[вернуться к содержанию сайта]
Настоящая статья подготовлена специально к столетию со дня рождения Михаила Александровича. Её общая структура и основное содержание соответствуют материалу, опубликованному в юбилейном издании “Академик М. А. Ельяшевич” (Академическая серия “Люди белорусской науки”, Минск, 1999). В данном варианте работы, помимо некоторой чисто редакционной правки, значительно расширена, по сравнению с предыдущим, та часть раздела 5, которая посвящена анализу вклада Эйнштейна в создание квантовой теории излучения, а также добавлен новый раздел 6, содержащий изложение оригинальных результатов исследования электродинамических трудов Вальтера Ритца.
Исследования в области истории физики занимают в научном наследии Михаила Александровича заметное место. Дело здесь не только и не столько в объеме исследований и широте тематического диапазона, хотя и то и другое само по себе впечатляет. Общее число публикаций Михаила Александровича по этой тематике превышает три десятка, причем половина из них – это обстоятельные аналитические статьи в таких журналах, как “Успехи физических наук”, “Вопросы истории естествознания и техники”, “Вопросы философии”, “Известия АН СССР”, а также в специальных изданиях монографического типа. Объектом исследования Михаила Александровича были этапы истории науки, связанные с такими именами, как М. В. Ломоносов, Д. И. Менделеев, Дж. Максвелл, А. Эйнштейн, Н. Бор, И. Ридберг, В. Ритц.
Однако главное, конечно, в органическом сочетании глубины и современности общеметодологического подхода Михаила Александровича к проблеме с исключительной тщательностью проработки конкретного исторического материала, прежде всего – оригинальных научных текстов. В итоге удалось получить новое видение и более глубокое понимание целого ряда казалось бы хорошо изученных фрагментов истории науки, скорректировать некоторые достаточно широко распространенные исторические аберрации и обнаружить новые факты, ранее не описанные в историко-научной литературе. Первая публикация Михаила Александровича по истории науки увидела свет в 1970 году. Последняя вышла из печати уже после его кончины, в 1997 г.
Мы не будем в нашем изложении придерживаться хронологического принципа, а сгруппируем соответствующие работы Михаила Александровича по тематическому признаку, и будем рассматривать их в порядке возрастания степени разработанности рассмотренных в них проблем, их удельного веса в общей совокупности работ, а также значимости полученных оригинальных результатов.
М. В. Ломоносову посвящены три статьи, приуроченные к 275-летию со дня рождения учёного (“М. В. Ломоносов как родоначальник отечественного приборостроения” [14]30, “Проблемы физики в трудах Ломоносова” [15], “М. В. Ломоносов как оптик” [16]).
В исключительно разнообразном творческом наследии Ломоносова особо выделены и проанализированы два основных направления его оптических исследований: 1) изучение цветов: “Слово о происхождении света, новую теорию о цветах представляющее, в публичном собрании Императорской Академии наук июля 1 дня 1756 года говоренное Михаилом Ломоносовым”; 2) создание оптических приборов различных типов: “ночезрительная труба” – прибор для ночного видения; однозеркальный телескоп; рефрактометр для исследования прозрачных жидкостей; колориметры; усовершенствованный микроскоп и т. п.
Можно сказать, что благодаря скрупулезному прочтению Михаилом Александровичем работ Ломоносова, посвящённых оптическим приборам, “перед нами (говоря словами С. И. Вавилова) выступает фигура замечательного оптика, мыслителя и теоретика в этой области и вместе с тем неустанного оригинального конструктора, овладевшего химической и механической стороной практической оптики”.
Научное творчество Д. И. Менделеева исследовано в двух работах: “Периодический закон Д. И. Менделеева, спектры и строение атома (к истории физической интерпретации периодической системы элементов)” [1], Менделеев и спектроскопия (к 150-летию со дня рождения Д. И. Менделеева)” [10].
Здесь Михаил Александрович отмечает, что ещё в 1871 г. (Основы химии. 1 изд.) Д. И. Менделеев пророчески говорил о значении спектроскопических методов исследования для решения проблемы строения атомов и раскрытия причин периодичности. Об этом красноречиво свидетельствует следующая цитата из Менделеева: “Самым интересным вопросом в отношении спектральных исследований должно считать, по моему мнению, открытие законной зависимости между атомным составом и весом светящегося вещества и длиной волн лучей, ему свойственных”.
