[вернуться к содержанию сайта]
Сальвиати. Я не нахожу лучшего выхода для объяснения некоторых явлений, одно из которых следующее. Если я беру твёрдое тело, будь то камень или металл, и молотком или тончайшею иглою превращаю его в возможно тонкий порошок, то ясно, что отдельные частицы его всё-таки конечны и имеют форму и число, хотя благодаря своей малой величине они неощутимы и неразличимы нашим глазом; отсюда получается, что сдвинутые вместе, они лежат кучкою; если вырыть в них углубление, то оно таковым и остаётся, и окружающие частицы не стремятся его заполнить; при сотрясении они приходят в движение, но тотчас же останавливаются, как только внешняя движущая причина их покидает. Подобные явления мы можем наблюдать на скоплении телец и большего размера различной, а не только сферической формы, как-то: на кучках проса, пшеницы, свинцовой дроби и всяких других веществ. Но если мы попытаемся наблюсти то же явление, взяв воду, то не увидим ничего похожего: поднимаемая вверх, она тотчас же разливается тонким слоем, если не удерживается сосудом или другой внешней причиной; вырываемое в ней углубление тотчас же заполняется окружающей водою; приведённая в движение, она долгое время сохраняет его, и волны распространяются в ней на большие пространства. Отсюда, кажется мне, можно вполне основательно заключить, что частицы воды, из которых она, по-видимому, состоит (более тонкие, нежели любой мельчайший порошок, и лишённые всякой устойчивости), весьма отличны от частиц конечных и делимых; и я не могу найти причины различия иначе, как в том, что они неделимы. Кажется мне также, что за то же говорит и её чрезвычайная прозрачность. Если мы возьмём самый прозрачный кристалл и начнём ломать и толочь его в порошок, то он потеряет прозрачность, и в тем большей степени, чем мельче мы его истолчём; вода же, которая наиболее измельчена, остаётся совершенно прозрачною. Золото и серебро измельчаются крепкой водкою тоньше, нежели острейшим напильником, под действием которого они всё же остаются в порошкообразном состоянии; но они делаются жидкостями и расплавляются лишь тогда, когда неделимые частицы огня или солнечных лучей растворяют и разлагают их, как я думаю, на первоначальные неделимые и бесконечно малые части.
Сагредо. То, что вы сейчас упомянули вскользь относительно солнечного света, я наблюдал несколько раз с удивлением. Я видел как при помощи вогнутого зеркала около трёх ладоней диаметром мгновенно расплавили свинец; поэтому я пришёл к заключению, что если бы зеркало было очень велико, хорошо отполировано и имело параболическую форму, то оно в кратчайший срок расплавляло бы и все другие металлы, ибо то зеркало, которое я видел, не было ни большим, ни особенно блестящим и обладало сферической формой, а между тем, с большой силою расплавляло свинец и зажигало разные горючие материалы. Эти явления заставили меня поверить в чудесное действие зеркал Архимеда.
Сальвиати. Что касается зеркал Архимеда, то я верю всем проявлениям чудесного действия их, о которых можно прочесть у стольких писателей; сочинения самого Архимеда я читал и изучал с бесконечным удивлением; а если бы у меня и оставались какие-либо сомнения, то то, что написал по поводу зажигательных зеркал почтенный Бонавентура Кавальери и что я также с большим удовольствием прочёл, окончательно рассеяло их13.
Сагредо. Я так же видел этот трактат и прочёл его с большим удовлетворением. Будучи ранее знаком с личностью автора, я ещё более убедился в справедливости своего мнения о нём как об одном ид значительнейших математиков нашего времени. Но, возвращаясь к чудесному действию солнечных лучей, расплавляющих металлы, спрошу, должны ли мы думать, что действие их, и притом столь энергичное, происходит без участия движения, или же при участии движения, но весьма быстрого?
Сальвиати. Мы видим, что горение и плавление происходят в других случаях при участии движения и притом весьма быстрого: сюда относятся действие молнии, действие пороха в минах и петардах и всё то, что получает способность расплавлять металлы посредством раздуваемого мехами угольного огня, смешанного с плотными и нечистыми газами. Поэтому я не думаю, чтобы и действие света, хотя бы и чистейшего, могло происходить без участия движения, и притом быстрейшего.
Caгpедо. Но какого рода и какой степени быстроты должно быть это движение света? Должны ли мы считать его мгновенным или же совершающимся во времени, как все другие движения? Нельзя ли опытом убедиться, каково оно на самом деле?
