[вернуться к содержанию сайта]

    В восемнадцать тридцать двери НИИФПа захлопнулись за Шустеровым. В ушах ещё звучали оскорбительно-вежливые голоса лощёных профессоров и наглые реплики из зала. Он не помнил, как спустился по мраморным ступеням, как прошёл вдоль стриженых кустов и пересёк улицу. Перед глазами что-то блеснуло, он остановился и, прикрыв глаза, продолжи считать про себя – уже третью тысячу.
    — Ну что, решитесь вы наконец? — прозвучало над ухом.
    — Что, простите? — не понял он.
    — Я говорю: решитесь вы наконец войти в это прибежище побеждённых и смирившихся?
    Шустеров растерянно огляделся и понял, что стоит перед витриной магазина. Рядом приветливо улыбался незнакомец — тощий, длинный, с ехидным хрящеватым носом и растянутым до ушей тонкогубым ртом. Шустеров .подумал и кивнул.
    — Ну и умница, — незнакомец уже сводил его по деревянным ступенькам в прохладу подвальчика. — Так, одному вам никак нельзя, надо только вдвоем. А сколько? Целую? Вы не подготовлены, и мне не хочется, третьего нам не дано, да и не нужен он вовсе, давайте рублёвочку, вот, ласточка, нам маленькую, дай тебе бог хорошего мужа, вроде меня, спасибо... Ну пошли, пошли, что вы стоите на дороге, люди торопятся, вот-вот закроют, да покрепче держите свой рулон, побежали, пока машин нет, теперь вот сюда, я сам за кустик лавочку уволок, а теперь сели, вот и славно...
    Незнакомец откинулся на спинку садовой скамьи, расстегнул верхнюю пуговицу рубашки, оттянул небрежный узел потёртого галстука. Сморщил нос под мягкими лучами вечернего солнца.
    — Да не стесняйтесь, отколупывайте жестяночку, сумеете ведь, вас, кстати, как? Лев Иванович? Славно, люблю, когда имя осмысленное, сам я вот Александр, что означает “защитник мужей”, неплохо, верно? А по отчеству — Филиппович, но не Македонский, а просто так... Ну что вы сидите, пейте уж, не стесняйтесь, ну обделите меня, господи, вам же нужней... Вот и молодец!
    Шустеров передал ему чекушку, выдохнул и обтёр губы. Александр Филиппович ловко выхватил из кармана пиджака сырок “Волна” и сунул Шустерову в руку.
    — Жуйте, жуйте. Мне не надо, чтоб вы захмелели, мне с вами разговаривать хочется. Думаете, я зачем к вам пристал? Чтоб поговорить. Я человек одинокий, холостяк, а знакомые женатики, обременённые, у них времени на дружескую беседу нет, а мне она единственная радость, я вас и подловил. — Он хлебнул из горлышка, смешно скривился, потянул носом воздух, отломил уголок сырка.
    — И о чём мы будем говорить, Александр Филиппович?
    — Говорить? А сначала я буду вас вычислять, это моя любимая игра. Ну-ка... Ага. Так-так. Ну, с вами всё ясно. В общем, вы попали на чёрную полоску и пошли вдоль.
    — Как это?
    — Да что вы, в самом деле... Ну, жизнь — она ведь как зебра: белая полоска, чёрная, белая, чёрная...
    — И верно тогда, — невесело усмехнулся Шустеров.
    — Значит, так. Во-первых, от вас ушла жена — не умерла, вы тогда не сняли бы кольцо, только на другой палец... а вы сняли, вон полоска незагорелая. Во-вторых, слава богу, что ушла, вам давно её надо было выгнать, что это за жена, если мужик сам пуговицы пришивает? Не любила? Нет, раньше любила, вы б иначе не женились, не то лицо у вас... Разлюбила. А почему? Лицо незагорелое, под глазами круги — гуляете мало, значит, много сидите, значит, ей внимания не хватало. Над чем же сидите? Рулон... Вышли из института физических проблем, а рулон с собой. Значит, не тамошний, гость. Докладывали, значит, а они это... долбанули. А что ж вы докладывали? Диссертацию? Вряд ли, папка больно толста, у физиков таких толстых диссертаций не бывает... Погодите-ка... на среднем пальце правой руки вмятина, в кармане чешская цанга... э-э, брат, да вы вообще дикий — что, проектировщик?