В этих работах Михаила Александровича дан глубокий и всесторонний историко-методологический анализ того комплекса физических идей, которые лежат в основе современного объяснения периодического закона Менделеева.
Использованный здесь Михаилом Александровичем и ставший для него традиционным исследовательский приём основан на изучении текстов оригинальных работ с учётом общего состояния науки ко времени их написания. В анализе всех восьми изданий “Основ химии” центральное место занимает исследование эволюции взглядов Менделеева на роль и значение спектроскопии для химии.
К этой тематике примыкает также обстоятельнейший тридцатипятистраничный обзор под названием “Новые материалы о жизни и научной деятельности А. Дж. Ван-ден-Брука”, увидевший свет в 1981 г. в известном международном издании “Янус”, специализирующемся на публикации исследований по истории науки.
Следует заметить, что и личность Ван-ден-Брука, и сама история возникновения этого исследования Михаила Александровича весьма неординарны.
Вначале о голландском учёном Антониусе Ван-ден-Бруке (1870–1926). Будучи юристом по образованию, он на протяжении последних двадцати лет жизни пытался, причем в целом небезуспешно, активно совмещать свою основную профессиональную деятельность с научными исследованиями в области ядерной и атомной физики. В частности, он ещё в 1911 году выдвинул гипотезу, согласно которой заряд ядра атома равен порядковому номеру элемента, а также высказал идею о том, что атомные ядра состоят из протонов и электронов.
Что же касается самого обзора, посвящённого жизни и деятельности Ван-ден-Брука, то он явился итогом семилетней (1974–1981) работы, начало которой, весь её ход и завершение в высшей степени показательны для общего стиля работы Михаила Александровича.
Ещё на рубеже 60–70-х годов, отыскивая в фонде периодических изданий Фундаментальной библиотеки Белорусской академии наук какую-то понадобившуюся ему статью, опубликованную в своё время в известном английском журнале “Philosophical Magazine” за март – апрель 1914 года, Михаил Александрович совершенно неожиданно натолкнулся на интереснейшие исторические материалы, связанные с деятельностью Ван-ден-Брука. Прежде всего, сюда входил полный комплект номеров журнала “Philosophical Magazine” с января 1906 г. по январь 1924 г. с многочисленными пометками Ван-ден-Брука на обложках и страницах отдельных номеров. Как выяснилось, этот комплект составлял когда-то часть домашней библиотеки учёного и оказался в фонде АН БССР после окончания Второй мировой войны. Здесь же находилась часть авторского оттиска первой научной публикации Ван-ден-Брука (1907) с новой рукописной редакцией её выводов и незавершённый черновик отклика на мартовскую, 1914 года, статью Резерфорда “Строение атома”. Кроме того, были обнаружены: таблица Международных атомных весов за 1912 год берлинского издательства 1919 года, вырезанная из статьи Н. Бора “Строение атома” (1923) диаграмма характеристических рентгеновских спектров с пометками Ван-ден-Брука; страница с таблицей “Сто ярчайших звёзд”, а также список 32 книг, относящихся главным образом к проблемам экономики.
В течение семи лет, собрав и тщательно исследовав публикации и архивные материалы, используя при этом начатую в 1974 году переписку с дочерью учёного – К. Витсен-Ван-ден-Брук, Михаил Александрович сумел воссоздать полную картину систематической упорной деятельности Ван-ден-Брука в области атомной и ядерной физики, дать всестороннюю оценку его идей и гипотез.
Здесь Михаилу Александровичу принадлежит обширный аналитический обзор “Вклад Максвелла в развитие молекулярной физики и статистических методов” [8], а также историко-методологическое исследование “Программа Клаузиуса и программа Максвелла в области кинетической теории газов” [11].
В этих работах на основе систематического анализа оригинальных работ Максвелла на общем научном фоне 60–70-х годов прошлого столетия дана адекватная оценка вклада, внесённого Максвеллом в молекулярную физику и статистическую механику.
