С м и т. Из соображения об этом различии открывается дверь ко многим важнейшим тайнам природы и глубокой философии; ведь представляет частое явление, о котором, однако, мало думают, а именно — разница между тем, когда лечишь себя сам и когда лечит тебя другой. Достаточно ясно, что мы получаем больше наслаждения и удовлетворения, если принимаем пищу из своих рук, а не из других. Дети, когда могут пользоваться своей посудой, чтобы брать пищу, неохотно пользуются чужой. Кажется, что сама природа как-то обучает их тому, что когда нет такого наслаждения, нет и такой пользы. Вы видите, как сосущие дети хватаются рукою за грудь? И я действительно не страшусь так никакого воровства, как со стороны домашнего слуги, ибо не знаю, чего больше — смуты или изумления вносит домашний вор, поступая как чужой человек и проявляя себя одновременно как злой гений и ужасное предзнаменование.

    Т е о ф и л. Всё же вернёмся к поставленной теме; один из двух человек находится на плывущем корабле, а другой — вне его; у каждого из них рука находится почти в одной и той же точке в воздухе, и из этого места в то же самое время первый пускает камень, а второй — другой камень, без всякого толчка; камень первого, не теряя ни мгновенья и не уклоняясь от своей линии, упадёт в назначенное место на корабле, а камень второго останется позади. И это попадание произойдёт по той причине, что камень, который падает из вытянутой руки на корабле и, следовательно, движется, следуя его движению, имеет сообщённую ему силу, которой не имеет другой камень, выпадающий из руки, находящейся вне корабля; и всё это происходит, несмотря на то, что у камней та же тяжесть и такое же промежуточное пространство, что движутся они (предполагая это возможным) из той же точки и испытывают тот же толчок. В этом различии мы можем увидеть лишь тот смысл, что вещи, которые фиксированы или же имеют подобное отношение к кораблю, движутся с ним. и что один камень несёт в себе силу двигателя, движущегося с кораблём, а другой камень не участвует в ней указанным образом. Из этого ясно видно, что не от отправной точки движения, откуда исходят, не от конечной точки, к которой идут, не от среды, через которую проходят, берётся сила прямого движения, но от действенности силы, первоначально перенятой, от которой зависит всё различие. И это мне кажется достаточным для рассмотрения рассуждения Нундиния.

    С м и т. Ну, завтра снова увидимся и выслушаем рассуждения, которые добавит Торквато.

    Ф р у л л а. Да будет так.

стр. 139
Диалог пятый

    Т е о ф и л. Звёзды не более и не иначе поддерживаются небом, чем эта звезда, то есть земля, а она поддерживается тем же небом, то есть эфиром. И не более достойно носить наименование восьмой сферы тому месту, где находится хвост созвездия Медведицы, чем тому, где земля, на которой мы живём. Ведь эти различные тела, удалённые на определённые расстояния одни от других, находятся в той же самой эфирной области, как в том же огромном пространстве и поле. Посмотрите на основание, по которому судят о семи небесах для подвижных звёзд и об одном — для всех прочих. Различные движения видны у семи планет ⁸⁰, и одно регулярное у всех прочих звёзд, которые вечно подчинены тем же равным расстояниям и правилам, и это придаёт всем последним видимость единого движения и единой прикреплённости к единой сфере, так что получается не больше восьми наблюдаемых сфер для всех светочей, которые как бы пригвождены к ним.

    Итак, если мы придём к такому ясному пониманию и такому правильному восприятию, что признаем видимость мирового движения происходящей от вращения земли, если положение этого тела в пространстве мы признаем подобным положению всех прочих тел, то сможем сперва проверить, а затем при помощи умозаключений доказать тезис, противоположный этому сновидению и этой фантазии, ставшей первым затруднением, которое заключает в себе и способно вновь породить бесконечно много других.

    Отсюда происходит ещё одна ошибка: когда мы из центра горизонта поворачиваем глаза в каждую сторону, то можем судить о большем или меньшем расстоянии до них и между ними лишь относительно тел, расположенных ближе; но после некоторого предела во всех прочих случаях все они кажутся равно отдалёнными; таким образом, глядя на звёзды небосвода, мы воспринимаем различие движений и расстояний некоторых более близких звёзд, но более далёкие и самые отдалённые нам кажутся неподвижными и находящимися на одинаковом расстоянии от нас и между собою.

    Так, дерево кажется иной раз ближе к другому, оттого что приближается к тому же самому радиусу наблюдения, и тогда, когда оно станет в том же радиусе, они покажутся совершенно слившимися воедино, хотя бы при этом была большая отдалённость между ними, чем между теми, которые считаются намного более отдалёнными из-за разницы радиусов наблюдений. Так же бывает, когда такая-то звезда считается много большей, в то время как она много меньше, а другая более отдалённой, тогда как она значительно ближе.

    На следующем чертеже (фигура 7) из точки О глаза звезда А кажется той же самой, что звезда В, и даже если представляется отдельной, всё же кажется глазу ближайшей; а звезда С, весьма отличаясь ввиду нахождения на другом радиусе, кажется много дальше; в действительности же она значительно ближе.

Фигура 7

    Итак, когда мы не видим многих движений этих звёзд, то они не кажутся удаляющимися или приближающимися одна от другой или одна к другой; однако это происходит не оттого, чтобы как та, так и другие не совершали своих кругов; ведь нет никакого основания, чтобы на тех звёздах не совершались такие же самые, что и на наших, события, благодаря которым тело, чтобы получить силу от другого, таким же самым образом должно двигаться вокруг другого. Поэтому их можно называть неподвижными не по тому соображению, что они в самом деле сохраняют то же самое равное расстояние от нас и между собою, но лишь потому, что их движение нечувствительно для нас. Это можно видеть на примере очень отдалённого корабля, который если сделает передвижение на тридцать или сорок шагов, тем не менее будет казаться прочно стоящим, как если бы он не двигался вовсе. Так, сохраняя пропорцию, надо рассматривать при больших расстояниях самые большие и самые светлые тела, из которых, возможно, многие и бесчисленные столь же велики и такие же сияющие, как солнце, и даже сильнее. И их орбиты и движения, намного большие, не видны; поэтому если у некоторых из этих звёзд произойдёт разница в приближении, то о ней можно узнать только благодаря самым длительным наблюдениям, которые не начаты и не продолжаются, так как в такие движения никто не верил, не исследовал их и не предполагал; а мы знаем, что в начале исследования лежит знание и познание того, что вещь есть или что она возможна и нужна и что из неё извлечётся польза.

    П р у д е н ц и й. Попал в точку.

    Т е о ф и л. Но такое различие тел в эфирной области известно было Гераклиту, Демокриту, Эпикуру, Пифагору, Пармениду, Мелиссу, как это ясно из имеющихся у нас фрагментов; отсюда видно, что они знали бесконечное пространство, безграничную область, бесконечный лес, бесконечную вместимость неисчислимых миров, подобных нашему, которые так же совершают свои круговые движения, как земля своё; и поэтому в древности они назывались эфиром, то есть бегунами, скороходами, посланниками и вестниками великолепия высшего единства, которые в музыкальной гармонии образуют стройный порядок и являются живым зерцалом бесконечного божества. Это название эфир по слепому невежеству отнято у них и присвоено неким квинт-эссенциям, к которым как бы многими гвоздями прибиты эти светильники и фонари. Эти бегуны имеют собственное внутреннее начало движения, собственную природу, собственную душу, собственную интеллектуальность; поэтому для движения столь плотных и великих механизмов недостаточно жидкого и лёгкого воздуха. Для того чтобы это делать, им была бы необходима сила влекущая, или импульсивная, и тому подобные, которые не образуются без контакта по меньшей мере двух тел, из которых одно своим концом толкает, а другое — толкаемо. И, конечно, во всех вещах, приводимых в движение таким образом, начало их движений или противоестественно, или лежит вне их собственной природы; я называю его или насильственным, или, по крайней мере, неестественным. Следовательно, для тех вещей, которые происходят от совершеннейшей причины, естественным является движение, производимое внутренним началом и собственным импульсом без сопротивления. Это относится ко всем телам, которые движутся без ощущаемого контакта с другим побуждающим или влекущим телом. Поэтому превратно понимают это те, которые говорят, что магнит притягивает железо, янтарь — соломинку, цемент из гравия и извести — перо, солнце — гелиотроп; но в железе имеется как бы чувство, пробуждаемое духовной силой, которая изливается магнитом, каковым чувством железо движется к магниту, а соломинка — к янтарю; и вообще всё то, что желает и испытывает недостаток, движется к желаемому предмету и поворачивается к нему по мере возможности, желая быть с ним в том же месте. Если мы примем в соображение, что ничто не перемещается вследствие внешнего начала, если только это не происходит вследствие более сильного контакта, преодолевающего сопротивление движимого, то мы поймём, насколько глупой и невозможной затеей было бы убедить упорядоченное чувство в том, что луна движет морские воды, вызывая этим прилив, заставляет подыматься влагу, оплодотворяет рыб, наполняет устриц и производит другие действия, принимая во внимание, что лунное действие на все эти вещи есть собственно признак, а не причина. Это признак и примета, говорю я, ибо когда мы видим, что эти вещи совпадают с некоторыми положениями луны, а другие противоположные и различные вещи совпадают с противоположными и различными положениями луны, то это происходит из порядка и соответствия вещей и законов изменения, которые сообразны и соответственны законам другого изменения.