    — Конструктор, — признался Шустеров.
    — Ну что-о вы, Лев Иванович, в самом деле, что вы туда полезли? Нынешняя физика — она не для любителей, там с образным мышлением делать нечего, а математику вы ведь так себе?..
    Шустеров сцепил зубы. Сегодня ему это хорошо дали понять.
    — А не расстраивайтесь, плюньте. Математика — это что? Это азбука для слепых. Нет у человека образного мышления, не может зажмуриться и увидеть, ну и начинает выписывать формулы, там-то видеть не надо, там ведь по правилам: возьми здесь, подставь сюда, перенеси в левую часть, преобразуй теперь считай восемь лет, а потом уж можешь сесть, построить график и увидеть. Вся математика — чтоб описать значками, чего глазом не видишь. Не представляешь сил — сочиняй векторы, кривую нюхом не чуешь — бери производные, анализируй. И вообще всё это подстроили шпионы кибернетических миров: роботы пространственного воображения не имеют, им цифирь подавай, вот они исподволь и приспособили этот мир, чтоб на цифирьке держался, чтоб им легче вползти — а потом оккупировать и узурпировать... Вы ведь и сами небось считали, где-то бутылки совали, чтоб пустили на большую машину, фортран этот нелепый зубрили — было дело?
    Шустеров оторопело кивнул. У него начинала кружиться голова — не то от водки, не то от необычного собеседника.
    — Стоп, Лев Иваныч, вы меня уже насчёт психопатии оцениваете?
    Шустеров подумал и искренне удивился:
    — Слушайте, а ведь верно пора, а я ещё и не подумал.
    — И не надо, потому что я вовсе не псих, просто немного не такой — но ведь это не значит ненормальный, а? Что такое норма? Так, как большинство? Или как немногие, но лучшие? Не усмехайтесь, скромность тут ни при чём, нужно просто трезво оценивать ситуацию. К примеру, я не умею ходить по ступенькам — ненормальный, да? А может, я летать умею — так зачем мне ходить по ступенькам? Вы не умеете орудовать математикой — ненормальный? А зачем вам, если вы просто видите? Кстати, а что вы там такое увидели?
    — Как мне объяснили — привидение, — вздохнул Шустеров.
    — Чудесно! Восьмой год мечтаю увидеть привидение, и не выходит. Ну а конкретнее?
    — Непротиворечивую модель стационарной Вселенной.
    Александр Филиппович задрал брови и приоткрыл рот. Потом вздохнул и сказал:
    — Ладно, гордыня так же нелепа, как и скромность. Кто-то умный сказал, что порядочный учёный должен уметь объяснить свою теорию пятилетнему ребенку. Допустим, я ребенок — объясняйте.
    Шустеров потянулся было к рулону, за плакатами, но Александр Филиппович скривился:
    — Да ну их, лучше так, на пальцах. Мне надо, чтоб картинка на глазах прорисовывалась.
    — Ладно, — согласился Шустеров и полез в карман за сигаретой. Затянулся. — Есть на свете три гадких явления: парадокс Ольберса, красное смещение и реликтовый фон.
    Александр Филиппович кивнул и сказал:
    — А мне очень не нравится хабеас корпус и трирарка в синто.
    — Это ещё что? — захлопал глазами Шустеров.
    — Понятия не имею, — признался Александр Филиппович. — Потому и раздражает. Ладно, так что там с вашими гадостями?
    — По порядку. Парадокс Ольберса: почему ночью небо чёрное? Само собой, потому что темно. А почему темно? Ведь если Вселенная бесконечна в пространстве, звёзд в ней примерно поровну во все стороны, и хоть они далеко и каждая даёт мало света, но их много — и потому всё небо должно светиться как Солнце. А оно не светится. Вы скажете: а космическая пыль?
    — Скажу, — согласился Александр Филиппович. — Это очень в моём характере — сказать о космической пыли.
    — Так вот: если бы её было столько, чтобы заслонять свет, она бы сама нагрелась и светилась. А она не светится. Что ж входит — Вселенная не бесконечна в пространстве? Или во времени? Да, говорят они.
    — Судя по вашему тону, — осторожно вмешался Александр Филиппович, — они — это все, кто думает не так, как мы с вами.
    — А вы думаете так, как я, правда? — обрадовался Шустеров.