Процитируем вслед за Михаилом Александровичем очень яркое высказывание Гиббса: “Когда читаешь Клаузиуса, кажется, что читаешь механику, если же читать Максвелла и многие наиболее ценные работы Больцмана, то, скорее, читаешь о теории вероятностей. Нет сомнений, что более общий способ рассмотрения проблем молекулярной физики, предложенный Максвеллом и Больцманом, позволил им в некоторых случаях получить более удовлетворительный и полный ответ, даже для тех вопросов, которые на первый взгляд кажутся не нуждающимися в таком широком рассмотрении”.
В своих работах Михаил Александрович постоянно подчёркивал значение Максвелла как основоположника той линии в исследовании систем с большим числом степеней свободы, которая в конечном итоге привела к созданию статистической физики.
Совершенно особое место в историко-научных исследованиях Михаила Александровича занимает проблематика, связанная с процессом возникновения, формирования и становления квантовых представлений. Этой тематике фактически посвящено более половины всех его публикаций по истории науки – восемнадцать наименований [2–7, 12, 17, 18, 20–27, 29]. Здесь прежде всего следует выделить анализ вклада Эйнштейна в развитие квантовой теории, и, в особенности, – цикл исследований, посвящённых изучению той линии развития квантовых представлений, которая связана с именем Нильса Бора.
Вначале – о работах, посвящённых Эйнштейну. Это статьи “Вклад Эйнштейна в развитие квантовых представлений” [6] и “К истокам работ Эйнштейна по квантовой теории излучения” [7]. В них Михаил Александрович существенно восполняет тот пробел в огромном массиве литературы об Эйнштейне, который связан с недостаточно глубоким и обстоятельным анализом того вклада, который внёс Эйнштейн в создание и развитие квантовой теории.
Несколько упрощённая, а порой и не вполне правильная трактовка работ Эйнштейна, посвящённых проблемам квантовой теории, довольно широко распространена в литературе, особенно в учебной. Работы Михаила Александровича, относящиеся к эйнштейновскому циклу, не только содержат глубокий и всесторонний анализ генезиса квантовых представлений Эйнштейна, развития им основных квантовых идей и эволюции его взглядов на проблему, но и вносят ряд важных концептуальных уточнений.
Так, например, о первой статье этого цикла, опубликованной под весьма необычным для стиля Эйнштейна названием “Об одной эвристической точке зрения, касающейся возникновения и превращения света”, как правило, говорят только как о работе, содержащей объяснение фотоэффекта.
Однако уравнению Эйнштейна для фотоэффекта посвящён лишь один параграф статьи, а её реальное содержание несравненно шире. Как эту, так и последующие работы Эйнштейна нельзя рассматривать просто как непосредственное продолжение исследовательской линии Планка. В действительности физические модели, которыми оперировал здесь и в дальнейшем Эйнштейн, существенно отличались от планковских. Эйнштейн в значительной мере опирался на работы Вина, которые, как хорошо известно, исторически предшествовали работам Планка. В отличие от Планка, у которого соотношение ε = hν означало связь между энергией и частотой осциллятора, у Эйнштейна такое соотношение определяло связь между частотой монохроматического электромагнитного излучения и элементарной порцией (квантом) энергии, соответствующей излучению этой частоты. Затем, исходя из представления о дискретном, одноактном характере энергетического обмена между излучением и отдельным электроном внутри металла, Эйнштейн написал уравнение баланса энергии для такого процесса, получив ставшее впоследствии знаменитым уравнение, которое в точности воспроизводит основные экспериментально наблюдаемые закономерности фотоэффекта.
Важно подчеркнуть, что первоначально представление о “зернистой” структуре излучения было введено Эйнштейном не для всего диапазона частот, а лишь для высокочастотной области спектра. Кроме того, в этой работе речь шла просто о сгустке энергии, и совершенно не рассматривался важный вопрос о количестве движения, связанном с элементарным носителем этого сгустка. Иными словами, здесь ещё отсутствовало представление о фотоне в современном его понимании – как о безмассовой частице с заданными значениями энергии и импульса.
Как правило, недооценивается значение работ Эйнштейна 1909 года, в которых понятие корпускулярно-волнового дуализма для электромагнитного излучения формулируется в терминах статистических флуктуаций энергии и давления (передачи импульса), а следующая фраза в его докладе на 81-м собрании Общества немецких естествоиспытателей в Зальцбурге (сентябрь 1909 г.) вообще звучит пророчески: “...Существует обширная группа фактов в области излучения, показывающих, что свет обладает рядом фундаментальных свойств, которые можно понять с точки зрения теории истечения Ньютона намного лучше, чем с точки зрения волновой теории. Поэтому я считаю, что следующая фаза развития теоретической физики даст нам теорию света, которая будет в каком-то смысле слиянием волновой теории света с теорией истечения”.
