелетая моря, заливая и землю и небо,
Что же ты скажешь о тех, что на первом находятся месте
И наготове стоят, и ничто им нестись не мешает?
Видишь ли ты, до чего уходить они будут скорее
И по пространству лететь во много раз дальше в то время,
Как по небесному своду проносится солнца сиянье?
Вот что послужит ещё доказательством самым вернейшим
Скорости той, что вещей присуща призракам быстрым:
Стоит лишь вынести нам под открытое звёздное небо
Полный водою сосуд, как сейчас же в нём отразятся
Звёзды небес и лучи засверкают на глади зеркальной.
Видишь ли ты, наконец, как мгновенно является образ
Из поднебесных высот и пределов земли достигает?
    Так что, опять повторю: неизбежно признать вылетанье
Телец, которые бьют по глазам, вызывая в них зренье,
Запахи также всегда от известных вещей истекают,
Так же, как холод от рек, зной от солнца, прибой от солёных
Моря валов, что кругом изъедает прибрежные стены;
Разные звуки летят постоянно по воздуху всюду;
Часто нам в рот, наконец, попадает солёная влага,
Если вдоль моря идём; а когда наблюдаем, как рядом
С нами полынный настой растворяют, мы чувствуем горечь.
Так ото всяких вещей непрестанным потоком струятся
Всякие вещи, везде растекаясь, по всем направленьям;
Без остановки идёт и без отдыха это теченье,
Раз непрерывно у нас возбуждается чувство, и можем
Всё мы увидеть всегда, обонять и услышать звучащим.
    Дальше, раз ощупью мы, осязая любую фигуру,
Можем признать в темноте её тою же самой, что видим
Мы среди белого дня, в освещении ярком, то, значит,
Сходным путём возбуждаются в нас осязанье и зренье.
Так что, когда мы впотьмах осязаем квадрат и таким он
Нам представляется тут, то что же квадратным при свете
Взора способно достичь, как не образ того же квадрата?
Видим из этого мы, что причиною зрения служат
Образы нам, и без них ничего мы не можем увидеть.
Призраки эти вещей, о каких говорю я, несутся
Всюду, и мчатся они, разлетаясь по всем направленьям.
Но оттого, что смотреть мы одними глазами способны,
И происходит, что там лишь, куда обращаем мы взоры,
Может по ним ударять и окраска и форма предметов.
И расстояние то, что от нас отделяет предметы,
Образ нам видеть даёт и его распознать помогает.
Ибо от вещи, пойдя, он сейчас же толкает и гонит
Воздух, который меж ним и глазами у нас расположен;
Весь этот воздух тогда сквозь наши глаза проскользает
И, задевая зрачки, таким способом дальше проходит.
Так происходит, что мы различаем, насколько далёко
Каждая вещь отстоит. И чем гонится воздуха больше,
Чем протяжённей струя, что наши глаза задевает,
Тем отдалённее нам представляются разные вещи.
Надо сказать, что идёт это всё с быстротой чрезвычайной,
Так что мы сразу и вещь и её расстояние видим.
Здесь не должно вызывать удивления в нас, почему же,
Ежели призраков тех, что в глаза ударяют, не можем
Видеть в отдельности мы, различаем мы самые вещи:
Так, когда ветер нас бьёт, учащая порывы, иль резкий
Холод струится, то мы ведь обычно не чувствуем порознь
Ветра отдельных частиц или холода; нет, мы скорее
Их совокупность тогда ощущаем и видим, что наше
Тело удары несёт, совершенно как будто бы нечто
Бьёт нас, давая извне представленье о собственном теле.
Кроме того, коль стучать начинаем мы пальцем о камень,
То, прикасаясь к самой его внешней, наружной окраске,
Мы осязаньем совсем не её ощущаем, а только
Самую твёрдость скалы до глубоких её оснований.
    Ну, а теперь ты узнай, почему нам за зеркалом виден
Образ; ведь кажется нам, что он вглубь отодвинут далёко,
Это похоже на то, что наружи действительно видно,
Если отворена дверь и, вид открывая свободный,
Из дому многое нам позволяет наружи увидеть.