    — Конечно, как же я могу думать иначе? Раньше я ничего этого не знал и ничего, естественно, не думал. Теперь вы мне рассказываете, я что-то от вас узнаю и начинаю думать так, как вы рассказываете, то есть так, как вы, и никак иначе.
    Шустеров рассмеялся и повертел головой.
    — Ладно, я потом изложу и их точку зрения, но сперва про красное смещение. В двух словах: линии в спектрах дальних галактик смещены от номинального положения к красному концу спектра. О н и объясняют это эффектом Допплера: мол, галактики удаляются от наблюдателя, то есть от нас с вами, и чем дальше галактика, тем больше скорость удаления. В уголовно-процессуальном кодексе природы это называется законом Хаббла. А если так — что было до того? По арифметике выходит, что десять-двадцать миллиардов лет назад все галактики были в одном месте. Там было тесно и жарко, и называлось это по-простому Первоатомом, а по-умному — точкой сингулярности. А потом грянул Большой Взрыв, в вихрях которого возникли частицы, атомы, звёзды, галактики — и разлетелись во все стороны. Кто большую скорость получил при взрыве, улетел дальше, кто меньшую — поближе. В общем, эта теория мне шибко не нравится.
    — Я вас понимаю, — отозвался Александр Филиппович.
    — Ладно, — сказал Шустеров. — Ладно. У теории Большого Взрыва есть две альтернативы. Во-первых, теория непрерывного творения, согласно которой возникновение вещества Вселенной идёт непрерывно и до сих пор возникают местные уплотнения, которые и распихивают Вселенную. В какой-то мере это сходится с гипотезой Амбарцумяна, который считает ядра активных галактик местом современного звездообразования. Ещё подозрительны на этот счёт гипотетические белые дыры, хотя, может быть, это одно и то же.
    — Наверняка! — сказал Александр Филиппович. — Давайте про третью альтернативу, да простят нам лингвисты такой оборотец.
    — Нет, с лингвистикой боле-мене, потому что это альтернатива не теории Большого Взрыва, а допплеровскому объяснению красного смещения. Есть такая гипотеза старения фотонов: пока они летят миллионы и миллиарды лет сквозь космос, часть энергии теряется на взаимодействие с электромагнитными и гравитационными полями, что-то рассеивается но пыли и виртуальных...
    — О господи! — вздохнул Александр Филиппович.
    — ...частицах, — продолжал Шустеров. — А когда фотон теряет энергию, он меняет цвет в сторону покраснения. Понимаете, и никто ведь в принципе не отрицает, что такое возможно: как про чёрные дыры — так пожалуйста, воздействует гравитация на свет, а как красное смещение — всё забыли сразу.
    — Это уж просто бестактно, — признал Александр Филиппович.
    — Более того, тупо! Жить в мире, где действует второе начало термодинамики, закон неубывания энтропии — и в то же время верить, что возможно движение материального объекта в материальной среде без диссипации энергии — это, извините за грубость, естественнонаучный идеализм и самодовлеющий идиотизм! — Шустеров перевёл дух и сердито запыхтел сигаретой.
    — Здорово! Что здорово, то здорово! Как сформулировано: самодовлеющий идиотизм! Цицерон!.. Но вообще аргумент серьёзный. Вы, я вижу, склоняетесь к гипотезе старения?
    — Обязательно! Мало того что она соответствует наиболее общим законам природы, она ещё и эстетически привлекательна, потому что не нарушает совершенный космологический принцип! Красное смещение объясняет, парадокс Ольберса тоже: темно, потому что свет от дальних объектов до нас просто не доходит...
    — Но вы упоминали ещё какую-то третью гадость — как с ней?
    — А-а, реликтовый фон будь он проклят! О н и его считают главным доказательством существования в прошлом горячей Вселенной, то есть пресловутого Большого Взрыва! Они как толкуют: мол, в момент взрыва выделилось излучение с температурой десять миллиардов градусов, а потом за десять миллиардов лет оно претерпело мощное красное смещение и теперь соответствует температуре 2,7 Кельвина.
    — Ну и как вы выкручиваетесь из этого антикварного фона?
    — А-а! Вот тут и начинается самое интересное, так сказать, мой личный вклад...
    — Действительно, — согласился Александр Филиппович, — что может быть для нас интереснее, чем наш личный вклад?