    С м и т. От незнания этого различия происходит, что подобными ошибками полны многие писания, проповедующие много странных воззрений: там вещи, представляющие собою признаки, обстоятельства и акциденции, называются причинами; одна из этих нелепостей — особенно распространённая — состоит в том, что перпендикулярные и прямые лучи считают причиной большей теплоты, а наклонные и косые — большего холода. Однако это есть лишь акциденция солнца, истинная же причина в том, что в одних случаях солнце действует на землю более длительно, чем в других. Луч отражённый или прямой, угол острый или тупой, линия перпендикулярная, наклонная или горизонтальная, равная, большая или меньшая дуга, тот или иной аспект —это математические обстоятельства, а не природные причины. Одно дело играть с геометрией, другое— сверять с природой. Не линии и углы нагревают больше или меньше, но близкие и далёкие расстояния, долгие и короткие перерывы.

    Т е о ф и л. Вы это понимаете очень хорошо; вот как одна истина освещает другую. Однако надо сделать заключение по нашей теме. Если бы эти огромные тела двигались вследствие внешней силы, а не к желанной цели и благу, то они были бы движимы насильственно и случайно, даже если бы обладали силой, которую называют несопротивляющейея, ибо воистину несопротивляющееся есть естественное, а естественное — хочешь не хочешь — начало внутреннее, которое само по себе движет вещь, куда следует. Иначе говоря, внешний двигатель не может быть принят без затруднений или даже не является необходимым, но излишним; если же вы считаете его необходимым, то должны обвинить действующую причину в том, что она недостаточно обнаруживается в своём действии и что она использует благороднейшие двигатели для движимых, значительно менее достойных. Это утверждают лица, называющие действия муравьев и пауков происходящими не от их собственного благоразумия и уменья, но от безошибочного божественного ума, дающего им, так сказать, побуждения, называемые природными инстинктами и другими вещами, которые обозначаются посредством слов, не имеющих никакого смысла. Ведь если вы спросите у этих мудрецов, что такое этот инстинкт, они только сумеют ответить, что это инстинкт или скажут какое-нибудь другое слово, такое же неопределённое и глупое, как инстинкт, означающий начало побуждающее, которое есть обычнейшее слово, когда не хотят говорить о шестом чувстве, или о разумении, или даже об уме.

    П р у д е н ц и й. Весьма трудные проблемы.

    С м и т. Для тех, кто не хочет их понять и упорно продолжает верить ложному. Но вернёмся к нашему делу. Я хорошо сумел бы ответить тем, кто считает маловероятным движение земли, говоря, что она большое, очень плотное и очень тяжёлое тело. Однако я хотел бы ознакомиться с характером ваших ответов, так как вижу вас таким решительным в доводах.

    П р у д е н ц и й. Нет! Я человек довольно кроткий.

    С м и т. Оттого, что вы крот.

    Т е о ф и л. Ответить надо вот как. Вы можете говорить то же самое о луне, солнце и о других величайших и неисчислимых телах, которые наши противники признают столь быстро движущимися вокруг земли по чрезвычайно большим окружностям. Но, однако же, они считают трудно допустимым, чтобы земля двигалась в 24 часа вокруг собственного центра и в один год вокруг солнца. Знайте же, что ни земля, ни какое-нибудь другое тело не является ни лёгким, ни тяжёлым в абсолютном значении. Ни одно тело на своём месте ни лёгкое, ни тяжёлое; эти различия и качества относятся не к главным телам и особым совершенным индивидуумам вселенной, но применимы к частям, которые отделены от всего и оказываются, как странники, вне собственной основы ⁸¹; они не менее естественно стремятся к месту своего пребывания, чем железо к магниту, который ищет его не обязательно внизу, или вверху, или справа, но во всяком направлении, где бы оно ни находилось. Части земли из воздуха идут к нам, так как здесь их сфера, но если бы она была на противоположной стороне, они уходили бы от нас, держа к ней свой курс. Так и с водами, то же и с воздухом. Вода на своём месте не тяжела и не отягчает тех вод, что находятся в морской глубине. Рука, голова и другие члены не тяжелы на своём туловище, и никакая природно конституированная вещь не производит акта насилия на своём природном месте. Тяжесть и лёгкость не бывают актуальна присущими вещи, обладающей своим местом и натуральным расположением, но находятся в вещах, которые имеют определённый порыв, с которым стремятся к подходящему для себя месту. Поэтому абсурдно называть какое-нибудь тело естественно тяжёлым или лёгким; ведь эти качества не подходят к вещи в её естественной конституции, но лишь вне её; это никогда не происходит со сферой, но иногда с её частями, которые не определяются известным расстоянием с нашей точки зрения, но всегда определяются тем местом, где их собственная сфера и центр их сохранения. Поэтому, если бы внутри земли оказался другой вид тела, то части земли из того же места естественно поднялись бы; и если бы какая-то искра огня оказалась, говоря обыденным языком, над углублением луны, то искра пошла бы вниз с той же быстротой, с какой с выпуклости земли поднялась бы вверх. Так, вода не в меньшей степени спускается в лоне земли к центру, когда ей это позволяет пространство, чем от центра земли подымается к её поверхности. Равным образом воздух движется по всякому местному расстоянию с той же лёгкостью. Итак, что значит тяжёлое и лёгкое? Разве мы иногда не видим, что пламя идёт вниз и в разные стороны, чтобы воспламенить тело, годное для его питания и сохранения? Значит, всякая природная вещь есть самая лёгкая; всякое естественное место и движение есть наиболее подходящее. С той же лёгкостью, с какой вещи, которые естественно не движутся, остаются прикреплёнными к своему месту, другие вещи, которые естественно движутся, идут через свои пространства. И подобно тому, как для тех насильственным и противоречащим их природе было бы движение, так для этих насильственной и противоречащей их природе была бы неподвижность. Итак, несомненно, что если бы земле естественно подходило быть неподвижной, то её движение было бы насильственным, противоестественным и трудным. Но кто это нашёл? Кто доказал? Общее невежество, отсутствие мысли и понимания.

    С м и т. Я хорошо понял, что земля на своём месте не более тяжела, чем солнце на своём, и что члены главных тел, как, например, воды, будучи удалёнными из своих природных мест, двигались бы к ним из каждого места, положения и направления. Оттого, по нашему мнению, мы можем назвать их в не меньшей степени тяжёлыми, чем лёгкими, или же тяжёлыми и лёгкими и индифферентными; так, мы видим в кометах разные возгорания, которые от пламенных тел иногда шлют огонь в противоположные места, отчего их называют вихристыми, иногда — к нам, отчего их называют бородатыми, иногда — в другие стороны, отчего их называют хвостатыми. Воздух, который есть самое общее вместилище и есть небосвод для сферических тел, отовсюду выходит, всюду входит, через всё проникает, во всём растворяется; и поэтому тщетен выдвигаемый противниками аргумент о неподвижности земли на том основании, что она тело тяжёлое, плотное и холодное.