Воздухом также двойным вызывается виденье это:
Прежде всего различать начинаем мы воздух пред дверью,
Справа и слева затем появляются створки дверные,
Свет задевает глаза после этого внешний, и воздух
Новый, и далее то, что наружи действительно видно.
Так же и образ: когда отразится от зеркала, тотчас
К нашему взору идя, пред собой он толкает и гонит
Воздух, который меж ним и глазами у нас расположен,
Делая так, что его целиком ощущаем скорее,
Нежели зеркало, мы. Но, лишь только мы зеркало видим,
Тотчас приходит от нас до него доносящийся образ
И, отражённый, опять до наших глаз достигает,
И пред собою струю он нового воздуха гонит,
Делая так, что его мы до образа видим; и это
Видеть нам образ даёт в расстояньи от зеркала должном.
Так что опять повторю: удивляться нисколько не надо,
Что точно так же, как в дверь, мы многое видим, и образ
Виден бывает для нас, отдаваясь от глади зеркальной,
Ибо и тут, как и там, двоякий воздействует воздух.
Части же тела, затем, что у нас расположены справа,
В зеркале будут всегда потому находиться налево,
Что, когда образ, идя, ударяется в зеркала плоскость,
Он неизменным никак обернуться не может, но прямо
Он отдаётся назад точно так же, как маска из глины,
Если сырою её ударить о столб или балку;
Коль сохранила б она очертания прежние, тотчас
После удара должна наизнанку у нас обернуться:
Правый глаз у неё тут окажется левым, а бывший
Левым сначала – взамен непременно очутится справа.
Также бывает ещё, что, от зеркала в зеркало образ
Передаваясь, даёт до пяти и шести отражений.
И, таким образом, все потаённые даже предметы,
Хоть бы скрывались они глубоко в закоулках укромных,
Могут, извилистый путь проходя, появляться посредством
Многих зеркал и своё обнаружить присутствие в доме.
Так, отражаясь, идёт из зеркала в зеркало образ:
Будучи с левой руки, переходит направо обратно
И, обернувшись, опять в положеньи является прежнем.
Мало того: зеркала из бочков, обладающих в целом
Тем же изгибом, какой существует у нашего бока,
К нам отсылают назад расположенный правильно призрак
Иль потому, что несётся от зеркала к зеркалу образ
И долетает затем до нас, отразившися дважды,
Или ещё потому, что, идучи, образ крутится
И обращается к нам, искривлению зеркала вторя.
Далее, кажется нам, что призраки ходят и с нами
Вместе шагают и всем подражают движениям нашим
Из-за того, что та зеркала часть, от которой ушли мы,
Перестаёт от себя отбрасывать призраки тотчас,
Ибо отскакивать всё от вещей заставляет природа
И отражаться назад под таким же углом, как упало.
    Дальше: стремятся глаза убежать и укрыться от блеска.
Если же станешь смотреть ты на солнце, оно ослепляет,
Ибо и сила его самого велика, да и сверху,
В воздухе чистом летя, его призраки падают тяжко
И ударяют в глаза, приводя в разрушение ткани.
Кроме того, всякий блеск слишком яркий глаза опаляет
Часто нам в силу того, что семян в нём огня заключённых
Много, которые боль порождают, в глаза проникая.
Дальше, становится всё желтоватым, на что ни посмотрит
Всякий желтушный больной, ибо тело у них источает
Много семян желтизны навстречу призраку вещи,
Да и в глаза, наконец, у них вмешано много таких же,
Бледный оттенок всему, что затронут они, придающих,
Из темноты ж потому освещённые видим мы вещи,
Что, хотя мрачная мгла ближайшего воздуха раньше
Нам проникает в глаза открытые, их застилая,
Следом, однако, идёт белизною сияющий воздух
И очищает наш взор, разгоняя все чёрные тени
Воздуха тёмного: он несравненно его и подвижней,
Тоньше гораздо его и гораздо более мощен.
Только лишь светом своим он проходы глазные заполнит,
Освободивши пути, что до этого заняты были
Воздухом тёмным, тотчас появляются призраки следом
Всех освещённых вещей, заставляя нас тут же их видеть.
Из освещённых же мест ничего в темноте мы не видим
Из-за того, что вослед надвигается мрачною мглою
Воздух густой и собой отверстия все заполняет;
Все занимает он тут проходы глазные, и призрак
Вещи уже никакой, ударяясь, глаза не затронет.