    — Иронизируете? Как хотите. Могу и не рассказывать.
    — Уже не можете. Лопнете, если не расскажете. Валяйте.
    Шустеров обиженно помолчал, но потом улыбнулся и сказал:
    — Ехидный же вы экземпляр, любезный Александр Филиппович!
    — И тем горжусь. Но прошу, продолжайте. Вы распалили моё любопытство, теперь я не успокоюсь, пока не услышу. Будьте милосердны!
    — Ладно... Знаете, на американских деньгах написано: “в бога мы верим”. Американцы добавляют: “...а остальное наличными”. Вот примерно так и у нас получается. Есть у нас бог — Эйнштейн. Мы в него верим парадно и громогласно. Но что дальше? Или чистой верой и ограничимся? Я попробовал пойти вслед за Эйнштейном и продвинуться ещё хотя бы на шаг. Он с чего начал? Принял аксиому, что скорость света постоянна. Отсюда последовал вывод: материальный объект не может перемещаться быстрее света. Но что такое электромагнитные колебания? Это колебания, то есть регулярное движение —в самом широком смысле — чего-то в чём-то. Раз есть ограничение скорости, значит, должно быть и ограничение частоты!
    Александр Филиппович присвистнул и мягко улыбнулся.
    — Красиво... Очень симпатично вы это придумали, Лев Иванович... И куда же отсюда бежит тропинка милая?
    — Вам правда понравилось? — обрадовался Шустеров. И застенчиво признался: — Самому нравится... А дальше вот что: звезда излучает непрерывный спектр. Где-то у него есть максимум, но нам важно, что этот спектр не тянется бесконечно за ультрафиолет и рентген, а где-то кончается: может на десять в тридцатой герц, а может, ещё где, не знаю, да и неважно — кончается, и всё. И вот этот свет летит к нам и претерпевает красное смещение — по какой причине, сию минуту неважно. Оранжевые кванты становятся красными, зеленые – жёлтыми, фиолетовые – синими, невидимые ультрафиолетовые — видимыми фиолетовыми... и так далее. Но! Но не бесконечно, а до победного конца! Важно, что и при самых больших красных смещениях эти кванты-оборотни не будут выныривать из невидимости в видимость бесконечно. Раньше или позже кончатся. Кстати, ещё один аспектик к парадоксу Ольберса...
    — Бог с ним, с Ольберсом! Где реликтовый фон?
    — Сейчас! Раз есть ограничение по частоте, а значит и по выныриванию, то на достаточно больших расстояниях весь свет рассеется и до нас не дойдёт. А что дойдёт? Свет от звезд, находящихся внутри сферы конечного радиуса. В виде двух компонентов: то, что осталось после красного смещения, и то что рассеялось, диссипировало. Вылейте стакан кипятка в ведро ледяной воды – получите ведро воды, нагретой до двух градусов. Вылейте свет звезды в бог знает сколько кубических парсеков космоса — и получите вакуум, нагретый до двух и семи десятых Кельвина. Ваш любимый реликтовый фон.
    — Здорово. Элегантно. Эстетически привлекательно. И вы, значит, пришли в НИИФП и и м всё так и выложили. И что о н и?
    — Что, во-первых, всё это бездоказательно, а те доказательства, что я привожу, не убедительны. Во-вторых, что я не знаю математики и вообще дурак. И в-третьих, даже если всё это правда, то как насчёт лямбда-члена?
    У Александра Филипповича полезли кверху брови. Шустеров поспешил объяснить:
    — Эйнштейн, чтобы получить стационарное решение уравнений общей теории относительности, ввёл в них так называемый лямбда-член: гипотетическую силу отталкивания, нам пока неизвестную. А они не любят признавать, что нам неизвестно! Эйнштейн, чудак, признавал, а эти умники и так обходятся!
    — А в самом деле, как насчёт лямбда-члена?
    — Не знаю! Но скажите: мы всё знаем? Все силы известны? Я думаю, если на протонах, электронах и всяких пи-мезонах живут людишки, то им ни за что не догадаться о гравитации: сильное и слабое взаимодействие знают, электромагнитные силы, а гравитацию — нет, на их уровне она слаба и теряется за более сильными силами. Так что и мы наверняка не знаем каких-то сил, слишком слабых на нашем уровне. А может, просто не догадываемся. Допустим, известная нам часть Вселенной вращается вокруг общего центра — вот вам и отталкивание, обычные центробежные силы. Или ещё: а может, галактики имеют электрический заряд? Одинаковый. Он и создаёт отталкивание. И вообще, не отталкиванию надо искать уяснение, а притяжению — вот где загадка! Дальнодействие проклятое... А-а...