Симпличио. Повседневный опыт показывает, что распространение света совершается мгновенно. Если вы наблюдаете с большого расстояния действие артиллерии, то свет от пламени выстрелов без всякой потери времени запечатлевается в нашем глазу в противоположность звуку, который доходит до уха через значительный промежуток времени.
Сагредо. Ну, синьор Симпличио, из этого общеизвестного опыта я не могу вывести никакого другого заключения, кроме того, что звук доходит до нашего слуха через большие промежутки времени, нежели свет; но это нисколько не убеждает меня в том, что распространение света происходит мгновенно и не требует известного, хотя и малого времени. Не более того даёт мне и другое наблюдение, которое выражают так: "Как только Солнце поднимается на горизонте, блеск его тотчас же достигает наших очей". В самом деле, кто же может доказать мне, что лучи его не появились на горизонте ранее, нежели дошли до наших глаз?
Сальвиати. Малая доказательность этих и других подобных же наблюдений заставила меня подумать о каком-либо способе удостовериться безошибочно в том, что освещение, т.е. распространение света, совершается действительно мгновенно, потому что достаточно быстрое распространение звука заставляет уже предполагать, что распространение света должно быть крайне быстрым. Опыт, который я придумал, заключался в следующем. Два лица держат каждый по огню, заключённому в фонаре или в чём-либо подобном, который можно открывать и закрывать движением руки на виду у компаньона; став друг против друга на расстоянии нескольких локтей, участники начинают упражняться в закрывании и открывании своего огня на виду у компаньона таким образом, что как только один замечает свет другого, так тотчас же открывает и свой. После многократных повторений такого упражнения достигается такое соответствие, что открытию одного огня без чувствительной ошибки немедленно отвечает открытие другого, так как тот, кто открывает свой свет, видит в тот же миг появление света своего компаньона. После подобных упражнений на малом расстоянии два упомянутых компаньона помещаются вместе со своими огнями в расстоянии двух или трёх миль друг от друга и, выждав ночи для производства опыта, начинают внимательно наблюдать, получается ли ответ на открытие и закрытие огня с тою же быстротою, что и на близком расстоянии; если получается, то можно с достоверностью заключить, что распространение света происходит мгновенно; если бы для него требовалось время, то расстояние в три мили, пробегаемое светом от одного источника до глаза другого участника и обратно, было бы достаточным, чтобы обнаружить известное запоздание. Если бы пожелали производить наблюдения при ещё большем расстоянии, хотя бы в восемь или десять миль, то можно было бы воспользоваться телескопами, поставив лиц, производящих опыт, в таких местах, где ночью зажигались бы огни, хотя и незаметные для простого глаза благодаря малой их величине, но открытие и закрытие которых могло бы быть удобно наблюдаемо при помощи телескопа.
Сагредо. Опыт этот кажется мне столь же надёжным, сколь и остроумным. Но, скажите, каков же оказался его результат?
Сальвиати. Мне удалось произвести его лишь на малом расстоянии — менее одной мили — почему я и не мог убедиться, действительно ли появление противоположного света совершается внезапно. Но если оно происходит и не внезапно, то, во всяком случае, с чрезвычайной быстротой, почти мгновенно; я могу сравнить его с движением света молнии, который мы видим в облаках с расстояния в восемь-десять миль. Здесь мы различаем самый источник, начало и конец света в определённых местах тучи, хотя распространение света на всё окружающее следует немедленно же. Это кажется мне доказательством того, что явление совершается с затратою времени, хотя и малою, потому что если бы свет молнии, возникал во всех частях сразу, а не постепенно, то, думается, мы не могли бы различить её источника, центра её сияния и разветвлений. Но в каком безбрежном океане мы, сами того не замечая, очутились?! Мы плаваем среди пустоты, бесконечности, малых неделимых частиц, мгновенного движения и тысячи других вещей и никак не можем пристать к берегу.
Сагредо. — Больше хлопот и затруднений, чем артиллерийские орудия и все другие упоминавшиеся раньше опыты, доставляет мне полёт птиц. Эти птицы, которые по своему произволу летают вперёд и назад, кружатся на тысячу ладов и, что ещё важнее, целыми часами кажутся висящими в воздухе, говорю я, сбивают меня с толку, и я не могу понять, как среди стольких кружений они не утрачивают движения Земли или как могут они держаться против такой скорости, которая в конце концов в огромное число раз превосходит быстроту их полёта?