Если же издали мы на квадратные города башни
Смотрим, то нам потому они круглыми кажутся часто,
Что всякий угол вдали представляется нам притуплённым,
Или он даже скорей незаметен совсем: пропадает
Всякий толчок от него, и удар не доходит до глаза,
Ибо, коль воздуха слой, чрез который все призраки мчатся,
Толст, то удары слабеть начинают от частых препятствий.
Так, когда вовсе углы ускользают от нашего чувства,
Кажется нам под резец округлённой постройка из камня;
Правда, не так, как вблизи действительно круглые зданья,
Но в очертаньях своих приблизительно сходною с ними,
Кажется также, что тень шевелится наша на солнце,
По следу идя и всём подражая движениям нашим,
Ежели только шагать, по-твоему, воздух способен,
Света лишённый, и всем человека движениям вторить:
То ведь, что тенью мы все называем обычно, не может
Что-то иное собой представлять, как не воздух без света
Это действительно так, потому что земля постепенно
Света лишается там, где солнце, идя, мы закроем,
И наполняется им в том месте, откуда уходим.
Вследствие этого нам представляется как бы бегущей
Прямо за нами та тень, что своим мы отбросили телом.
Вечно ведь света лучи изливаются прежним на смену
И исчезают, как шерсть, коль в огонь её тянутся нити.
Вот почему так легко земля и лишается света,
И наполняется им, и смывает все черные тени.
    Не допускаем при том мы, чтобы глаз хоть слегка ошибался,
Ибо увидеть, где свет, а где тени легли, – это дело
Нашего глаза; но тот же ли свет здесь сияет иль новый,
Та же иль новая тень переходит с места на место,
Иль происходит здесь то, о чем только что мы говорили, –
Этот вопрос разрешить единственно разум обязан;
Глаз же природу вещей познавать совершенно не может,
А потому не вини его в том, в чём повинен лишь разум.
Кажется нам, что корабль, на котором плывём мы, недвижен,
Тот же, который стоит причаленный, – мимо проходит;
Кажется, будто к корме убегают холмы и долины,
Мимо которых идёт наш корабль, паруса распустивши.
Звёзды кажутся нам укреплёнными в сводах эфирных,
Но тем не менее все они движутся без перерыва,
Так как восходят и вновь к отдалённому мчатся закату,
Путь совершив в небесах и пройдя их сверкающим телом,
Кажется нам, что и солнце с луной остаются на месте,
Стоя спокойно, хотя и несутся они в самом деле.
Горы, которые ввысь из морской поднялися пучины,
Между которых проход кораблям остаётся обширный,
Издали всё-таки нам представляются островом целым.
Даже тогда, как уже перестали ребята кружиться,
Всё еще кажется им, что вертится атрий и ходит
Вся колоннада кругом; и едва они могут поверить,
Что не грозят задавить их, обрушившись, стены и крыша.
И над холмами когда поднимать начинает природа
Красную зóрю, в лучах переливных горящую ярко,
Кажется, будто холмы, над которыми солнце восходит,
Прямо вплотную огнём раскалённым оно заливает.
Тысячи две лишь полётов стрелы отделяет нередко
Все эти горы от нас иль пятьсот перелётов копейных,
А на пространстве от них и до солнца раскинулись глади
Моря огромных равнин, под безбрежным простёртых эфиром,
Многие тысячи стран в промежутке находятся этом,
Где и различный народ обитает и всякие звери.
В луже стоячей воды, глубиною не более пальца,
Что меж камней мостовой соберётся на улицах наших,
Видно такую же глубь необъятную нам под землёю,
Как от земли до небес, распростёртую бездной открытой;
Нам представляется тут, что и тучи мы видим и небо,
И в изумленьи глядим на небесные звёзды под землю,
И, наконец, если конь заупрямится борзый под нами
Посередине реки и мы взглянем на быстрые воды,
Будет казаться тогда, что влечётся стремительной силой
Тело коня поперёк и уносится против теченья;
И, обращая глаза на любые предметы, увидим,
Будто бы мчатся они и плывут точно так же в потоке.