    Шустеров махнул рукой и принялся искать спички. Александр Филиппович молча улыбался. И вдруг Шустерову показалось, что улыбается он снисходительно, сразу стало обидно, захотелось уйти. Да кто он такой, ты перед ним душу изливаешь, выношенное-выстраданное выкладываешь, а он улыбается, снисходит! Шустеров сцепил зубы и пробормотал:
    — Совсем вас заговорил. Извините. И спасибо за сочувствие. Вы меня, как говорится, поддержали в трудную минуту. А теперь я уже в форме и мне пора. Надо идти работать — что бы там ни говорили академики, как бы кто ни улыбался, все равно — надо работать. — Он встал и начал собираться.
    — Нет уж, — строго возразил Александр Филиппович. — Сядьте и не горячитесь. Если вас обидела моя улыбка, приношу самые глубокие извинения. Тем более искренние, что вы её истолковали совершенно превратно. Улыбался я от удовольствия, очень люблю увлечённых людей, общение с ними доставляет мне радость и эмоциональный комфорт... Ну сколько вам говорить, садитесь, чёрт подери!
    Шустеров растерянно опустился на скамью, не выпуская из рук папки и рулона с плакатами.
    — Так вот. По поводу того, что вы мне тут изложили, могу сделать четыре заявления. Первое: мысль о существовании предельной частоты колебаний, по-моему, красива и заслуживает развития. Второе: ваша теория в общем для меня, неспециалиста, менее убедительна, чем допплеровское толкование красного смещения, так как нарушает принцип экономии мышления. Вы привлекаете три гипотезы: старение фотонов, предельная частота, силы отталкивания. Противники обходятся одним фактом: эффектом Допплера. Правда, сам этот принцип что-то доказывает, только пока нет фактов... Третье: скорее всего все эти споры напрасны, и имеют место оба явления – и перемещение галактик, и старение фотонов. Природа-матушка вовсе не экономна и реализует все возможности, не противоречащие основным принципам. Четвёртое... впрочем, с этим пока повременю. Оставлю на потом с коварными целями: чтоб вас снедало любопытство и вы не порывались уйти...
    Он снова улыбался, но теперь эта улыбка больше не казалась Шустерову оскорбительной.
    — Ну, Лев Иванович, вы больше не сердитесь? Вот и умница. Давайте лучше закурим.
    — Но зачем вам, вы же не курите!
    — А побаловаться! — серьёзно объяснил Александр Филиппович. — И вот теперь самый главный вопрос: почему вы взялись за эту проблему? Вас что не устраивает: общепринятое толкование или нестационарная Вселенная?
    — Хм, — ответил Шустеров, приподняв брови и выпятив нижнюю губу. — А ведь вы правы, именно второе! Не то чтобы не устраивало, скорее не нравится, но причина действительно эмоциональная. Понимаете, — продолжал он доверительно, — теория Большого Взрыва молчаливо допускает некую инициирующую силу. Для краткости назовем её богом. А мне это не нравится. Правда, закрытая модель Фридмана, то есть пульсирующая Вселенная, не требует бога, но вот она меня уже не устраивает. Потомков жалко, да и себя: стараешься что-то делаешь в этом мире, как-то его улучшаешь, а он всё равно сгорит при ближайшем сжатии Вселенной! Особенно теперь, когда после открытия массы нейтрино многие стали склоняться именно к закрытой модели. Видно, — он слегка улыбнулся, — биология взыграла. Хошь не хошь, а надо бороться за сохранение своего биологического вида на веки вечные. А как его сохранишь, если ему негде будет обретаться.
    — Вот мы и добрались до главного. — Александр Филиппович отбросил сигарету и повернулся к Шустерову. — Именно так. Надо бороться. И теперь я могу сделать четвертое заявление. Справедлива именно закрытая модель, и это вызывает весьма серьёзную тревогу у Союза Объединённых Человечеств. Настолько серьёзную, что мы, эмиссары Союза, были направлены на все населённые планеты...
    — Чего-чего? — скривился Шустеров. — О господи...