    Т е о ф и л. Слава богу, что вы так проницательны, не утомляете меня и хорошо поняли тот принцип, исходя из которого вы можете отвечать на самые упорные доводы вульгарных философов, и пришли к многим глубоким созерцаниям природы.

    С м и т. Прежде чем вы перейдёте к другим вопросам, я теперь же хотел бы знать, как вы можете говорить, что солнце есть элемент истинного огня и основная теплота ⁸² и что оно фиксировано среди блуждающих тел, к которым мы относим и землю. Мне кажется правдоподобнее, что движется солнце, а не другие тела, и это мы можем видеть в чувственном опыте.

    Т е о ф и л. Выскажите основание.

    С м и т. Части земли, где бы они ни удерживались естественно или насильственно, не движутся. Так, части воды вне моря — реки и другие глубокие вместилища — стоят устойчиво. А части огня, когда у них нет способности подняться вверх, например, если их удерживают своды печей, развёртываются и кружатся, и нет средства удержать их. Если, значит, мы хотим иметь некоторое доказательство и доверие в этом отношении, то движение подобает скорее солнцу и элементу огня, чем земле.

    Т е о ф и л. На это я отвечу, во-первых, что на этом основании можно допустить, что солнце движется вокруг собственного центра, но уж не вокруг другой середины; ведь к тому же достаточно, чтобы все окружающие тела двигались вокруг него, поскольку они имеют в нём необходимость и ещё потому, что и оно, может быть, желает этого от них. Во-вторых, надо принять в соображение, что элемент огня является носителем первого жара и телом столь же плотным и несхожим в частях и членах, как и земля. Поэтому то, что мы видим движущимся таким образом, есть горящий воздух, называющийся пламенем, подобно тому как тот же воздух, изменённый холодом земли, называется паром.

    С м и т. И это, кажется мне, подтверждает то, что я говорю: ведь пар движется медленно и лениво, пламя же и испарение — в высшей степени быстро; и поэтому то, что более похоже на огонь, движется много быстрее, чем воздух, который более подобен земле.

    Т е о ф и л. Причина здесь в том, что огонь больше силится убежать из этой области, которая более сродна телу противоположного качества. Так же и вода, или пар, находясь в области огня или в месте, подобном ему, уходили бы быстрее, чем испарение, которое имеет с огнём некоторую общность и большую однородность, чем противоположность или отличие. Достаточно держаться этого, потому что я не нахожу чего-либо определённого в мнении Ноланца о движении или неподвижности солнца ⁸³. Итак, движение, видимое в пламени, удерживаемом и содержащемся в сводах печи, происходит оттого, что сила огня преследует, зажигает, изменяет и превращает паровой воздух, которым хочет увеличить себя и питаться, а этот последний отступает и бежит от врага своего бытия и от своего наказания.

    С м и т. Вы сказали — паровой воздух; а что вы скажете о чистом или простом воздухе?

    Т е о ф и л. Он не в большей степени носитель жара, чем холода; не более способен к принятию жидкости, когда она пронизана холодом, чем пара и испарения, когда вода размягчена жаром.

    С м и т. Принимая во внимание, что в природе не существует ничего без провидения и без целевой причины, я хотел бы снова узнать от вас (потому что благодаря сказанному вами это можно понять в совершенстве): по какой причине существует местное движение земли?

    Т е о ф и л. Причиной такого движения является обновление и возрождение этого тела, которое, согласно этому основанию, не может быть постоянным, подобно тому как вещи, которые не могут быть постоянными количественно (если говорить об общеизвестном), делаются постоянными соответственно виду; субстанции, которые не могут быть постоянными под одним обликом, существуют, меняя облики. Ибо материя и субстанция вещей не подвержены порче, вследствие чего материя принимает соответственно всеми частями все формы, для того чтобы соответственно всеми частями, насколько она способна, делаться всем, быть всем, если не в одно и то же время и момент вечности, то по меньшей мере последовательно и переменно в разные моменты вечности. Вся материя способна ко всем формам вместе, но не всякая часть материи может быть способна ко всем им вместе. Эта масса в целом, из которой состоит наш шар, эта звезда, не подвержена смерти и разложению, так как для всей природы уничтожение невозможно; поэтому время от времени в некотором порядке она обновляется, переделывая, перестраивая и изменяя все свои части, что необходимо происходит с некоторой преемственностью, так что никакая часть не занимает места остальных; в противном случае эти тела, которые разложимы, иной раз действительно разложились бы, как оно и происходит с нами,, отдельными и меньшими животными ⁸⁴. Но им, как считает Платон в “Тимее”, а также и мы, было сказана первым мировым началом: “Вы разложимы, но вы не разложитесь”. Происходит, значит, так, что нет места в центре и в середине звезды, которое не побывало бы на окружности или вне её; нет части вне её и снаружи, которой не пришлось бы иной раз стать и быть внутренней и сокровенной. И этот ежедневный опыт доказывает нам, что недрами, внутренностями земли одни вещества принимаются, а другие выносятся наружу. Подобно нам и наши вещества входят и выходят, проходят и возвращаются, и нет в нас вещества, которое не стало бы нам чуждым, и нет чуждого для нас вещества, которое не сделалось бы нашим. И не существует вещества, из коего мы состоим, которое иной раз не стало бы не нашим, как нет вещества, которое является нашим, из коего мы иной раз не должны были бы состоять, если есть одна материя вещей в одном роде и если есть две материи двух родов; пока ещё я не определяю, изменяется ли субстанция и материя, которую мы называем духовной, в ту, которую зовём телесной, и наоборот, или же на самом деле этого не бывает. Таким образом, все вещества в своём роде испытывают все превращения господства и рабства, счастья и несчастья, того состояния, которое называется жизнью и которое называется смертью, светом и мраком, добром и злом. И нет вещества, которому по природе подобает быть вечным, за исключением субстанции, которая есть материя, но и ей тем не менее подобает быть в вечном изменении. О субстанции сверхсубстанциальной в настоящее время я не буду говорить, но возвращусь к частному рассуждению об этом великом индивидууме, который есть наша постоянная питательница и мать, о которой вы спрашиваете, по какой причине она находится в местном движении. И я говорю, что причина местного движения, как всего в целом, так и каждой части, есть цель изменений, не только для того, чтобы всё находилось во всех местах, но ещё для того, чтобы таким способом всё имело расположение и формы, потому что местное движение заслуженно считается началом всякого иного изменения и формы, так что не будь этого, не могло бы быть ничего другого.

Диалог "О ПРИЧИНЕ, НАЧАЛЕ И ЕДИНОМ"²

    Т е о ф и л. Итак, вселенная едина, бесконечна, неподвижна. Едина, говорю я, абсолютная возможность, едина действительность, едина форма или душа, едина материя или тело, едина вещь, едино сущее, едино величайшее и наилучшее. Она никоим образом не может быть охвачена и поэтому неисчислима и беспредельна, а тем самым бесконечна и безгранична и, следовательно, неподвижна. Она не движется в пространстве, ибо ничего не имеет вне себя, куда бы могла переместиться, ввиду того, что она является всем. Она не рождается, ибо нет другого бытия, которого она могла бы желать и ожидать, так как она обладает всем бытием. Она не уничтожается, ибо нет другой вещи, в которую она могла бы превратиться, так как она является всякой вещью. Она не может уменьшиться или увеличиться, так как она бесконечна. Как ничего нельзя к ней прибавить, так ничего нельзя от неё отнять, потому что бесконечное не имеет частей, с чем-либо соизмеримых. Она не изменяется в другое расположение, ибо не имеет ничего внешнего, от чего могла бы что-либо потерпеть и благодаря чему пришла бы в возбуждённое состояние. Кроме того, так как она в своём бытии заключает все противоположности в единстве и согласии и не может иметь никакой склонности к другому и новому бытию или даже к какому-нибудь другому модусу бытия, она не может быть подвержена изменению в отношении какого-либо свойства и не может иметь ничего противоположного или отличного в качестве причины своего изменения, ибо в ней всякая вещь согласна. Она не материя, ибо не имеет фигуры и не может её иметь, она бесконечна и беспредельна. Она не форма, ибо не формирует и не образует другого ввиду того, что она есть всё, есть величайшее, есть единое, есть вселенная. Она неизмерима и не является мерою. Она не охватывает себя, ибо не больше себя, она не охватывается собою, ибо не меньше себя. Она не приравнивается, ибо не есть одно и другое, но одно и то же. Будучи одним и тем же, она не имеет бытия и ещё бытия, и так как не имеет бытия и ещё бытия, то не имеет части и ещё части; и вследствие того, что не имеет части и ещё части, она не сложна. Она является пределом; она в такой степени является формой, что не является формой; в такой степени — материей, что не является материей, в такой степени — душою, что не является душою, ибо она есть всё без различий, и поэтому она едина; вселенная едина.