Портик, который в конец из конца равномерно построен,
На протяжении всём утверждённый на равных колоннах,
Кажется всё-таки нам, если вдоль сквозь него мы посмотрим,
Мало-помалу к концу сходящимся конусом узким,
Кровлю сближая с землёй и правую сторону – с левой,
Вплоть до того, пока весь не сольётся в туманной вершине,
А морякам на морях представляется, будто бы солнце
Утром восходит из волн и в волнах, заходя, потухает,
Ибо они ничего, кроме моря и неба, не видят;
Но не подумай смотри, что всегда посрамляются чувства,
Кажется в гавани тем, кто не знает морей, что хромают
Все корабли на воде и стоят с перебитой кормою,
Ибо у вёсел та часть, что из волн выдаётся солёных,
Прямо идёт, и пряма у рулей их надводная доля;
Всё же, что в воду ушло, представляется нам преломлённым,
Загнутым будто назад и как будто изогнутым кверху,
Так что на самой почти поверхности плавает водной.
Иль, когда ветры начнут по небу ночною порою
Редкие тучи нести, то нам кажется, будто навстречу
Светлые звёзды скользят и поверх облаков убегают,
Идя совсем не туда, куда мчатся они в самом деле.
Если же как-нибудь мы, случайно подпёршись рукою,
Снизу надавим на глаз, то покажутся нам почему-то
Будто двойными тогда все предметы, какие мы видим:
Станет двоиться в глазах и светильника яркое пламя,
Станет двоиться и вся по дому стоящая утварь,
Так же, как лица людей и тела их начнут раздвояться,
И, наконец, когда сон дремотою сладкою свяжет
Члены, и тело лежит, безмятежным объято покоем,
Всё-таки кажется нам, что мы бодрствуем будто, и члены
Движутся наши тогда, и в тумане ночном непроглядном
Будто сияние дня и блестящее солнце мы видим;
И, находясь взаперти, мы по морю, и рекам, и горам
В страны иные идём, и поля мы пешком переходим;
Слышим мы звук голосов в суровом безмолвии ночи
И произносим слова, сохраняя, однако, молчанье.
Видим мы много ещё в этом роде чудесных явлений,
Словно желающих в нас подорвать всё доверие к чувствам,
Но понапрасну: ведь тут большей частью ведут к заблужденью
Нас измышленья ума, привносимые нами самими,
Видимым то заставляя считать, что чувствам не видно.
Ибо труднее всего отделить от вещей очевидных
Недостоверную вещь, привносимую умственно нами.

    Мне остаётся сказать, по какому закону природы
Может железо к себе притягивать камень, который
Греки “магнитом” зовут по названию месторожденья.
Ибо находится он в пределах отчизны магнетов.
Этому камню народ удивляется, ибо нередко
Цепью звено к звену, от него исходя, повисает.
Можно ведь видеть порой, что, качаясь от лёгкого ветра,
Пять или больше таких свободно спускается звеньев.
Все они вместе висят и, одно к одному прилепляясь,
Камня силу и связь друг от друга тогда испытуют:
Так его сила всегда беспрерывным вливается током.
    Многое твёрдо должно здесь быть установлено прежде,
Нежели сможешь постичь ты правильно сущность предмета.
Надо к нему подходить и окольной и длинной дорогой;
А потому, я прошу, напряги ты и слух и вниманье.
    Прежде всего, от вещей всевозможных, какие мы видим,
Необходимо должны истекать и лететь, рассыпаясь,
Тельца, которые бьют по глазам, вызывая в них зренье.
Запахи также всегда от известных вещей истекают
Так же, как холод от рек, зной от солнца, прибой от солёных
Моря валов, что кругом изъедает прибрежные стены;
Разные звуки летят постоянно, по воздуху вея;
Часто нам в рот, наконец, попадает солёная влага,
Если вдоль моря идём; а когда наблюдаем, как рядом
С нами полынный настой растворяют, – мы чувствуем горечь
Так ото всяких вещей непрестанным потоком струятся
Всякие вещи, везде растекаясь, по всем направленьям;
Без остановки идёт и без отдыха это теченье,
Раз непрерывно у нас возбуждается чувство, и можем
Всё мы увидеть всегда, обонять и услышать звучащим.
    Снова напомню тебе я при этом, насколько все вещи
Пористы телом. Уже из первой то явствует песни.