    “Ёлки-палки, — думал он, — ну что за день! Мало мне было Кривозубова с его сворой, так ещё этот маньяк, наш черноземный Адамски! Только зелёных человечков не хватало...”
    — Вы совершенно не правы, — сдержанно сказал Александр Филиппович. — Я не имею ничего общего с Кривозубовым, я не маньяк и не шарлатан.
    — Александр Филиппович, кончайте цирк. Вы, конечно сильный телепат, но это вовсе не доказывает, что вы пришелец. Я сам телепат, хотя и не такого уровня.
    — Тоже мне телепат! В карты Зенера играется... — Он скривился. — Вот Фома неверующий! Вылавливал его три месяца, а теперь изволь доказывать, что ты не верблюд! Ладно, вы, телепат, принимайте!
    И тут в мозгу оторопевшего Шустерова вспыхнули и змелькали невероятные картины, где было красное маленькое солнце в зените, бесконечная оранжевая и малиновая растительность, из которой в совершенном беспорядке торчали округлённые углы строений, высокие тощие люди в невиданных одеждах, а то и без них, предметы, возникающие из ничего и шлёпающиеся на землю, возможно, экипажи, потому что из них появлялись люди, какие-то невообразимо громадные корпуса, вдруг ночь и звёздное небо, наполовину затянутое кисеей Млечного Пути... И сквозь всё это пробивалась такая волна ностальгии, что Шустеров поверил.
    — Это у вас... там? Откуда вы, Александр Филиппович?
    — Да. Это — у нас. Дома... — Он вздохнул и помолчал.
    — Ну хорошо... — Шустеров взволнованно дышал. — Да, лучше один раз увидеть! Я верю... Но это так трудно! Вы настолько земной, даже чудачества лишь усиливают убедительность!
    — Господи, Лев Иванович, о чём вы... Хороши мы были бы, если б в нас сразу можно было признать чужаков! Что, кино про Штирлица не видели? Разведчик должен быть абсолютно аутентичен...
    — Так вы разведчик?
    — Уже нет. Теперь я контактёр? Вы, конечно, догадываетесь, что, раз я здесь, то мы успели пройти дальше вас. Но ненамного. Знали бы вы, сколько у нас ещё консерваторов, до тупости нелепой осторожности! Как вы сказали, самодовлеющий идиотизм... Да мы должны были выйти на контакт ещё двадцать лет назад! Страшно подумать, сколько людей погибло от войн и болезней, сколько сил, энергии вы растратили, открывая то, что нам давно известно... Столько времени! Вы могли бы так рвануться вперёд! Вот вы хотя бы с вашими изысканиями — это же дикая смесь бреда и гениальных догадок. К вашим мозгам ещё б настоящие знания!..
    — А что ж вы раньше не установили контакт? Или чужих осчастливить никогда не поздно, успеется?
    — У нас тоже не просто, Лев Иванович. Долго спорили. Одни стояли за немедленный контакт, чтоб вовлечь ваш мир в общий процесс познания, овладения и всё такое прочее. А другие категорически возражали: какой контакт, дикари, чудовищная диспропорция между техникой и обществом, империалисты, неофашисты, феодалов как собак нерезаных — и все размахивают ядерными бомбами! Ну кому охота связываться с такими, знания им дарить, тащить силком в нормальную жизнь, к делу приставлять? Да пропади вы пропадом, наведёте дома порядок — тогда можно и за общие дела браться. Вот такое мнение возобладало, ну и решили повременить с контактом.
    — Они боялись! — Александр Филиппович недовольно шмыгнул носом.
    — Что ж, можно понять... — Шустеров покивал головой. Выходит, и у вас, как у нас...
    — А что вы хотите — тупость есть неотъемлемое свойство любого разума. Ну, скажем, не тупость, а осторожность...
    — Ладно, дело прошлое... А почему же теперь мнение переменилось и вы всё же решились на контакт?
    — Лев Иваныч, я отвечу, только давайте походим, а то уже ноги отсидел. Я папку возьму, чтоб вам легче было, хорошо?
    Они двинулись в глубь парка, туда, где не было уже статуй и афиш, асфальта и плевательниц, где парковые аллеи незаметно переходили в лесные тропинки.