Завершающие штрихи в основные контуры такой теории Эйнштейн внёс спустя семь лет. В 1916 г. вышли в свет две его статьи. В первой из них было сформулировано понятие спонтанного и вынужденного излучения и введены знаменитые коэффициенты, вошедшие в физику под его именем и образовавшие теоретическую базу всей квантовой электроники. Во второй был получен важнейший вывод о существовании импульса у кванта излучения. “...К непротиворечивой теории мы придём только в том случае, если все элементарные процессы будем считать полностью направленными”, − писал Эйнштейн в этой работе.
Тем самым в физике фактически впервые появился фотон в качестве особой элементарной частицы, обладающей помимо энергии также импульсом, направленным вдоль волновой нормали. Нужно заметить, что конституирование фотона в качестве “световой корпускулы” пришло лишь в 1923 г., после открытия эффекта Комптона (1922 г.), сам термин “фотон” был предложен американским физико-химиком Льюисом в 1926 г., а в научный обиход этот термин вошёл, начиная с 1929 г. Добавим ещё, что “векторный характер” фотона, т. е. необходимость существования у него собственного углового момента (спина), равного единице, был осмыслен ещё позднее, только в рамках квантово-полевого подхода. Но в действительности формирование базовых квантовых представлений об электромагнитном излучении, включая вероятностную трактовку корпускулярно-волнового дуализма, было завершено Эйнштейном к 1917 г., ещё до создания квантовой механики (1925–1926 гг.) и возникновения первоначальных вариантов квантовой электродинамики (конец 20-х – начало 30-х годов прошлого столетия). Более того, Эйнштейн по праву может считаться “крёстным отцом” волновой механики Шредингера, поскольку именно он в 1924 г. решительно поддержал “безумную” идею де Бройля о распространении корпускулярно-волнового дуализма на массивные частицы (волны материи де Бройля).
Завершающим вкладом Эйнштейна в развитие квантовой физики явилась разработка в 1924–1925 гг. теории одного из двух основных квантовых статистических распределений (статистика Бозе-Эйнштейна) и открытие им в этой теории фазового перехода (известного сегодня как явление Бозе-конденсации), лежащего в основе современной теории таких макроскопических квантовых эффектов, как сверхтекучесть и сверхпроводимость.
Особенно значимым является тот новый вклад, который внёс Михаил Александрович в исследование роли и места Бора в развитии квантовых представлений. Это выглядит особенно удивительным, если принять во внимание то обстоятельство, что наличие обширнейшей литературы, посвящённой научному творчеству Бора, казалось бы, полностью исключает возможность существования каких-либо “белых пятен”. Здесь, прежде всего, нужно выделить следующие важные моменты:
1) Выявление конструктивной роли принципа соответствия, который был вначале использован Бором применительно к частотам излучательных переходов, а затем – к анализу интенсивностей и поляризации излучения в таких переходах. Как известно, именно этот путь привел В. Гейзенберга к формулировке матричной механики [5, 12, 17, 18].
2) Указание на чёткое понимание Н. Бором вероятностной природы излучательных квантовых переходов [12, 18].
3) Последовательно проводимая идея о необходимости строгого разграничения двух частей первоначальной теории Бора – его постулатов и модельных представлений [2, 3, 12, 17, 18].
4) Новый взгляд на вопрос о непосредственной реакции научного сообщества на “Трилогию” Бора 1913 года и, в частности, на эволюцию позиции Эйнштейна и Зоммерфельда по отношению к первоначальной теории Бора за период с 1913 по 1915 годы, когда появились известные работы Зоммерфельда, в которых идеи Бора были впервые сформулированы на языке аналитической механики с дополнительными условиями квантования фазовых интегралов [17, 18].
Важное место в боровском цикле Михаила Александровича занимает статья, посвящённая анализу исследований Бора по электронной теории металлов (1909–1912), которые непосредственно предшествовали его основополагающим работам по квантовой теории атома.