Сальвиати. — Ваше сомнение в самом деле не лишено основания; и, пожалуй, сам Коперник не нашёл бы для него вполне удовлетворительного решения, почему, быть может, он о нём и умалчивает; впрочем и при рассмотрении других доводов в пользу противного он весьма лаконичен, думаю, из-за возвышенного склада ума и потому, что он опирался на созерцание вещей более величественных и высоких, уподобляясь, таким образом, льву, мало обращающему внимания на заносчивый лай собачонок. Отложим, однако, вопрос о птицах напоследок, а пока постараемся удовлетворить синьора Симпличио в другом отношении, показав ему, как обычно, что решение находится у него самого в руках, хотя он сам этого и не замечает. Начнем со стрельбы на расстояние, производимой из одной и той же пушки (заряженной одинаковым порохом и ядром), один раз к востоку, другой — к западу; пусть синьор Симпличио скажет мне, что заставляет его думать, будто ядро, пущенное к западу (если земному шару присуще суточное обращение), должно будет уйти гораздо дальше, чем при выстреле к востоку?
Симпличио. — Меня побуждает так думать то, что при стрельбе к востоку ядро, очутившись вне орудия, оказывается преследуемым этим орудием; переносимое Землёй, последнее также движется в ту же сторону, почему падение ядра на землю произойдёт недалеко от пушки. Наоборот, при стрельбе к западу, прежде чем ядро ударится о землю, пушка довольно далеко отойдёт к востоку, почему пространство между ядром и пушкой, т. е. дальность выстрела, окажется значительно большим, а именно настолько, насколько переместится орудие, т. е. Земля, за время нахождения в воздухе обоих ядер.
Сальвиати. — Мне хотелось бы найти какой-нибудь способ произвести опыт, соответствующий движению этих снарядов, наподобие опыта с кораблём, соответствующего движению тел, падающих сверху вниз, и я обдумываю, как бы это сделать.
Сагредо. — Думаю, что примером, достаточно пригодным для доказательства, была бы открытая повозка с приспособленным на ней самострелом, поднятым на половину полного возвышения для получения наиболее далёкого выстрела; пока кони бегут, надо выстрелить один раз по направлению их движения, затем другой раз в противоположном направлении и хорошенько заметить, где будет находиться повозка в тот момент, когда стрела вонзается в землю как при первом, так и при втором выстреле; таким образом, можно будет увидать, насколько один выстрел окажется дальше другого.
Симпличио. — Мне кажется, что такой опыт вполне пригоден, и я не сомневаюсь, что дальность выстрела, т. е. расстояние между стрелой и местом, где находится повозка в тот момент, когда стрела вонзается в землю, будет гораздо меньше в том случае, когда стреляют по направлению движения повозки, чем когда стреляют в сторону противоположную. Пусть, например, дальность выстрела сама по себе составит триста локтей, а путь повозки за то время, пока стрела находится в воздухе, будет сто локтей. Тогда при выстреле по направлению движения повозки последняя пройдет сто локтей, пока стрела пролетает триста, почему при падении стрелы на землю расстояние между нею и повозкой составит только двести локтей; и обратно этому, при другом выстреле, когда повозка движется в сторону, противоположную стреле, пока последняя пройдет свои триста локтей, повозка пройдёт свои сто в направлении противоположном, и расстояние между ними окажется в четыреста локтей.
Сальвиати. — Имеется ли у нас какой-нибудь способ сделать дальность выстрелов одинаковой?
Симпличио. — Не знаю другого способа, как остановить повозку.
Сальвиати. — Это понятно, но я спрашиваю, как это сделать, если повозка движется во весь опор?
Симпличио. — Натягивать лук туже при выстреле в направлении движения и слабее при выстреле, противоположном движению.
Сальвиати. — Итак, значит, для этого существует и другое средство. Но насколько сильнее нужно было бы натягивать лук и насколько затем его ослаблять?
Симпличио. — В нашем примере, где мы предположили, что лук стреляет на триста локтей, его нужно было бы при выстреле в направлении движения натягивать так, чтобы он стрелял на четыреста локтей, а в другой раз настолько слабее, чтобы он стрелял не дальше, чем на двести, потому что в этом случае как тот, так и другой выстрел дадут в итоге триста локтей в отношении повозки, которая своим движением на сто локтей отнимает их у выстрела на четыреста и прибавляет к выстрелу на двести локтей, сведя в конечном счёте тот и другой к трёмстам.
Сальвиати. — Но какое действие производит на дальность выстрела большее или меньшее натяжение лука?
Симпличио. — Сильно натянутый лук гонит стрелу с большей скоростью, а более слабо натянутый — с меньшей; одна и та же стрела летит в одном случае настолько дальше, чем в другом, насколько большую скорость она имеет, слетая с тетивы, в одном случае, по сравнению с другим.