    — На контакт решились, потому что созрели условия. Вы сами говорили об открытии массы нейтрино. Теперь, когда модель Вселенной определена, людям должно быть ясно, что на мир надвигается опасность — пусть очень отдалённая, но неминуемая и, главное, общая, от которой не спасёт ни богатство, ни индивидуальное бомбоубежище, ни океан. Теперь вы наконец сможете забросить свои нелепые свары, угнетение, эксплуатацию, расизм, войны. Неужели понимание всеобщей опасности не поможет человечеству излечиться от детских болезней?
    — Отнюдь, — оттопырил губу Шустеров. — Чего вдруг? Люди с сорок пятого года сознают всеобщую опасность, а что из того?
    — То есть как что?! — выкатил глаза Александр Филиппович. — Да, войны не прекращаются, но войны локальные, не грозящие существованию вида гомо сапиенс. И что важно: так сложилось именно после осознания сперва обоюдности, а потом и всеобщности опасности. Но есть и другой аспект...
    — Ну, вы совсем как лектор по международному положению...
    Александр Филиппович покрутил головой и усмехнулся:
    — Вот народ! Как вы чувствительны к форме выражения мыслей! Чуть затасканный оборот — и всё, это вам скучно, это вы осмеиваете и игнорируете... Ладно, я про другое. С ядерным оружием всё же не аналогия. Вы надеетесь, что разум восторжествует, то есть люди сумеют сдержаться и не применить этих сверхбомб. А от сбегания галактик никакая сдержанность не спасёт. Это же не воля человеческая решает, просто так устроена природа. Так что выхода нет: хотите спастись — давайте работать вместе. Мы поможем вам решить сегодняшние проблемы, и скорее беритесь за дело!
    Шустеров глубоко задумался. А потом медленно покачал головой.
    — Не торопитесь, Александр Филиппович. Мы вас не звали с вашими готовыми .знаниями и решениями. Мы хотим учиться по-настоящему, а не списывать с чужих шпаргалок. А по-настоящему — значит, сами. И дело тут даже не в гордости. Элементарный расчёт — нельзя целому человечеству превратиться в интеллектуальных нахлебников, мы ведь учиться разучимся, а потом вообще думать перестанем. Есть и другая сторона: шок, унижение при встрече с таким интеллектуальным превосходством, а из-за него — комплекс неполноценности, неверие в свои силы и возможности. Вы человек симпатичный, Александр Филиппович, и намерения у вас самые что ни на есть благородные, но худшей услуги не придумал бы и враг. Нет уж, мы как-нибудь сами, вот этой головой, вот этими руками. Проваливайте вы с вашим контактом, ладно? Хотите наблюдать — наблюдайте, хотите шпионить — шпионьте, надеюсь, войной на нас не пойдёте?
    — Мы этим не занимаемся, — холодно ответил Александр Филиппович.
    — Ну и слава богу. А насчёт контакта — погодим. Может, там попозже, когда чуть выбьемся из неуспевающих... А пока благодарим покорно, заходите другим разом. Вот так. — Он остановился, расставив ноги, уперев руки в бока и, набычившись, глядел на собеседника.
    — А вот так не хотите? — Александр Филиппович скрутил кукиш и повертел им перед носом у Шустерова. — Чёрта с два! Фигушки! Видал... — Он чуть успокоился, сунул руки в карманы и буркнул: — Сигарету дайте.
    Нервно попыхтел, извергая клубы дыма, и забормотал:
    — Ишь ты, как в нём кровя взыграли! Гордые оне какие! Сами, понимаешь, хотят! Сопляки! — И вдруг сразу успокоился и повеселел. — Слушайте, Лев Иваныч, вы кто — инженер?
    — Ну...
    — И что — всё сами узнали? И таблицу умножения вывели, и все эксперименты повторили от Ньютона до наших дней, и святой инквизиции про вращение Земли доказывали, а? Не слышу ответа! Ах, вас учили! В школе, да? И в вузе? А какого ж черта вы не протестовали, гордость свою не отстаивали? Не боялись разучиться думать?
    — Это было изучение человеческих знаний, а не чужих!
    — Но не своих личных! Знания вы поглощали независимо от источника, даже если их добыл впервые какой-нибудь рабовладелец, идеалист, мракобес... Или это просто внеземной национализм прорезался, и свой мракобес вам ближе и дороже любого инопланетянина? Ну, будьте честным, скажите, что так, а? Молчите?