В статье была подчёркнута существенная роль этого раннего этапа научной деятельности Бора. Именно тогда Бор пришёл к убеждению, что на основе классических представлений о структуре вещества нельзя объяснить целый ряд явлений “в том смысле, что мы не можем составить себе наглядные представления об этих явлениях на основе существующих понятий физики”.
В ходе попыток применения электронной теории металлов к описанию более широкого круга явлений у Бора сложилось твёрдое убеждение в необходимости поиска новых подходов к решению проблем, связанных с описанием физических свойств электронов и атомов.
Но пожалуй, наиболее интересные результаты относятся к предыстории возникновения первоначальной теории Бора и исследованию доквантового этапа развития спектроскопии, охватывающего период со времени открытия спектрального анализа (1859) до установления основных спектральных закономерностей в атомных спектрах, включая формулировку комбинационного принципа Ридберга-Ритца (1908–1909). При этом попутно были обнаружены и подробно исследованы малоизвестные либо вовсе не описанные в историко-научной литературе стороны научного творчества замечательного швейцарского физика Вальтера Ритца. На этом вопросе мы специально остановимся в заключительной части нашего сообщения.
При изучении динамических и спектроскопических оснований теории Бора был впервые проведён систематический анализ ряда оригинальных работ, которые сыграли ключевую роль в установлении основных закономерностей в линейчатых спектрах и содержали попытки теоретического обоснования спектральных закономерностей на базе использования классических моделей. При этом было убедительно показано, что общепринятая в историко-научной и физической литературе трактовка доквантового этапа развития спектроскопии как периода постепенного накопления экспериментальных данных и их систематизации на базе эмпирических и полуэмпирических схем является слишком упрощённой и не соответствует реальному положению дел.
Здесь было показано, что доборовский период развития спектроскопии естественно подразделяется на два этапа, которые существенно различаются между собой удельным весом и уровнем используемых теоретических моделей.
Первый из них завершается фундаментальными исследованиями И. Ридберга [20–24]. Сравнительный анализ подходов Ридберга – с одной стороны и Кайзера-Рунге – с другой обнаружил их принципиальное различие. Если подход Кайзера-Рунге был чисто эмпирическим, то исследовательская программа Ридберга базировалась на представлении о наличии глубинной связи между структурой атома и его спектром. Поэтому Ридберг в процессе поиска нужных аналитических выражений для описания линейчатых спектров руководствовался не только необходимыми условиями соответствия с экспериментом, но и соображениями универсальности, а также требованием минимальности количества используемых параметров. Иными словами, Ридберг в своих поисках в отличие от Кайзера и Рунге использовал определённые конкретно-научные методологические регулятивы, что придавало его результатам более высокий теоретический статус, чем формулам его оппонентов. Не случайно Кайзер впоследствии в своих воспоминаниях с сожалением писал, что он и Рунге “упустили действительный ключ к пониманию сериальных линий в терминах атомной структуры”.
В ходе изучения второго, заключительного, доквантового этапа развития спектроскопии был впервые выполнен последовательный и систематический анализ собрания трудов Ритца, прослежены все три основные линии его научной деятельности: спектроскопические исследования, работы по вариационному методу и попытки развития бесполевой концепции электромагнетизма [27, 30, 31].
Здесь было показано, что спектроскопические работы Ритца содержат все необходимые признаки развёрнутого теоретического исследования: чёткую постановку задачи, аргументированный выбор модели, последовательное использование развитого математического аппарата, хотя само исследование базировалось исключительно на идеях и методах классической физики. Но, несмотря на это, оказалось, что отдельные детали подхода Ритца поразительным образом предвосхитили некоторые черты будущего квантового описания. В результате исследования всей совокупности спектроскопических работ Ридберга и Ритца было выявлено, каким образом происходил процесс повышения теоретического статуса комбинационного принципа - от утверждения, предложенного Ридбергом в рамках полуэмпирической схемы, до универсального спектроскопического закона, базирующегося на использовании теоретической модели, достаточно строго обоснованной математически.
Детальный анализ упругостной и магнитной моделей атома, предложенных Ритцем (1902 и 1907 гг.), позволил также внести существенные уточнения в до конца ещё не выясненный вопрос об авторской формулировке комбинационного принципа. Необходимо отметить также, что магнитная модель Ритца несомненно привлекла внимание современников. В частности, о ней, как о приемлемой, несмотря на её несколько искусственный характер, довольно подробно говорит Пуанкаре в своей лекции “Взаимоотношения материи и эфира”, вошедшей в сборник его работ “Последние мысли”, изданный в 1913 г.