    В ней, конечно, нет большей высоты, чем длины и глубины, отсюда по известному подобию она называется, но не является шаром. В шаре длина такова же, как ширина и глубина, потому что они имеют одинаковый предел; но во вселенной ширина, длина и глубина одинаковы, потому что одинаковым образом они не имеют предела и бесконечны. Если они не имеют половины, четверти и других мер, если нет там меры, нет там и соизмеримой части, нет там абсолютно части, которая бы отличалась от целого. Ибо если пожелать её назвать частью бесконечного, необходимо назвать её бесконечным; если она бесконечна, то совпадает в одном бытии с целым; следовательно, вселенная едина, бесконечна, не делима на части. И если в бесконечном не находится различия, как части и целого и как одного и другого, то, несомненно, бесконечное едино. Сообразно понятию бесконечного оно не является большей частью и меньшей частью, ибо пропорциональности бесконечного не более подходит какая-нибудь сколь угодно большая часть, чем другая сколь угодно меньшая; и поэтому в бесконечной длительности час не отличается от дня, день от года, год от века, век от момента; ибо они не больше моменты, или часы, чем века, и одни из них не меньше, чем другие, в соизмерении с вечностью. Подобным же образом в бесконечности не отличается пядь от стадия, стадий от парасанга; ибо парасанги для соизмерения с безмерностью подходят не более, чем пяди. Следовательно, бесконечных часов не больше, чем бесконечных веков, и бесконечные пяди не больше числом, чем бесконечные парасанги. К соизмерению, подобию, единству и тождеству бесконечного бытие человека не более близко, чем бытие муравья, звезды, ибо к этому бытию бытие солнца, луны не более приближается, чем бытие человека или муравья, и поэтому в бесконечном эти вещи не различимы; и то, что я говорю об этих вещах, я подразумеваю относительно всех других вещей, существующих как частные.

    Но если все эти частные вещи в бесконечном не суть одно и другое, не различны, не являются видами, то по необходимому следствию они не являются числом; таким образом, вселенная кроме того неподвижна. Это потому, что она охватывает всё и не терпит одного и другого бытия, и не переносит ни с собою, ни в себе никакого изменения; следовательно, она есть всё то, чем она может быть, и в ней, как я сказал в другой день, действительность не отличается от возможности. Если действительность не отличается от возможности, то необходимо следует, что в ней точка, линия, поверхность и тело не отличаются друг от друга; ибо данная линия постольку является поверхностью, поскольку линия, двигаясь, может быть поверхностью; данная поверхность постольку двинута и превратилась в тело, поскольку поверхность может двигаться и поскольку при помощи её сдвига может образоваться тело. Итак, с необходимостью следует, что в бесконечном точка не отличается от тела, ибо точка, скользя из бытия точки, становится линией; скользя из бытия линии, становится поверхностью; скользя из бытия поверхности, становится телом; итак, точка, поскольку она имеет возможность быть телом, постольку не отличается от бытия тела там, где возможность и действительность одно и то же.

    Итак, неделимое не отличается от делимого, простейшее от бесконечного, центр от окружности. Таким образом, бесконечное, будучи всем тем, чем оно может быть, неподвижно; так как в нём всё неразличимо, то оно едино; обладая же всем величием и совершенством, какое где бы то ни было может быть, оно является величайшим и наилучшим безграничным. Если точка не отличается от тела, центр от окружности, конечное от бесконечного, величайшее от малейшего, мы наверняка можем утверждать, что вся вселенная есть целиком центр, или что центр вселенной повсюду, и что окружность не имеется ни в какой части, поскольку она отличается от центра; или же что окружность повсюду, но центр нигде не находится, поскольку он от неё отличен. Вот почему не только не невозможно, но необходимо, чтобы наилучшее, величайшее, неохватываемое было всем, повсюду, во всём, ибо, как простое и неделимое, оно может быть всем, повсюду и во всём. Итак, не напрасно сказано, что Зевс наполняет все вещи ⁶⁰, обитает во всех частях вселенной, является центром того, что обладает бытием, единое во всём, для чего единое есть всё. Будучи всеми вещами и охватывая всё бытие в себе, он делает то, что всякая вещь имеется во всякой вещи.

    Но вы мне скажете: почему же вещи изменяются, почему частная материя устремляется к другим формам? Я отвечаю вам, что изменение ищет не другого бытия, но другого модуса бытия. И таково различие между вселенной и вещами вселенной; ибо первая охватывает всё бытие и все модусы бытия; из вторых же каждая обладает всем бытием, но не всеми модусами бытия. И она не может актуально обладать всеми обстоятельствами и акциденциями, ибо многие формы несовместимы в одном и том же субстрате, или потому, что они противоположны ему, или потому, что они принадлежат различным видам; как не может быть одного и того же индивидуального субстрата относительно акциденции лошади и человека, относительно размеров какого-либо растения и какого-либо животного. Далее, первая охватывает всё бытие целиком, ибо вне и помимо бесконечного бытия не существует никакой вещи, так как не имеется вне и кроме; из вторых же каждая охватывает всё бытие, но не целиком, ибо, помимо каждой из них, имеется бесконечное число других. Поэтому вам должно быть понятно, что всё бытие находится во всём, но не целиком и не по всем модусам в каждом. Поэтому также вам понятно, что каждая вещь едина, но не по одному модусу.

    Поэтому не ошибается тот, кто называет единое бытие сущим, субстанцией и сущностью; будучи бесконечным и безграничным как в отношении субстанции, так и в отношении длительности, величины и силы, оно не имеет смысла ни начала, ни чего-либо обусловленного началом; ибо вследствие совпадения всякой вещи в единстве и тождестве, — я говорю о том же бытии, — оно приобретает абсолютное, а не относительное основание. В едином, бесконечном, неподвижном, т. е. в субстанции, сущности, находится множественность, число; но последнее, будучи модусом и многоформенностью сущего, обозначающего вещь посредством вещи, этим вовсе не делает сущего более, чем единым, но многомодусным, многоформенным и многофигурным. Поэтому, размышляя серьёзно вместе с натурфилософами и оставляя в стороне логиков с их фантазиями, мы находим, что всё то, что имеет различие и число, есть чистая акциденция, чистая фигура, чистое восполнение. Всякое произведение, каково бы оно ни было, есть изменение, поскольку субстанция всегда остаётся одной и той же, потому что существует только одна субстанция, одно божественное и бессмертное существо. К сущему относится изречение Пифагора, что он не боится смерти, но ожидает изменения. Это удалось понять всем философам, вульгарно называемым физиками, которые утверждают, что ничто не порождается в отношении субстанции и не уничтожается, если не подразумевать под этим изменения. Это понял и Соломон, ибо он говорит, что ничто не ново под солнцем, то же, что есть, уже было раньше ⁶¹. Итак, вы видите, каким образом все вещи находятся во вселенной и вселенная — во всех вещах; мы — в ней, она — в нас. Так всё сходится в совершенном единстве. Вот почему мы не должны подавлять свой дух, вот почему нет вещи, из-за которой мы должны были бы приходить в уныние. Ибо это единство единично и устойчиво, оно всегда пребывает; это единое вечно. Всякий лик, всякое лицо, всякая иная вещь — это суета, ничто. И всё, что находится вне этого единого, является ничем. Те философы, которые нашли это единство, обрели себе в подруги мудрость. Мудрость, истина, единство фактически являются одной и той же вещью. Говорить о том, что истинное, единое и сущее — одно и то же, умели все, но не все поняли это, ибо остальные прибегали к этому способу выражения, но не усвоили способа понимания истинных мудрецов. Среди прочих — Аристотель, который не нашёл ни единого, ни сущего, ни истинного, так как не понял сущего как единого; и хотя он имел возможность пользоваться значением сущего, как общего для субстанции и акциденции, а кроме того различать свои категории в отношении родов и видов при помощи стольких же различий, тем не менее он в той же мере остался удалённым от истины благодаря тому, что не углубился в познание единства и безразличия постоянной природы и бытия. Будучи сухим софистом, он при помощи недобросовестных объяснений и легковесных доказательств извращал суждения древних и сопротивлялся истине ⁶², не столь, быть может, вследствие умственной вздорности, сколь в силу зависти и тщеславия.