Дело ведь в том, что хотя для многого знать это важно,
Но для того, что сейчас непосредственно нас занимает,
В самом начале должно установлено быть непременно,
Что не встречается тел без смешения их с пустотою.
Видим мы, прежде всего, что поверхность каменьев в пещерах
Влагой потеет, и с них, просочившися, падают капли.
Также из тела у нас выделяется пот отовсюду,
Бороды наши растут, волоса прорастают сквозь кожу,
И растекается пища по жилам, растя и питая
Всякие члены у нас, пробиваясь и в самые ногти.
Чувствуем также сквозь медь мы и холод и жар раскалённый.
Чувствуем мы, что они через золото могут проникнуть
И в серебро проходить, когда держим мы полные кубки
В каменных стенах домов, наконец, голоса пролетают,
Запах течёт через них, и внедряется холод свободно
Так же, как жар от огня, проникающий даже в железо.
Всюду кругом, наконец, несмотря на небесную броню,
Сила болезни идёт, проникая снаружи на землю;
И непогоды затем, на земле и на небе возникнув,
Вновь, как и должно, назад возвращаются в землю и небо,
Так как ведь нет ничего, что бы не было пористо телом.
    Надо добавить ещё, что совсем не на всё однородно
Действовать могут тела, из вещей исходящие всяких,
И далеко не всегда для всего одинаково годны.
Солнце, во-первых, сухой и запекшейся делает землю,
Лёд же, напротив того, распускает и снега сугробы
Горных высоких вершин растворяет своими лучами;
Тает и воск, наконец, на солнечном лёжа припёке.
Также огонь, растопляя и медь, да и золото плавя,
Кожу и мясо морщит и, сжимая их крепко, коробит.
Далее, влага даёт раскалённому твердость железу,
Но в то же время мягчит затвердевшие кожу и мясо.
Зелень маслины для коз бородатых настолько приятна,
Будто бы нектар течёт из неё и амброзии соки,
Для человека же нет ничего, что листвы этой горше.
И, наконец, для свиньи майоран нестерпим, и боится
Всех благовоний она: это яд ведь щетинистым свиньям,
А человека порой благовония в чувство приводят.
Наоборот, та же грязь, что для нас отвратительно мерзкой
Кажется, – всякой свинье настолько, как видно, приятна,
Что целиком она вся валяется в ней ненасытно.
    Здесь остаётся одно, что сказать, как мне кажется, прежде
Надо бы, чем приступить к изложению самого дела.
Так как во всяких вещах имеются многие поры,
То непременно они обладают несходной природой,
Да и особыми быть по природе должны эти ходы.
Ибо живым существам присущи различные чувства,
Что по-особому всё, подходящее им, ощущают.
Ибо мы видим, что звук проникает своею дорогой,
Вкус же от пищи своей, и своею – удушливый запах.
Далее, может одно просочиться сквозь камни, другое
В дерево может пройти, а третье – сквозь золото выйти
Иль в серебро, наконец, и в стекло проникает иное;
Образы там протекут, а здесь – теплота, как мы видим,
И по тому же пути одно обгоняет другое.
Ясно, что всё это так производит природа проходов,
Многообразным путём изменяясь, как мы указали,
Из-за различий в природе вещей и в строении тканей.
    Так как теперь это всё установлено твёрдо и точно,
И основания все подготовлены нами, как должно,
То остальному уже не трудно найти объясненье,
И открываются все притяженья железа причины.
Прежде всего, из магнита должны семена выделяться
Множеством или же ток истекать, разбивая толчками
Воздух, который везде между камнем лежит и железом.
Только что станет пустым пространство меж ними, и много
Места очистится там, как тотчас же, общею кучей,
Первоначала туда стремглав понесутся железа;
Следом затем и кольцо устремляется всем своим телом.
Ибо нет вещи такой, чтобы первые в ней элементы
Были в столь тесной связи и так цепко держались бы вместе,
Как необорная мощь и пронзительный холод железа.
Значит, мудрёного нет, что не может, как мы указали,
Множество тел основных от железа совсем отделяться
И в пустоту улетать, чтобы вслед и кольцо не помчалось;
Что производит оно и мчится, пока не сойдётся
С камнем самим и на нём не повиснет в невидимых узах.