В заключение хотелось бы более подробно остановиться на содержании работы, посвященной электродинамическим исследованиям Ритца. Причина, по которой мы считаем необходимым сделать это, заключается не только в том, что речь идёт о последней, уже посмертной, публикации Михаила Александровича, посвящённой к тому же вопросам, которые не входили в сферу его прямых научных интересов. Как нам представляется, здесь особенно ярко проявилась ещё одна особенность его творческой натуры – то, что принято называть английским словом serendipity. Под этим, несколько экзотически звучащим термином, понимается особый талант исследователя систематически находить всевозможно полезные вещи, обнаружение которых вовсе не значится среди первоначальных целей поиска. (Так произошло, в частности, в описанной нами истории с Ван-ден-Бруком).
Если выявление вклада Ритца в развитие атомной спектроскопии было естественным завершением многолетнего целенаправленного исследования доборовского этапа развития этой области физики, то задача анализа электродинамической концепции учёного первоначально вообще не ставилась, тем более что “с лёгкой руки” Эйнштейна и особенно – Паули за ней прочно закрепилась однозначно негативная репутация.
И здесь решающую роль сыграла твёрдая общеметодологическая установка Михаила Александровича: независимо от степени авторитетности устоявшихся мнений ориентироваться прежде всего на оригинальные авторские тексты.
Работы Ритца, посвящённые основаниям электродинамики, составляют весьма заметную (более трети общего объёма) часть его научного наследия. По свидетельству известного американского историка науки П. Формана (P. Forman), на них “он затратил больше всего усилий”, связывал с ними свои основные надежды и для их продолжения “тщетно желал ещё несколько лет жизни”. По злой иронии судьбы именно эти исследования Ритца вошли в историю физики как полностью ошибочные. Между тем, внимательное ознакомление с ситуацией показало, что, с одной стороны, на протяжении почти целого столетия электродинамические труды Ритца фактически оставались вне рамок специального историко-методологического исследования, а с другой – что негативная оценка этих работ не вполне справедлива.
Дело в том, что критические замечания В. Паули, высказанные в его фундаментальной монографии по теории относительности, относятся исключительно к эмиссионному подходу (баллистическая гипотеза) и совершенно не касаются существа той исследовательской программы, которую пытался реализовать Ритц. Однако в действительности эта программа имела достаточно богатую историческую традицию, основанную на представлении о прямом запаздывающем взаимодействии между зарядами. Возникновение такой концепции связано прежде всего с именами Гаусса и Римана. Уже после принятия научным сообществом электродинамики Максвелла-Лоренца бесполевой подход разрабатывался К.Шварцшильдом (1903 г.), а позднее – Г. Тетроде и А. Фоккером (20-е − 30-е годы прошлого столетия). Концепция в целом приобрела известное завершение в работах Дж. Уилера и Р. Фейнмана (середина XX в.) и в различных вариантах продолжает развиваться в наши дни.
Анализ всего цикла публикаций Ритца, посвящённых проблемам электродинамики, позволил выявить связь его теоретических построений с бесполевым подходом. Можно с уверенностью сказать, что категорическое утверждение Паули, согласно которому в рамках подхода Ритца “вся электродинамика должна быть построена заново”, не следует понимать слишком буквально. В действительности речь шла о попытке построения теории электромагнетизма на основе альтернативного максвелловскому бесполевого подхода, уже получившего к этому времени определённые “права гражданства” в физике.
Конечно, с позиций сегодняшнего дня очевидно, что попытка Ритца была обречена на неудачу. Однако причина этого кроется вовсе не в ошибочности самой идеи отказа от использования концепции поля и опережающих решений как нефизических. Последующее развитие бесполевого подхода показало, что без явного введения полевых переменных и опережающих (как, впрочем, и запаздывающих) потенциалов и в самом деле можно обойтись. Однако требование релятивистской ковариантности теории и условие её симметрии по отношению к обращению времени оказались, безусловно, необходимыми, тогда как в подходе Ритца они отсутствовали вообще.