    Д и к с о н. Так что этот мир, это сущее, вселенная, истинное, бесконечное, безграничное в каждой своей части есть всё, так же как он является одним и тем же повсюду. Поэтому всё, что есть во вселенной, чем бы только оно ни было по отношению к остальным частным телам, в отношении вселенной существует при помощи всего, сообразно своим способностям, ибо оно существует над, под, за, направо, налево и сообразно всем местным различиям, так как во всём бесконечном имеются все эти различия и нет ни одного из них. Всякая вещь, какую только ни взять во вселенной, имея в себе то, что является всем благодаря всему, заключает в своём модусе всю душу мира хотя не целиком, как мы уже сказали; последняя же является всей в любой её части. Итак, вследствие того, что действительность едина и образует единое бытие, где бы оно ни было, не следует думать, что в мире имеется множественность субстанций и поистине сущего.

    Далее, как я знаю, вы считаете очевидным, что каждый из всех этих бесчисленных миров, нами видимых во вселенной, находится в ней не как в каком-нибудь месте или как в промежутке и пространстве, но как в том, что его охватывает, охраняет, движет и производит. Таким образом, это охватывающее, охраняющее, движущее и производящее целиком заключается в каждом из этих миров, как вся душа целиком в каждой его части. Итак, хотя какой-либо частный мир движется по направлению к другому и вокруг него, как земля — к солнцу и вокруг солнца, однако ничто не движется к вселенной или вокруг неё, но лишь в ней.

Диалог "О БЕСКОНЕЧНОСТИ, ВСЕЛЕННОЙ И МИРАХ"¹

    Ф и л о т е й. Так как первое начало наипростейшее, то если бы оно было конечным, согласно одному атрибуту, то оно было бы конечным также согласно всем атрибутам; если же оно, согласно известному внутреннему основанию, было бы конечным, а согласно другому — бесконечным, то его, по необходимости, надо было бы считать сложным. Если оно, следовательно, творец вселенной, то оно, конечно, бесконечный творец и вызывает бесконечное действие; действие, говорю я, поскольку всё от него зависит. Кроме того, подобно тому как наше воображение может двигаться в бесконечность, воображая себе всегда измеримую величину за величиной и число за числом, согласно известной последовательности и, как говорится, в потенции, таким же образом мы должны считать, что бог актуально охватывает бесконечный объём и бесконечное число. А отсюда вытекает возможность, соответственность и уместность следующего положения: там, где активная потенция бесконечна, там с необходимою последовательностью и объект этой потенции бесконечен; ибо, как мы это показали в другом месте ¹⁶, возможность делать полагает возможность быть сделанным, измерительное полагает измеримое, измеряющее полагает измеренное. Прибавь к этому, что, подобно тому как реально имеются конечные измеренные тела, таким же образом первый интеллект постигает тело и объём. Но если он его постигает, он постигает его бесконечно; если он постигает его бесконечно и тело понято как бесконечное, то с необходимостью имеется такого рода интеллигибельная идея; будучи произведена такого рода интеллектом, каков божественный, она в высшей степени реальна; она в такой степени реальна, что обладает бытием с большей необходимостью, чем то, что действительно имеется перед нашими чувственными очами. Если ты хорошо вдумаешься, это приводит к тому, что, подобно тому как действительно имеется одно простейшее бесконечное неделимое существо, таким же образом имеется одно в высшей степени обширное по объёму бесконечное измеримое существо; оно заключается в первом, а первое заключается в нём таким образом, что оно во всём и всё в нём. Далее, если мы видим, что благодаря телесным качествам тело имеет потенцию увеличиваться до бесконечности, как мы это видим на огне ¹⁷, который, как всякий согласится, расширился бы до бесконечности, если бы ему доставляли материю и горючие вещества, — то какое же основание требует, чтобы огонь, который может быть бесконечным и может, следовательно, на самом деле стать бесконечным, не мог в действительности стать бесконечным? Я, конечно, не знаю, каким образом мы можем вообразить, что в материи имеется какая-либо вещь в состоянии пассивной потенции, которая не была бы в действующей причине в состоянии активной потенции, следовательно, в акте или же как сам акт. Конечно, утверждение, что бесконечное имеется в потенции и в известной последовательности, но не в актуальной действительности, с необходимостью влечёт за собой то, что активная потенция может полагать бесконечное в последовательном акте, но не в завершённом, ибо бесконечное не может быть завершённым. Отсюда следовало бы ещё, что первая причина не обладает простой активной потенцией, абсолютной и единой, а одной активной потенцией, которой соответствует бесконечная возможность последовательности, и другой, которой соответствует возможность, неотличимая от акта. Не говоря уже о том, что если бы мир был ограничен, поскольку у нас нет никакого способа представить себе, каким образом телесная вещь может быть периферически ограничена бестелесной вещью, в таком случае этот мир обладал бы способностью и возможностью исчезнуть и превратиться в ничто: ибо, насколько мы понимаем, все тела разложимы. Оставим, говорю я, то, что не было бы оснований, которые препятствовали бы бесконечному пустому, хотя оно и не может быть понято как активная потенция, когда-нибудь поглотить в себе этот мир как ничто. Оставим, что место, пространство и пустота имеют сходство с материей, если не являются самой материей; не без причины, видимо, думали так иной раз Платон и все те другие, которые определяют место как известное пространство. И вот, если материя обладает своим стремлением, которое не может быть тщетным, ибо такого рода стремление естественно и происходит из порядка первой природы, то необходимо, чтобы место, пространство и пустое обладали также таким стремлением. Оставим, что ни один из тех, как это указывалось выше, кто говорит, что мир ограничен, утвердив предел, не знает, каким образом вообразить себе этот предел; все они, отрицая пустое и порожнее на словах, на деле принуждены признать их. Если есть пустое и порожнее, то оно, конечно, способно принимать мир; и этого ни в коем случае нельзя отрицать, принимая во внимание, что на основании тех же соображений, согласно которым мы считали невозможным, чтобы в пространстве, в котором находится этот мир, в то же время содержался другой мир, следует признать возможным, что в пространстве вне этого мира (или в ничто, если так желает называть Аристотель то, чего он не хочет назвать пустым) может содержаться мир. Основание, исходя из которого Аристотель утверждает, что два тела не могут быть вместе, состоит в несовместимости объёмов того и другого тела; с этим основанием вполне совместимо то, что там, где нет объёмов одного тела, могут быть объёмы другого тела. Но, если имеется эта потенция, следовательно, пространство известным образом есть материя; если оно материя, то оно имеет способность; а если оно имеет способность, то на основании каких соображений мы можем отказать ему в действии?

    Э л ь п и н. Очень хорошо. Но, пожалуйста, перейдите к другому и объясните мне, какое различие вы проводите между миром и вселенной.