Сальвиати. — Итак, для того чтобы стрела, пущенная в том и другом направлении, одинаково удалилась от движущейся повозки, надобно поступить так, чтобы при первом выстреле в нашем примере она вылетела, скажем, с четырьмя степенями скорости, а при другом — только с двумя. Но если пользоваться одним и тем же луком, то он всегда даст три степени.
Симпличио. — Да, и потому, если стрелять из одного и того же лука, то при движении повозки дальность выстрела не может получиться равной.
Сальвиати. — Я забыл спросить, какая скорость предполагается в этом частном случае у движущейся повозки?
Симпличио. — Скорость повозки следует предположить равной одной степени по сравнению со скоростью, сообщаемой луком, которая равна трём.
Сальвиати. — Так, так: счёт, таким образом, сходится. Но скажите мне, когда повозка движется, не движутся ли также с той же скоростью и все вещи, находящиеся в повозке?
Симпличио. — Без сомнения.
Сальвиати. — Следовательно, и стрела также, и лук и тетива, на которую стрела наложена?
Симпличио. — Конечно, так.
Сальвиати. — Следовательно, когда стрела выпущена в направлении повозки, лук сообщает свои три степени скорости стреле, которая уже имеет одну степень благодаря повозке, перемещающей её с такой скоростью в ту сторону; поэтому, слетая с тетивы, стрела обладает, оказывается, четырьмя степенями скорости; наоборот, когда стреляют в обратную сторону, тот же лук сообщает те же свои три степени скорости стреле, которая движется в противоположную сторону с одной степенью, так что по отделении её от тетивы у неё останется всего две степени скорости. Но вы уже сами заметили, что, если мы хотим сделать выстрелы равными, стрелу нужно выпускать один раз с четырьмя степенями скорости, а другой раз — с двумя; итак, даже при одном и том же луке само движение повозки выравнивает начальные степени скорости, что опыт подтверждает затем для тех, кто не хочет или не может уразуметь основание этому. Примените теперь это рассуждение к пушечному ядру, и вы найдёте, что, движется ли земля или стоит неподвижно, дальность выстрелов, произведённых той же силой, должна оказаться всегда равной, в какую бы сторону они ни были направлены. Заблуждение Аристотеля, Птоломея, Тихо, ваше и всех других коренится именно в этом мнимом и застарелом представлении, будто Земля неподвижна, и от него вы не можете или не умеете отрешиться даже тогда, когда хотите философствовать о том, что произошло бы, если предположить, что Земля движется. Так же и в другом рассуждении вы, не принимая во внимание того, что пока камень находится на башне, он в смысле движения или неподвижности делает то же, что и земной шар, и забрав себе в голову, что Земля стоит неподвижно, всегда рассуждаете о падении камня так, как если бы он выходил из состояния покоя, тогда как необходимо сказать, что если Земля неподвижна, то камень выходит из состояния покоя и падает отвесно, если же Земля движется, то и камень также движется с равной скоростью и выходит не из состояния покоя, а из движения, равного движению Земли, с которым сочетается его движение вниз, так что получается движение наклонное.
Симпличио. — Но, боже мой! Если бы он двигался наклонно, каким образом увидел бы я его движущимся прямо и отвесно? Это равносильно отрицанию очевидности; а если не верить свидетельству чувств, то через какие другие врата можно проникнуть в философию?
Сальвиати. — По отношению к Земле, башне и нам, которые все совокупно движутся суточным движением вместе с камнем, суточного движения как бы не существует; оно оказывается невоспринимаемым, неощутимым, ничем себя не проявляющим, и единственно поддающимся наблюдению оказывается то движение, которого мы лишены, а именно, движение вниз, скользящее вдоль башни. Вы не первый, кто с такой неохотой признаёт, что движение ничего не производит среди тех вещей, для которых оно является общим.
Сагредо. — Мне припоминается одна фантазия, зародившаяся в моём воображении, когда я находился в плавании по пути в Алеппо, куда я отправлялся в качестве консула нашей страны. Быть может, моя фантазия окажет помощь при объяснении отсутствия воздействия общего движения, его как бы несуществования для всех вещей, ему причастных; я бы хотел, если это угодно синьору Симпличио, побеседовать с ним о том, что мне тогда пришло в голову.
Симпличио. — Новизна того, что я слышу, не только заставляет меня согласиться вас выслушать, но крайне возбуждает моё любопытство; поэтому говорите.
Сагредо. — Если бы конец пишущего пера, находившегося на корабле в продолжение всего моего плавания от Венеции до Александретты, был способен оставлять видимый след всего своего пути, то какой именно след, какую отметку, какую линию он оставил бы?