Это бывает везде, где только очистится место,
И в направленьи любом, будь то в сторону или же кверху:
Тотчас несутся тела в пустоту, находясь по соседству.
Дело ведь в том, что к тому побуждают извне их удары,
Сами ж они никогда не способны подняться на воздух.
Кроме того, – чтоб ещё облегчалося действие это
И совершалось скорей движенье, – приходит на помощь
То, что, как только напротив кольца разрежается воздух
И остается пустым и очищенным место до камня,
Воздух, который лежит за кольцом, устремляется сразу,
Будто бы сзади толкает кольцо и уносит, и гонит.
Ведь ударяет всегда окружающий воздух предметы.
В этом же случае он потому подгоняет железо,
Что принимает его опустелое место пространства.
Он, этот воздух, идя через частые поры железа
И незаметно внутри доходя до мельчайших частичек,
Мчит и уносит его, как корабль, подгоняемый ветром.
Всякие вещи должны, наконец, заключать в своём теле
Воздух, поскольку они все пористы телом, и воздух
Их обтекает кругом и к ним прикасается всюду.
Воздух, который в самих заключается недрах железа,
Должен всегда пребывать в непрестанном движеньи, и этим
Он, без сомнения, бьёт по кольцу и внутри его движет.
Значит, несётся кольцо, направляясь, куда устремилось
Раньше уже, и летит в пустоту, продолжая движенье.
    Также бывает порой, что железо отходит от камня
Этого, то возвращаясь к нему, то опять убегая.
Видеть случалося мне, что прыгают в медных сосудах
Самофракийские кольца с опилками вместе железа.
Бурно бушуя, когда под сосудом камень магнитный,
Словно скорей убежать они жаждут от этого камня.
Меди прослойка собой вызывает сумятицу эту,
Ибо врываются тут, безусловно, в железо сначала
Медные токи и в нём занижают открытые ходы;
После же каменный ток, появляясь, находит, что полны
Поры железа везде, и проплыть уже негде, как раньше,
Что принуждает магнит колотить и толкать истеченьем
Ткани железа; и так происходит, что он отшибает
И отгоняет сквозь медь то, что он без неё поглотил бы.
    Вовсе не надо тебе удивляться, что ток из магнита
Не в состояньи совсем на другие воздействовать вещи.
Частью их тяжесть стоять заставляет, – как золото, – частью
Пористы телом они, и поэтому ток устремляться
Может свободно сквозь них, никуда не толкая при этом;
К этому роду вещей мы дерево можем причислить,
Среднее место меж тем и другим занимает железо:
Ежели примет в себя оно несколько телец из меди,
То отгоняет его истечением камень магнитный.
Эти явленья совсем не настолько, однако, отличны,
Чтобы не мог привести я подобных же сколько угодно
И указать, что порой лишь одно подходяще другому.
Известью только одной, как известно нам, держится камень,
Дерево только одним бычачьим скрепляется клеем,
Так что скорее доска, по волокнам растреснувшись, лопнет,
Чем разойдутся её скрепленья, залитые клеем.
Сок виноградный спешит с родниковой смешаться водою,
Но ни густая смола, ни лёгкое масло не могут.
Раковин пурпурных сок сочетается с шерстью столь тесно,
Что никогда от неё отделиться он больше не может,
Как бы ты шерсть отбелить ни старался потоком Нептуна:
Даже все волны морей не отмоют пурпуровой краски.
Золото к золоту вещь не одна ли, скажи, припаяет?
С медью скрепляется медь не при помощи ль олова только?
Много ещё привести я мог бы примеров, но надо ль?
Ведь ни тебе не нужны околичности эти нисколько,
Ни для меня ни к чему затрачивать столько стараний.
Надо в коротких словах постараться все выводы сделать:
Вещи, в которых их ткань совпадает взаимно с другою,
Так что, где выпуклость есть, у другой оказалась бы там же
Впадина, – эта их связь окажется самою тесной.
Есть и такие ещё, что крючками и петлями будто
Держатся крепко и так друг с другом сцепляются вместе.
Это скорее всего происходит в железе с магнитом.

Дата установки: 10.12.2006
Последнее обновление: 02.06.2009
[вернуться к содержанию сайта]

W