    Он снова чиркнул спичкой и затянулся.
    — Болтун... Догонят они! Нас сто тысяч человечеств, у нас целые планеты только и заняты переработкой и распространением научной информации среди членов Союза, а эти щенки в одиночку догонять собрались! Да, мозги вам достались отличные, такие во всей Галактике поискать, сможете, много сможете – но в коллективе! А заниматься интеллектуальными растратами, разбазариванием мыслительных мощностей – не позволим! Вы этому миру не хозяева, он наш общий, так что нечего тут самостийно управляться!
    — А, собственно, какое вам дело до нашего прогресса или отставания? Вас сто тысяч человечеств, на кой вам малограмотные провинциалы?
    — Болван! И болтун! Что вы мне в нос своим комплексом неполноценности тычете? Да поймите наконец, нужны вы! Нужны! Хоть вы и без царя в голове, мягко говоря. Дожили до такого возраста, а всё не знаете, зачем на свете живёте! Из века в век, как попки, — ах, вечные проблемы, ах, где ты, смысл жизни, ах, поиски себя...

— Вы, Александр Филиппович, наслушались обывателей и идеалистов. С этим как раз всё в порядке.
    — Ну-ка, ну-ка! И каков же этот ваш порядок?
    — А таков: нелепо ставить вопрос об абсолютном смысле жизни. В разные эпохи в разных странах этот вопрос решался по-разному. Для нас, например, смысл жизни — освобождение людей от социальной несправедливости, угнетения человека человеком...
    — Великолепно! Да, это — смысл жизни. Для человека, Для нескольких поколений. А потом? Что, как коммунизм построили, так жизнь смысл потеряла? Поймите, это не смысл жизни, это ближайшая цель — великая, прекрасная, но все-таки временная цель. Дальше надо глядеть, дальше! И не спешите отбрасывать элементарную биологию. Да, смысл жизни — это продление своего биологического вида. У вас — своего, у нас — своих. Выделим общее: продление существования разумных биологических объектов. А это означает в первую очередь сохранение мира, где живём мы, вы и прочие разумные биологические субъекты. Дайте сигарету! Впрочем, нет, не давайте.
    Он вдруг остановился, повернулся к Шустерову и торжественно объявил:
    — Уважаемый Лев Иванович! Вы первый представитель гомо сапиенс, с которым Союз Объединённых Человечеств вступил в официальный контакт. Мы просим вас быть нашим консулом на планете Земля и, если можно так выразиться, чрезвычайным и полномочным пророком...
    — А почему именно я?
    — А потому что у вас мозги варят, потому что вы подготовлены. И не ортодокс, вас убедить можно — да я вас уже убедил, верно?
    — Н-ну...
    — Не кокетничайте! И потому, что не боитесь рот раскрыть. Ладно, я продолжаю. Объединённые Человечества считают, что время для контакта наступило, поскольку вы, люди, самостоятельно открыли опасность, надвигающуюся на все разумные виды вообще: будущее сжатие Вселенной и обращение её в сингулярность. Ваша планета необходима Союзу как форпост для дальнейшего продвижения к внешней части Галактики. К сожалению, сказочка о нуль-транспортировке пока остаётся сказкой, мы продвигаемся от мира к миру мелкими перебежками, необходимы опорные базы. Мы обращаемся к планете Земля с просьбой и настоятельным призывом: помогите! Вы нужны! Нужна планета — как ступень в лестнице, нужна великая интеллектуальная мощь миллиардов людей. Без этого не достичь нашей цели, не предотвратить сжатия Вселенной...
    — Да уж больно далека опасность, какая-то нереальная...
    — Слушайте, вы! Вы себе представляете, что такое сжатие Вселенной? Ни черта! Вы ж тут знаете, что расширяется или там сжимается всё пространство вообще! Додуматься до такой нелепости! Да мы про это в жизни не узнали бы, свет так и отсчитывал бы свои триста тысяч километров в секунду, безразлично, сжатые они или растянутые — и никакого красного смещения! А оно есть! А потом будет — фиолетовое, а тут уж станет по-настоящему тесно и жарко, пространство не растянется и не сожмется, его просто будет всё меньше и меньше между галактиками, звёздами, между солнцами и планетами... ну вас к чёрту, дайте сигарету!

[вернуться к содержанию сайта]

W