Симпличио. — Оставил бы линию протяжением от Венеции до конечного места, не совершенно прямую, а вернее сказать, протянутую в виде дуги круга, однако более или менее волнистого, в зависимости от того, в какой степени качался в пути корабль; но это отклонение местами на локоть или на два вправо или влево, вверх или вниз при расстоянии многих сотен миль внесло бы лишь незначительные изменения в общее протяжение линии, так что едва было бы ощутимо; и без особой ошибки её можно было бы назвать частью совершенной дуги.
Сагредо. — Так что настоящее истинное движение конца пера было бы дугой совершенного круга, если бы движение корабля по устранении колебаний волн было спокойным и ровным. А если бы я непрерывно держал это самое перо в руке и только иногда передвигал его на один-два пальца в ту или другую сторону, какое изменение внес бы я в его главный и длиннейший путь?
Симпличио. — Меньше, чем то, которое произвело бы у прямой линии длиной в тысячу локтей отклонение от абсолютной прямизны в равные стороны на величину блошиного глаза.
Сагредо. — Если бы, следовательно, художник по выходе из гавани начал рисовать этим пером на листе бумаги и продолжал бы рисование до Александретты, то он мог бы получить от его движения целую картину из фигур, начерченных в тысячах направлений, изображения стран, зданий, животных и других вещей, хотя бы след, оставленный истинным, действительным и существенным движением, отмеченным концом пера, был бы не чем иным, как весьма длинной и простой линией. Что же касается действий самого художника, то они были бы совершенно те же самые, как если бы он рисовал в то время, как корабль стоит неподвижно. Таким образом, от длиннейшего движения пера не остаётся иного следа, кроме черт, нанесённых на лист бумаги, причиной чего является участие в этом общем продолжительном движении от Венеции до Александретты и бумаги, и пера, и всего того, что находится на корабле. Но небольшие движения вперёд и назад, вправо и влево, сообщаемые пальцами художника перу, а не листу, будучи присущи только первому, могут оставить по себе след на листе, который по отношению к таким движениям оставался неподвижным. Совершенно так же справедливо и то, что при движении Земли движение камня при падении вниз есть на самом деле длинный путь во много сотен или даже тысяч локтей, и если бы можно было в недвижимом воздухе или на другой поверхности обозначить путь его движения, то оно оставило бы длиннейшую наклонную линию; но та часть всего этого движения, которая обща башне, камню и нам, оказывается для нас неощутимой и как бы несуществующей, и единственно доступной наблюдению остаётся та часть, в которой ни башня, ни мы не участвуем и которая в конце концов есть то движение, которым камень, падая, отмеривает башню.
Сальвиати. — Чрезвычайно тонкая мысль, способствующая разъяснению этого пункта, весьма трудного для понимания многих. Итак, если синьор Симпличио не имеет ничего возразить, мы можем перейти к другим опытам, при объяснении которых окажет нам немалую поддержку то, что было изложено до сих пор.
Симпличио. — Мне нечего сказать, и я весьма поражён примером этого рисунка и той мыслью, что эти линии, проведённые по стольким направлениям, туда, сюда, вверх, вниз, вперёд, назад и переплетающиеся сотней тысяч петель, по существу и на самом деле являются только частицами одной единственной линии, проведённой от начала до конца в одном и том же направлении, без какого-либо иного изменения, кроме отклонения немного вправо, немного влево от совершенно прямого пути и движения конца пера, то более, то менее быстрого, но с различием весьма незначительным. И я соображаю, что таким же образом могло быть написано и письмо и что, если бы изощрённейшие писцы, которые, желая показать ловкость руки, не отнимают пера от листа, а пишут одним росчерком тысячи завитушек, находились в быстро движущейся лодке, то это движение изменило бы всё движение пера и свело бы его к простой черте — единственной линии, идущей от начала до конца в одном направлении с весьма незначительными уклонениями от совершенной прямизны. Я очень рад, что синьор Сагредо навёл меня на такую мысль; потому пойдём вперёд; надежда услышать; что будет дальше, приковывает моё внимание.
Сагредо. — Если вам любопытно послушать о подобных вещах, которые Не Каждому приходят на ум, то в них недостатка не будет, особенно в области мореплавания. Может быть, вам покажется интересной мысль, которая пришла мне во время того же плавания, а именно, что мачты, не ломаясь и не сгибаясь, совершали своей вершиной больший путь, чем основание, ибо вершина, более удалённая от центра Земли чем основание, должна была описать дугу большего круга, чем тот, по которому двигалось основание.
Симпличио. — Таким образом, когда человек идёт, он совершает больший путь головой, чем ногами?