    Ф и л о т е й. Это различие широко распространено за пределами перипатетической школы. Стоики различают между миром и вселенной, ибо мир для них это всё то, что заполнено и состоит на устойчивой телесной материи; вселенная же состоит не только из мира, но также из пустого, порожнего и пространства вне мира; поэтому они говорят, что мир конечен, но что вселенная бесконечна. Эпикур подобным же образом называет всё и вселенную смесью тел и порожнего; он говорит, что в этом состоит природа мира, который бесконечен и в ёмкости порожнего и пустого и, кроме того, во множестве тел, которые находятся в нём. Мы же называем пустотой не что-либо такое, что есть простое ничто; но в соответствии с тем смыслом, согласно которому то, что не есть тело, оказывающее чувственное сопротивление, называется пустотой, если имеет измерение; ибо обычно именуют телом только то, что имеет способность сопротивления; вот почему говорят, что, подобно тому как не может быть плотью то, что неуязвимо, таким же образом не есть тело то, что не оказывает сопротивления. Подобным образом мы говорим, что существует бесконечное, то есть безмерная эфирная область, в которой находятся бесчисленные и бесконечные тела вроде земли, луны, солнца, называемые нами мирами, и которые состоят из полного и пустого; ибо этот дух, этот воздух, этот эфир не только находится вокруг этих тел, но и проникает внутрь всех тел, имеется внутри каждой вещи. Мы говорим о пустоте ещё в том смысле, согласно которому отвечаем на вопрос, где находятся бесконечные эфир и миры; мы отвечаем: в бесконечном пространстве, в некоем лоне, в котором существует и подразумевается всё и которое само по себе не может ни быть, ни мыслиться в ином. Но Аристотель смешивает оба эти значения с третьим, которое он сам себе вообразил и сам не знает, ни как назвать, ни как определить; отрицая пустоту, он впадает сам с собой в противоречие и думает, что подобного рода аргументами уничтожает в самом деле все мнения о пустоте. Но он опровергает их не в большей степени, чем тот, который, уничтожив название вещи, думал бы, что он уничтожил самоё вещь; ибо если он даже и уничтожает пустоту, то он уничтожает её в таком смысле, в котором, вероятно, её никто не принимает; ведь и древние, подобно нам, считали пустотой то, в чём может находиться тело и что может содержать какую-либо вещь и в чём находятся атомы и тела; лишь он один определяет пустоту как то, что есть ничто, в котором нет ничего и не может быть ничего. Поэтому, принимая пустоту в таком смысле, в каком её никто не понимает, он строит воздушные замки и уничтожает свою пустоту, а не ту, о которой говорят все остальные, которые употребляют это слово.

    Не иначе поступает этот софист и при всех других предположениях, например о движении, бесконечности, материи, форме, доказательствах, сущем. Он всегда строит на вере в свои собственные определения и в имена, имеющие новое значение. На самом же деле всякий, кто способен самостоятельно мыслить, может легко заметить, насколько поверхностно этот человек рассматривает природу вещей и насколько он привязан к своим ложным допущениям, которые никем не признаны и не могут быть признаны и которые в его философии природы ещё более тщетны, чем это можно вообразить в математике. Вы увидите, что он столь доволен этими пустыми предположениями и так хвастает ими, что претендует, чтобы при рассмотрении природных вещей его считали особенно разумным, или, как это обычно говорят, логичным; так что в ругательном смысле он тех, которые более ревностно, чем он, занимались природой, реальностью и истиной, называет “физиками”¹⁸. Но возвратимся к нашим проблемам; принимая во внимание, что в своей книге “О пустоте” ¹⁹ он не приводит ни прямых, ни косвенных доводов, которые могли бы достойно оспаривать наши воззрения, мы оставляем дело в таком виде, откладывая дальнейший спор с ним до более удобного времени. Итак, если тебе угодно, Эльпин, располагай в порядке те доводы, на основании которых наши противники не допускают бесконечного тела, а затем те, благодаря которым они не могут понять существование бесчисленных миров.

    Э л ь п и н. Я это сделаю. Я приведу мнения Аристотеля по порядку ²⁰, а вы ответите на них то, что сочтёте нужным. “Надо рассмотреть, — говорит он, — существует ли бесконечное тело, как это утверждают некоторые древние философы, или же это невозможная вещь; далее, нужно рассмотреть, существует ли один или множество миров. Разрешение этих вопросов в высшей степени важно, ибо то или иное решение вопроса имеет такое значение, что каждый из них служит началом одного из двух видов философии, в высшей степени отличных и противоположных друг другу; так, например, мы видим, что те, которые принимают неделимые части, вследствие этой первой ошибки закрывали себе путь до такой степени, что блуждают в большей части математики ²¹. Мы должны разрешить таким образом предложения, имеющие очень важное значение для прошлых, настоящих и будущих затруднений, ибо небольшое отступление, которое делают вначале, увеличивается в десять тысяч раз в течение пути; подобным же образом ошибки, которые делают в начале пути, тем больше растут и увеличиваются, чем больше удаляешься от начала, так что к концу пути приходишь к пункту, прямо противоположному тому, к которому намеревался притти. Причина этого та, что начала малы по величине, но в высшей степени важны по результатам. Это служит основанием того, что мы должны разрешить эти сомнения”.

    Ф и л о т е й. Всё, что он говорит, в высшей степени необходимо и могло быть так же хорошо сказано другими, как и им; ибо, подобно тому как он полагает, что этот плохо понятый принцип приводит противников к большим заблуждениям, так мы, наоборот, думаем и ясно видим, что, исходя из противоположного принципа, он извратил весь строй природы.

    Э л ь п и н. Он продолжает: “Необходимо поэтому рассмотреть, возможно ли, чтобы простое тело имело бесконечную величину; это, во-первых, окажется невозможным для того первого тела, которое движется по кругу; далее, и для остальных тел; ибо, поскольку каждое тело должно быть простым или сложным, постольку сложное тело обладает свойствами тех простых тел, из которых оно состоит. Если, следовательно, простые тела не бесконечны ни по числу, ни по величине, то, с необходимостью, и сложное тело не может быть бесконечно”.

    Ф и л о т е й. Он очень много обещает; ибо, если он докажет, что тело, которое называется объемлющим и первым, будет объемлющим, первым и конечным, в таком случае будет излишним и напрасным доказывать это ещё раз относительно объемлемых тел.

    Э л ь п и н. Он доказывает, что круглое тело не может быть бесконечным. “Если бы круглое тело было бесконечным, то линии, исходящие из середины, были бы бесконечными и расстояние между одним радиусом и другим (так как, чем больше они удаляются от центра, тем дальше становится расстояние между ними) стало бы бесконечным; ибо благодаря тому, что линии всё увеличиваются по длине, расстояние между ними становится всё больше, и, следовательно, если линии бесконечны, то расстояние будет бесконечно. Но невозможно, чтобы движущееся тело могло пробежать бесконечное расстояние: и при круговом движении необходимо, чтобы радиус движущегося тела достиг места других радиусов”.

    Ф и л о т е й. Это доказательство хорошее, но оно ничего не говорит против мнения его противников. Ибо никогда не было ещё столь грубого и плоского ума, который предполагал бы бесконечный мир, имеющий бесконечную величину и в то же самое время подвижный. Он здесь сам отрицает то, что приводит в своей “Физике”²²: что те, которые принимают сущее и бесконечное начало, в то же самое время считают их неподвижными; и ни он, и ни кто другой вместо него не может назвать какого-либо философа либо даже какого-нибудь обыкновенного человека, который признавал бы бесконечную величину подвижной. Но он, подобно софисту, берёт часть своих аргументов из выводов противника и навязывает ему свой собственный принцип, что вселенная подвижна, что она движется и имеет сферическую фигуру. Но посмотрите, имеется ли между всеми аргументами, которые приводит этот духовный нищий, хоть один, который опровергал бы мнение тех, которые принимают бесконечное, неподвижное, неоформленное и весьма пространное единое, содержащее бесчисленные подвижные тела, эти миры, которые одни называют звёздами, а другие сферами. Присмотритесь немного к этим и другим доводам, из которых он исходит, и вы увидите, что его предпосылки никем не признаны.

    Э л ь п и н. Конечно, все шесть доводов основаны на том предположении, будто противник говорит, что вселенная бесконечна, и будто он допускает, что эта бесконечная вселенная подвижна; это, конечно, глупость и абсурд, если только случайно мы не допустим совпадения в едином бесконечного движения и бесконечного покоя, как вы мне это вчера доказали относительно отдельных миров²³.

    Ф и л о т е й. Но я не хочу этого утверждать относительно вселенной, которой ни на каком основании нельзя приписать движение; ибо оно не может и не должно быть приписано бесконечному и, как сказано, никогда не было ни одного человека, который вообразил бы себе это. Но этот философ за отсутствием твёрдой почвы строит свои замки в воздухе.