И дело здесь не только и не столько в субъективной ограниченности исследовательской позиции Ритца. Понимание возможности эквивалентных, хотя и весьма различных по форме, описаний одной и той же физической реальности стало приобретать характер нормы “общественного научного сознания” лишь в тридцатые годы XX в. Решающую роль здесь сыграло создание квантовой механики, которая, как известно, исторически возникла независимо в двух, совершенно различных формах – матричной (Гайзенберг, 1925 г.) и волновой (Шредингер, 1926 г.), эквивалентность которых, явно продемонстрированная Шредингером, произвела тогда столь сильное впечатление на членов научного сообщества. Об этом, в частности, упоминает и Фейнман в той части своей нобелевской лекции, которая касается истории формирования известного подхода в электродинамике, носящего сегодня его имя.
С другой стороны, следует учитывать также и то, что развитие релятивистской физики и, прежде всего, – механики, находилось в 1907–1909 гг. по существу лишь в самой первоначальной стадии. Всё это позволяет утверждать, что в конце первого десятилетия XX в. ещё отсутствовали необходимые объективные предпосылки как для адекватной теоретической реализации бесполевого подхода, так и для его принятия научным сообществом.
Эта же мысль была высказана Уилером и Фейнманом в следующей образной форме: “Полевая теория постепенно на протяжении семи десятилетий давала такие тяжёлые уроки, как постоянство скорости света, относительность пространства и времени, запаздывающие и опережающие силы, и наконец сделала возможным посредством такого кружного пути прийти к теории прямого межчастичного действия, который Гаусс надеялся достичь одним прыжком”. Нам представляется, что это высказывание в адрес Гаусса в полной мере может быть отнесено и к Ритцу.
В процессе нашей совместной работы над анализом наследия Вальтера Ритца в очередной раз в полной мере проявилась органически присущая Михаилу Александровичу тщательность в проработке оригинальных научных текстов. Михаил Александрович никогда не ссылался на используемые литературные источники, взятые “из вторых рук”. Наличие той или иной работы в списке литературы к статьям, автором которых являлся Михаил Александрович, означает, что эта работа прочитана им в оригинале. (Этому способствовало и то, что Михаил Александрович, как известно, свободно владел тремя основными европейскими языками – английским, французским, немецким, а также достаточно хорошо – итальянским).
Для Михаила Александровича было характерно стремление к предельной ясности и завершённости во всём. “Если осталось что-то доделать, считай, что ничего не сделано”. Это – изречение из поэмы “Форсалия” римского поэта Лукана (I в. н.э.), которое выявляет, по мысли автора, главную черту в характере Юлия Цезаря. Этой же фразой можно охарактеризовать и научное кредо самого Михаила Александровича.
Наконец, фантастическая работоспособность и феноменальная память были отличительными чертами Михаила Александровича буквально до последних дней (даже часов) его жизни.
2. Важнейший этап развития квантовой теории (к выходу 1 тома Избр. научных трудов Н. Бора) // УФН. 1971. Т. 103. Вып. 2. С. 381–386.
3. Непрерывный поиск новых путей развития физической теории (к выходу 2 тома Избр. научных трудов Н. Бора) // УФН. 1972 Т. 108. Вып. 1. С. 197–200.
4. Fifty Years of Quantum Mechanics Discovery // Proc. XV International congress of the History of Science. Edinburgh, 1977. Sec. IV.Physics and Science. Moscow.1977.
5. От возникновения квантовых представлений до становления квантовой механики // УФН. 1977. Т. 122. Вып. 4. С. 674–717.
6. Вклад Эйнштейна в развитие квантовых представлений // УФН. 1979. Т. 128. Вып. 3. С. 503–536; Она же: Эйнштейн и современная физика. М.: Знание, 1979. № 10. С. 37–77.
7. К истокам работ Эйнштейна по квантовой теории излучения // Вопросы истории естествознания и техники. 1980. Вып. 3–4. С. 39–46.
8. Вклад Максвелла в развитие молекулярной физики и статистических методов // УФН. 1981. Т. 135. Вып. 3. С. 381–423 (совместно с Т. С. Протько).
9. New Materials on the Life and Scientific Activities of A. J. Van Den Brotk // Janus. Rev. Int. hist. Sci., medic, pharmacie, technique. 1981. T. 68. № 4. С 241–279 (совместно с Ю. И. Лисневским).