Сагредо. — Вы сами собственным умом прекрасно это сообразили. Но не будем прерывать синьора Сальвиати.
Сальвиати. — Мне приятно видеть, что синьор Симпличио делает успехи, если только это мысль его собственная, а не позаимствована из некоей книжечки заключений, где есть и другие, не менее забавные и приятные вещи. Теперь нам надлежит поговорить о пушке, направленной перпендикулярно к горизонту, т. е. о выстреле в направлении зенита и о возвращении ядра по той же линии к той же пушке, хотя за тот долгий срок, в течение коего ядро остаётся разобщённым с пушкой, Земля перемещается на много миль к востоку; казалось бы, что на такое же расстояние к западу от пушки должно упасть ядро; но этого не бывает; следовательно, орудие остаётся недвижимым и дожидается его. Решение здесь то же, что и в случае с камнем, падающим с башни; вся ошибка и двусмысленность заключаются в постоянном предположении истинности того, что заключается в вопросе; противник всегда твёрдо уверен, что ядро, выталкиваемое из пушки действием огня, выходит из состояния покоя, выходить же из состояния покоя оно не может, если не предположить покоя земного шара, а это является заключением, относительно которого ставится вопрос. Отстаивающие подвижность Земли возражают, что орудие и находящееся внутри его ядро участвуют в том же движении, которым обладает Земля, мало того, что они имеют его вместе с нею от природы, и потому ядро никоим образом не выходит из состояния покоя, но обладает движением вокруг центра, каковое не встречает препятствия со стороны движения вверх после выстрела и не уничтожается им; таким образом, следуя всеобщему движению Земли на восток, ядро постоянно держится над той же пушкой как при подъёме, так и при возвращении; то же самое вы увидите, произведя опыт на корабле со снарядом, брошенным вертикально вверх из самострела: снаряд всегда возвращается в то же место, движется ли корабль или стоит неподвижно.
Сагредо. — Это прекрасно всё объясняет. Но так как я заметил, что синьор Симпличио любит, что называется, подловить собеседника, я хочу у него спросить: предположим, что Земля неподвижна и орудие поставлено на ней отвесно по направлению к зениту; испытывает ли синьор Симпличио затруднения принять, что выстрел действительно пойдёт по отвесной линии и что ядро при его выходе и возвращении будет итти по той же прямой линии (мы предполагаем всё время, что все внешние и привходящие препятствия устранены).
Симпличио. — Я полагаю, что явление должно произойти в точности так.
Сагредо. — Но если бы орудие было поставлено не отвесно, а наклонно в какую-нибудь стррону, то каковым было бы движение ядра. Пошло ли бы оно, как при первом выстреле, по отвесной линии и возвратилось ли бы затем по ней же?
Симпличио. — Этого ядро не сделает, но, выйдя из пушки, оно продолжит своё движение по прямой линии, продолжающей прямую линию ствола, поскольку его собственный вес не заставит его отклониться от этой прямой линии к земле.
Сагредо. — Значит, прямизна ствола даёт направление движению ядра, и последнее не движется вне соответствующей линии или не двигалось бы, если бы собственный вес не отклонял его книзу; поэтому, если ствол поставлен отвесно и ядро выброшено вверх, оно возвратится по той же прямой линии вниз, так как движение, зависящее от тяжести, направлено вниз по тому же отвесу. Следовательно, путь ядра вне пушки продолжает прямую линию той части пути, которую ядро совершило внутри пушки; не так ли?
Симпличио. — Мне кажется, что так.
Сагредо. — Теперь представьте себе, что ствол поставлен отвесно и что Земля обращается вокруг самой себя суточным движением, уносящим с собой и орудие; скажите, каково будет движение ядра внутри ствола, после того как будет сделан выстрел?
Симпличио. — Движение будет прямое и отвесное, если ствол поставлен прямо по отвесу.