    Э л ь п и н. Конечно, я у него не вижу аргумента, который опровергал бы то, что вы утверждаете; ибо и другие пять доводов, которые приводит этот философ, следуют по тому же пути и столь же хромают. Поэтому я нахожу излишним приводить их. Но после того как он привёл те доводы, которые относятся к мировому и кругообразному движению, он переходит к тем, которые основаны на прямолинейном движении ²⁴; он утверждает следующее: “Невозможно, чтобы какое-либо подвижное тело обладало бесконечным движением к центру или вниз или вверх от него”. Это он доказывает, во-первых, относительно собственного движения таких тел как по отношению к крайним телам, так и по отношению к промежуточным.

    “Движение вверх, — говорит он, — и движение вниз противоположны; и место одного движения противоположно месту другого движения. Но если одна из противоположностей определена и ограничена, то необходимо, чтобы и другая противоположность была определена и ограничена; то же самое относится к промежуточному месту, которое участвует в обеих противоположностях; ибо то, что доходит до центра, с необходимостью должно исходить из какой-либо определённой части, а не из любого места; ибо существует известный предел, где начинаются, и другой предел, где кончаются границы центра. Поскольку, следовательно, центр определён, постольку необходимо, чтобы были определены и края, и поскольку определены края, постольку необходимо, чтобы был определён центр; а если определены места, то необходимо, чтобы таковыми же были и помещающиеся там тела, ибо в противном случае движение было бы бесконечно. Что касается тяжести и лёгкости, то тело, которое движется вверх, может, наконец, достигнуть своего места, ибо ни одно природное стремление не бывает тщетным. Но поскольку мировое пространство не может быть бесконечным, не может быть также бесконечно удалённого места и бесконечного тела. Что касается тяжести, то нет ни бесконечно лёгкого, ни бесконечно тяжёлого, следовательно, нет и бесконечного тела; ибо если бы тяжёлое тело было бесконечным, то его тяжесть была бы бесконечна. Этой трудности нельзя избежать. Ибо если бы ты желал утверждать, что бесконечное тело имеет бесконечную тяжесть, то отсюда возникали бы три затруднения. Во-первых, тяжесть или лёгкость конечного и бесконечного тел были бы теми же самыми; ибо к конечному тяжёлому телу, поскольку оно меньше бесконечного тела, я бы мог кое-что прилагать или, наоборот, отнимать у другого до тех пор, пока они оба не достигли бы того же количества тяжести или лёгкости. Во-вторых, тяжесть конечной величины может быть больше, чем тяжесть бесконечной; ибо по тому же основанию, по которому она может стать равной ей, она может стать и больше её, ибо мы можем сколько угодно отнимать у бесконечного тела или прибавлять к конечному телу тяжести. В-третьих, тяжесть конечной и бесконечной величины может быть одинаковой; ибо скорости относятся друг к другу в такой же пропорции, как и тяжести ²⁵, а отсюда следует, что в конечном и бесконечном теле могут быть те же самые скорости и медленности. В-четвёртых, скорость конечного тела может быть больше, чем скорость бесконечного. В-пятых, эти скорости могут быть равны; или же, поскольку тяжесть одного превосходит тяжесть другого, постольку же и скорость одного может превосходить скорость другого. Если существует бесконечная тяжесть, то необходимо, чтобы она двигалась через какое-либо пространство в меньшее время, чем конечная тяжесть; или же, чтобы она вообще не двигалась, поскольку быстрота и медленность зависят от величины тела. Но так как между конечным и бесконечным нет пропорции, то в последнем счёте необходимо принять, что бесконечная тяжесть не движется; ибо если бы она двигалась, то она всё же двигалась бы не настолько быстро, чтобы нельзя было найти конечной тяжести, которая проделала бы тот же путь в то же время и через то же пространство”.

    Ф и л о т е й. Невозможно найти другого, который под именем философа измышлял бы более пустые предположения и приписывал бы своим противникам более глупые утверждения, для того чтобы приводить столь легковесные доводы, какие мы видим в доказательствах Аристотеля. Относительно того, что он говорит по поводу собственных мест тел и об ограниченном верхе, низе и центре, я хотел бы знать — против кого он аргументирует? Ибо все те, которые принимают бесконечную величину тела, не принимают в ней ни центра, ни края. Ибо тот, кто говорит о порожнем, пустом и бесконечном эфире, не приписывает ему ни тяжести, ни лёгкости, ни движения, ни верхней, ни нижней области, ни середины; и все те, которые принимают в подобном пространстве бесконечные тела, каковы эта земля или какая-либо другая земля, это солнце или какое-либо другое солнце, заставляют их вращаться внутри этого бесконечного пространства через конечные определённые промежутки или вокруг их собственных центров. Таким образом, мы, находясь на земле, говорим, что земля находится в центре, и все философы, как новые, так и древние, какого бы они ни были направления, могли бы утверждать, что она находится в центре, не противореча своим принципам; подобно этому мы говорим относительно большого горизонта этой эфирной области, которая нас окружает и представляется нам одинаково удалённой со всех сторон окружностью, что мы находимся в его центре. Но не в меньшей степени те, которые находятся на луне, могут считать, что имеют вокруг себя эти землю, солнце и другие звёзды, которые кружатся вокруг их центра и образуют конец собственных радиусов их собственных горизонтов. Таким образом, земля является центром не в большей степени, чем какое-либо другое мировое тело; и полюсы не в большей степени определены для земли, чем земля является определённым полюсом для какого-либо другого пункта эфира или мирового пространства. То же самое относится ко всем другим телам; они в различных отношениях все являются и центрами, и точками окружности, и полюсами, и зенитами, и прочим. Земля, следовательно, не находится абсолютно в центре вселенной, но лишь относительно этой нашей области.

    Этот наш спорщик, следовательно, начинает с petitio principii и исходит из тех предпосылок, которые он должен доказать. Он считает предпосылкой, говорю я, прямую противоположность того, что утверждает противник; он заставляет принимать центр и край как раз тех, которые, утверждая бесконечность мира, вместе с тем отрицают этот центр и край, а следовательно, и движение к верхнему или высшему месту, или к нижнему и низшему. Правда, уже древние видели, и мы это замечаем, что некоторые тела опускаются на землю, а некоторые тела удаляются от земли или от того места, где мы находимся. Если о движении таких тел мы говорим, что они стремятся вверх и вниз, то это надо понимать относительно определённой области или в определённом отношении; таким образом, если какое-нибудь тело, удаляясь от нас, приближается к луне, то, подобно тому как мы говорим, что оно поднимается, так и жители луны скажут, что оно к ним спускается. Движения, следовательно, которые происходят во вселенной, не отличаются по отношению к бесконечной вселенной в смысле верха или низа, в том или другом месте, но эти определения относятся к конечным мирам, которые находятся во вселенной; или же мы сможем их принимать по отношению к амплитудам бесчисленных мировых горизонтов или по отношению к числу бесчисленных звёзд, где то же самое тело может одновременно двигаться вверх и вниз по отношению к различным телам. Ограниченные тела, следовательно, не имеют бесконечного движения, но обладают конечным и определённым движением по отношению к своим собственным пределам. Но неопределённое и бесконечное не имеет ни конечного, ни бесконечного движения, и в нём нет различия места и времени.