10. Д. И. Менделеев и спектроскопия // Вопросы истории естествознания и техники. 1984. Вып. 3. С. 3–14 (совместно с Т. С. Протько).
11. Программа Клаузиуса и программа Максвелла в области кинетической теории газов // Вопросы истории естествознания и техники. 1984. Вып. 4. С. 79–88 (совместно с Т. С. Протько).
12. Развитие Нильсом Бором квантовой теории атома и принципа соответствия // УФН. 1985. Т. 147. Вып. 2. С. 253–301.
13. Электронная теория металлов в работах Г. А. Лоренца и Н. Бора // Вопросы истории естествознания и техники. 1986. Вып. 1. С. 49–61. (совместно с Т. С. Протько).
14. М. В. Ломоносов как родоначальник отечественного приборостроения // Весцi АН БССР. Сер. фiз.-тэхн. навук. 1986.№4. С. 3–10.
15. Проблемы физики в трудах Ломоносова // Весцi АН БССР. Сер. фiз.-мат. навук. 1986. № 6. С. 3–11.
16. Ломоносов как оптик // Журнал прикладной спектроскопии. 1986. № 6. С. 887–894.
17. К истории возникновения и развития теории Бора // Препринт ИФ АН БССР № 516. Мн., 1988 (совместно с В. И. Дынич, Л. М. Томильчиком).
18. Роль принципа соответствия Бора в становлении квантовой теории атома // Нильс Бор и физика XX века. Киев, 1988. С. 55–65 (совместно с В. И. Дынич, Л. М. Томильчиком).
19. Рец. на статью: ХрамовЮ. А. Научные школы в физике // Вопросы истории естествознания и техники. 1989. Вып. 1. С. 127–129.
20. История развития спектроскопии и теория Бора // Журнал прикладной спектроскопии. 1989. Т. 51. № 3. С. 359–367.
21. Теория Бора и спектроскопия // Известия АН СССР. Сер. физ. 1989. Т. 53. Вып. 9. С. 1654–1656.
22. Ридберг и квантовая теория Бора // Препринт ИФ АН БССР № 584. Мн., 1990 (совместно с Н. Г. Кембровской, Л.М. Томильчиком).
23. Ридберг и развитие атомной спектроскопии // УФН. 1990. Т. 160. №12. С. 142–165 (совместно с Н. Г. Кембровской, Л. М. Томильчиком).
24. Rydberg and Modern Atomic Spectroscopy // Europhysics conference Abstracts 22-nd EGAS, Upsala (Sweden). 1990. P. 149–151 (совместно с Н. Г. Кембровской, Л. М. Томильчиком).
25. Столетие работы И. Ридберга о закономерностях в атомных спектрах // Юбилеи науки: 1990–1991. Киев, 1991. С. 57–65 (совместно с Н. Г. Кембровской, Л. М. Томильчиком).
26. Особенности первоначального этапа развития теории Бора (1913–1916) // Очерки истории естествознания и техники. Киев, 1991. Вып. 39. С. 20–29 (совместно с В. И. Дынич, Л. М. Томильчиком).
27. Вальтер Ритц и теоретическая физика начала XX века // Препринт ИФ АНБ № 651. Мн., 1992 (совместно с Н. Г. Кембровской, Л.М. Томильчиком).
28. Наука и вненаучное знание (негативные тенденции и пути их преодоления) // Препринт ИФ АНБ. № 685. Мн., 1993 (совместно с В. И. Дынич, Е. А. Толкачёвым, Л.М. Томильчиком).
29. Особенности динамики вненаучного знания и современный кризис научного мировоззрения // Вопросы философии. 1994. № 12. С. 122–134 (совместно с В. И. Дынич, Л.М. Томильчиком, Е. А. Толкачёвым).
30. Вальтер Ритц как физик-теоретик и его работы по теории атомных спектров // УФН. 1995. Т. 165. № 4. С. 457–480 (совместно с Н. Г. Кембровской, Л.М. Томильчиком).
31. Вальтер Ритц и развитие бесполевого подхода в электродинамике // Препринт ИФ АНБ № 710. Мн., 1997 (совместно с Н. Г. Кембровской, Л.М. Томильчиком).
Дата установки: 10.11.2009
[вернуться к содержанию сайта]