Сагредо. — Подумайте хорошенько, ибо я полагаю, что оно никоим образом не будет отвесным. Оно было бы отвесным, если бы Земля была неподвижна, потому что в этом случае ядро имело бы только то движение, которое дано ему огнём. Но если Земля вращается, то ядро, находящееся в пушке, также имеет суточное движение; поэтому, когда присоединяется к нему импульс огня, оно идёт от казённой части пушки к жерлу двумя движениями, в результате сложения коих оказывается, что движение центра тяжести ядра происходит по линии наклонной. Для более ясного уразумения положим, что АС есть орудие, поставленное прямо, и В — ядро в нём; ясно, что когда пушка стоит неподвижно, ядро после выстрела выйдет из отверстия А, пройдя по пушке своим центром перпендикулярную линию ВА, и будет следовать её прямизне и далее, вне пушки, двигаясь к зениту. Но если Земля вращается и, следовательно, уносит с собой орудие, то в то время как ядро, гонимое огнём, движется по стволу, орудие, переносимое Землёй, перейдёт в положение DE, и ядро В при выходе из дула окажется в точке D, движение же центра ядра произойдёт по линии BD уже не отвесной, а наклонной, и так как ядро, раз уже мы пришли к такому заключению, должно продолжать своё движение в воздухе соответственно направлению движения в пушке, то движение будет итти соответственно наклону линии BD и, таким образом, вовсе не будет отвесным, но наклонным к востоку, куда движется и орудие, почему ядро и может следовать за движением Земли и орудия. Так вот, синьор Симпличио, вам показано, что выстрел, который, казалось, должен был бы быть отвесным, на самом деле вовсе не таков.
Симпличио. — Я это что-то не совсем понимаю, а вы, синьор Сальвиати?
Сальвиати. — Понимаю лишь отчасти; у меня есть здесь некое сомнение, и дай бог, чтобы я сумел его разрешить. Мне кажется, в соответствии со сказанным, что если пушка поставлена отвесно, а Земля движется, то ядро не только не должно упасть обратно далеко к западу от пушки, как хочется Аристотелю и Тихо, или даже на пушку, как хочется вам, а на значительном расстоянии к востоку. Ведь, согласно вашему разъяснению, ядро обладает двумя движениями, которые совместно выбрасывают его в этом направлении, а именно — общим движением Земли, которое перемещает орудие и ядро из СА в ED, и импульсом огня, который гонит ядро по наклонной линии BD; оба эти движения направлены к востоку и потому превосходят движение Земли.
Сагредо. — Нет, синьор. Движение, перемещающее ядро к востоку, целиком происходит от Земли; огонь в нём никак не участвует; движение, толкающее ядро вверх, целиком принадлежит огню, и Земля не имеет к нему никакого отношения; это действительно так, ибо если вы не приложите огня, то ядро никогда не выйдет из пушки и не поднимется ни на волос; и совершенно так же, если вы остановите Землю и дадите огонь, то ядро, ничуть не отклоняясь, пойдёт по отвесу. Следовательно, ядро имеет два движения — одно вверх, а другое по кругу, из коих составляется одно наклонное движение BD, причём импульс вверх сполна принадлежит огню, а круговое движение сполна происходит от Земли и равно движению Земли, а раз оно ему равно, то ядро постоянно держится над дулом орудия и в конечном итоге падает в него обратно; всегда держась на прямой линии пушки, ядро постоянно видно над головой стоящего рядом с пушкой и кажется ему поднимающимся по отвесу к нашему зениту.
Симпличио. — У меня остаётся другое затруднение, а именно: так как движение ядра в пушке крайне быстро, то кажется невозможным, чтобы за этот момент времени перемещение орудия из СА в ED сообщало такой наклон линии CD, чтобы благодаря ему ядро могло следовать за движением Земли.
Сагредо. — Вы заблуждаетесь во многих отношениях: во-первых, наклон косой линии CD, думаю, будет гораздо большим, чем вы себе представляете, так как я считаю несомненным, что скорость земного обращения не только у экватора, но даже и в наших широтах, будет значительно большей, чем скорость ядра, пока оно движется внутри пушки; поэтому расстояние СЕ будет безусловно большим, чем вся длина пушки, а наклон косой линии, следовательно, большим половины прямого угла; но велика ли, мала ли скорость Земли по сравнению со скоростью огня, это не играет никакой роли, ибо если скорость Земли незначительна и, следовательно, наклон косой линии невелик, то малый наклон нужно сделать и для того, чтобы ядро продолжало держаться при своём полёте над пушкой; в итоге, если вы внимательно вдумаетесь, вы поймёте, что движение Земли вместе с перемещением орудия из СА в ED сообщает наклонной линии CD больший или меньший наклон, потребный для того, чтобы приноровить выстрел к его цели. Но вы заблуждаетесь ещё и в другом, желая приписать импульсу огня способность ядра следовать за движением Земли, и впадаете в ту же ошибку, в какую, по-видимому, впал недавно синьор Сальвиати, ибо движение вместе с Землей есть движение древнейшее и постоянное, присущее этому ядру в качестве земной вещи и не отделимое от него, которым оно обладает и будет постоянно обладать по своей природе.
Сальвиати. — Успокоимся же на этом, синьор Симпличио, ибо дело обстоит именно так. И теперь благодаря этому рассуждению я прихожу к пониманию разрешения задачи, стоящей перед охотниками, бьющими из аркебуза птицу в лёт. Я представлял себе, чтобы попасть в летящую птицу, они выбирают точку прицела далеко впереди от птицы на некотором расстоянии, большем или меньшем в зависимости от скорости полёта и удалённости птицы, дабы пуля, выпущенная в направлении точки прицела, пришла в то же самое время, что и движимая полётом птица, и обе встретились бы там; но на мой вопрос, такова ли их практика, один из охотников ответил отрицательно и добавил, что их искусство гораздо легче и надёжнее и что они действуют точно таким же образом, как и тогда, когда бьют в неподвижную птицу, а именно: они берут точкой прицела самую птицу и следуют за ней, передвигая аркебуз и продолжая сохранять на ней точку прицела, пока не выстрелят, и таким способом убивают летящих птиц, как неподвижных. Необходимо, следовательно, принять, что движение, которое совершает аркебуз, следуя за полётом птицы, хотя и медленное, сообщается и пуле, в которой оно соединяется с движением огня, так что пуля движется после выстрела от силы огня ввысь и от ствола в сторону, в соответствии с движением птицы, совершенно так же, как это было сказано относительно выстрела из орудия, где ядро получает от огня движение вверх к зениту, а от движения Земли — склонение к востоку, и из обоих образуется составное движение, следующее за движением Земли, но представляющееся смотрящему на него движением, идущим прямо вверх и возвращающимся по той же линии вниз. Следовательно, для того чтобы выстрел был точным, необходимо всегда направлять орудие прямо на цель, так что, когда цель неподвижна, то и ствол надо держать неподвижным, если же цель двигается, то и ствол должен подчиняться ее движению. От этого же зависит надлежащий ответ на другой аргумент, почёрпнутый из опыта стрельбы из орудия в цель, расположенную к югу или к северу. Здесь утверждалось, что если бы Земля двигалась, все выстрелы оказались бы отнесёнными к западу, ибо за то время, пока вышедшее из пушки ядро идёт по воздуху до цели, последняя перемещается к востоку, и ядро, отставая, оказывается западнее. На это я отвечу вопросом: орудие, направленное на цель и оставленное в таком положении, продолжает ли сохранять правильный прицел на ту же точку безотносительно к тому, движется ли Земля или стоит неподвижно? Следует ответить, что прицел никоим образом не меняется, потому что если цель неподвижна, то и орудие также неподвижно, а если цель движется, перемещаемая Землёй, то таким же образом движется и орудие, и при сохранении того же прицела выстрел всегда попадёт в цель, как это ясно из сказанного выше.
Сагредо. — Прошу вас, остановитесь немного, синьор Сальвиати, пока я изложу одну мысль, пришедшую мне в голову по поводу этих стрелков по летающим птицам. Способ их действия, думаю я, таков, как вы говорите, и, следуя ему, они должны попадать в птицу; однако, мне кажется, что такое действие не во всём соответствует выстрелам из орудия, которые должны попадать в цель как при движении пушки и цели, так и при общем им обоим покое. Различия, кажется мне, таковы. При выстрелах из орудия и оно само, и цель движутся с одинаковыми скоростями, оба перемещаемые движением земного шара, и если бы, скажем, пушка иногда находилась несколько ближе к полюсу, чем цель, и следовательно, движение её, совершаемое по меньшему кругу, было бы несколько более медленным, то такая разница неощутима из-за незначительности расстояния от пушки до цели. Но при выстреле охотника движение аркебуза, следующего за птицами, крайне медленно по сравнению с полётом последних, из чего, как мне кажется, следует, что то небольшое движение, которое сообщается поворачиванием ствола находящейся внутри пуле, не может по выходе на воздух возрасти до скорости полёта птицы, так, чтобы пуля всегда была направлена к птице; мне кажется, что последняя должна опережать её и оставлять за собой. Следует добавить, что в этом случае не предполагается, что тот воздух, по которому проходит пуля, должен обладать движением птицы, тогда как в случае с орудием и оно, и цель, и лежащий между ними воздух равно участвуют во всеобщем суточном движении. Таким образом, если охотники попадают в цель, тому, надо полагать, есть иные причины; следуя движением ствола за полётом птиц, они держат прицел несколько впереди, опережая цель, и, кроме того, стреляют, как я думаю, не одной пулей, но изрядным количеством дроби, которая, разбрасываясь в воздухе, занимает довольно большое пространство; помимо этого, имеет значение большая скорость, с которой дробь по выходе из ствола перемещается к птице.
Дата установки: 06.10.2009
Последнее обновление: 13.10.2009
[вернуться к содержанию сайта]