    Что касается аргумента по поводу тяжести и лёгкости, мы скажем, что он является одним из лучших плодов на древе тупого невежества. Ибо тяжесть, как мы это докажем ниже, в соответствующем месте, не находится в каком-либо теле целиком и не является его естественным свойством ²⁶; тяжесть поэтому не является различием, согласно которому мы могли бы отличать природу мест и причину движения. Мы, наоборот, докажем, что та же самая вещь может быть названа тяжёлой или лёгкой, если мы будем рассматривать её стремление и движение с различных центров, подобно тому как с различных точек зрения та же самая вещь может быть названа высокой или низкой, движущейся вверх или вниз. Это относится ко всем отдельным телам и мирам; ни один из них ни тяжёл, ни лёгок, только их части могут быть названы лёгкими, если они удаляются и расширяются, или же тяжёлыми, если они возвращаются к ним; подобно этому о частичках земли и земных веществах говорят, что они подымаются, если они приближаются к окружности эфира, и что они падают, если они возвращаются обратно на землю. Но что касается вселенной и бесконечного тела, то нашёлся ли хоть когда-нибудь хоть кто-нибудь, который назвал бы его тяжёлым или лёгким? Или же кто бы мог принимать такие принципы или фантазировать в такой степени, чтобы притти к выводу, что бесконечность тяжела или легка, восходит вверх, подымается или пребывает? Мы покажем, что ни одно из бесконечных тел ни тяжело и ни легко. Ибо эти качества относятся лишь к частям, поскольку они стремятся к своему целому и к месту своего сохранения; они не имеют поэтому отношения к вселенной, но лишь к отдельным и целым мирам; так, например, на земле части огня, освобождаясь и подымаясь к солнцу, всегда несут с собой некоторые части суши и воды, с которыми они соединены; эти последние, отрываясь наверху, стремятся по своей природе вернуться к своим местам. Далее, необходимо принять, что великие мировые тела не могут быть сами по себе легки или тяжелы, поскольку вселенная бесконечна и поскольку у них нет причин ни для отдалённости, ни для близости к окружности или к центру. Поэтому на своём месте земля не более тяжела, чем солнце на своём, Сатурн на своём, Полярная звезда на своём. Подобно тому как части земли возвращаются к земле вследствие своей тяжести (тяжестью мы называем стремление частей к целому и стремление движущегося к своему месту), так и части других тел возвращаются к своим телам, так как могут быть бесконечные другие земли или схожие с ней тела, бесконечные другие солнца и другие огни такой же или подобной же природы. Все они движутся от окружающих мест к собственной основе как к центру. Отсюда следует то, что существует бесконечное число тяжёлых тел, но не то, будто существует бесконечная тяжесть в каком-либо одном предмете в интенсивном смысле; она существует лишь в бесчисленных предметах и в экстенсивном смысле. Это следует из высказываний всех древних философов и наших; против них наш спорщик не выдвинет ни одного аргумента. То, следовательно, что он говорит о невозможности бесконечной тяжести, настолько просто и тривиально, что даже стыдно об этом упоминать; оно ни в коем случае не может опровергать другие мнения и подтверждать его собственную философию; это всё пустые предложения и слова, брошенные на ветер.

    Э л ь п и н. Ничтожество всех приведённых доводов более чем очевидно, так что самое убедительное красноречие не могло служить их извинением. Но послушайте те доводы, которые он приводит ²⁷ для того, чтобы притти к общему выводу о невозможности бесконечного тела. “Так как для тех, которые рассматривают частные веши, — говорит он, — очевидно, что нет бесконечного тела, то остаётся рассмотреть в общих чертах, возможно ли оно. Ибо кто-либо мог бы утверждать, что, подобно тому как расположен окружающий нас мир относительно нас, нет невозможного в том, чтобы существовали и другие небеса. Но, прежде чем мы придём к этому, будем рассуждать вообще о бесконечном. Необходимо, чтобы каждое тело было бесконечным или конечным; если оно бесконечно, то оно должно состоять или из подобных частей или неподобных; если оно состоит из неподобных, то оно состоит или из ограниченного числа видов или из бесконечного числа видов. Невозможно, чтобы оно состояло из бесконечного числа видов, если мы будем придерживаться нашей предпосылки, а именно, что существуют многие миры, подобные нашему; ибо, подобно тому как этот мир расположен вокруг нас, расположены и другие миры, имеющие другие небеса. Ибо если определены первые движения, расположенные вокруг центра, то необходимо, чтобы были определены и вторые движения; подобно тому как мы определили пять родов тел ²⁸, из которых два просто тяжелы и легки, два относительно тяжелы и легки, одно ни тяжело и ни легко, но свободно двигается вокруг центра, точно так же дело должно обстоять и в других мирах. Невозможно, следовательно, чтобы оно состояло из бесконечных видов. Но невозможно также, чтобы оно состояло из конечного числа видов”. Он доказывает на основании четырёх доводов, что оно не состоит из конечного числа неподобных видов, из которых первый заключается в том, что “каждая из этих бесконечных частей должна быть водой или огнём, а следовательно, тяжёлой или лёгкой. Но мы доказали невозможность; этого, когда показали, что не может быть ни бесконечной тяжести, ни бесконечной лёгкости”.

    Ф и л о т е й. Было достаточно сказано, когда мы отвечали на это.

    Э л ь п и н. Я это знаю. Он прибавляет второй довод и говорит, что “если каждый из этих видов будет бесконечным, то необходимо принять бесконечность места, в котором они помещаются; но отсюда следует, что движение каждого вида было бы бесконечно, что невозможно. Ибо не может быть, чтобы тело, которое падает вниз, пробегало бесконечную глубину. Это видно и подтверждается во всех движениях и переменах. Подобно тому как при порождении не пытаются сделать того, что не может быть сделано, так и в перемещении тело не ищет места, которого оно никогда не может достигнуть; то, что никогда не может быть в Египте, не может также и двигаться по направлению к Египту, ибо природа никогда ни одной вещи не делает тщетно. Невозможно, следовательно, чтобы вещь двигалась туда, куда она не может дойти”.

    Ф и л о т е й. На это мы достаточно ответили; мы говорили, что существуют бесконечные земли, бесконечные солнца и бесконечный эфир, или, говоря словами Демокрита и Эпикура, существуют бесконечные полное и пустое, одно внедрённое в другое. Существуют различные конечные виды, из которых одни расположены и упорядочены в других. Все эти различные виды собираются, составляя целую бесконечную вселенную; части бесконечного также бесконечны, поскольку из бесконечных земель, подобных этой, происходит на самом деле бесконечная земля, но не как сплошная масса, а как бы составленная из бесконечного множества земель. Подобным же образом надо себе представлять и другие виды тел, будет ли их четыре, или два, или три, или сколько угодно (я пока не определяю их числа); эти виды, будучи частями вселенной в том смысле, в котором это можно говорить о них, по необходимости должны быть бесконечными, согласно массе, которая возникает из их множества. И нет необходимости, чтобы тяжесть падала бесконечно в глубину. Но подобно тому как это тяжёлое тело стремится к своему ближайшему сродному телу, так и то тело стремится к своему, а третье к своему. Эта земля имеет части, которые принадлежат к ней, а та земля — части, которые принадлежат к той. Подобным же образом это солнце имеет свои части, которые истекают из него и стремятся вернуться к нему обратно; точно так же и другие тела естественно собирают свои части. И подобно тому как края одних тел удалены на конечное расстояние от других тел, так и их движения конечны; и подобно тому как никто не отправляется из Греции для того, чтобы двигаться до бесконечности, но лишь для того, чтобы достигнуть Италии или Египта, так часть земли или солнца не ставит себе в своём движении бесконечной цели, а лишь конечную цель. Так как вселенная бесконечна, а тела, составляющие её, все изменчивы, то все они, следовательно, выделяют из себя всегда известные части и опять принимают их в себя, высылают из себя свои части и поглощают в себя чужие. Я не считаю абсурдным и немыслимым, а, наоборот, вполне естественным и подобающим, что каждый предмет подвержен определённому возможному числу изменений; поэтому частички земли странствуют в эфирной области и пробегают безмерное расстояние, приближаясь то к одному телу, то к другому; подобным же образом мы видим, что те же самые частички, пока они находятся поблизости от нас, меняют место, расположение и форму. Если, следовательно, эта земля вечна и непрерывно существует, то она такова не потому, что состоит из тех же самых частей и тех же самых индивидуумов (атомов), а лишь потому, что в ней происходит постоянная смена частей, из которых одни отделяются, а другие заменяют их место; таким образом, сохраняя ту же самую душу и ум, тело постоянно меняется и возобновляет свои части. Это видно также и на животных, которые сохраняют себя только таким образом, что принимают пищу и выделяют экскременты; таким образом, каждый, кто несколько призадумается, увидит, что юноши не обладают тем же телом, которое они имели в детском возрасте, а старики не обладают тем же телом, которым они обладали в юности. Ибо мы непрерывно меняемся, и это влечёт за собою то, что к нам постоянно притекают новые атомы и что из нас истекают принятые уже раньше. Так, около спермы соединяются различные атомы благодаря деятельности всеобщего интеллекта и души (посредством устройства, в котором они собираются как материя), и растёт тело, когда приток атомов больше, чем их истечение; это же самое тело сохраняет ту же самую консистенцию, когда истечение равняется притоку, и, наконец, оно начинает клониться к упадку, когда истечение больше, чем приток. Я здесь, конечно, говорю не о притоке и истечении в абсолютном смысле слова, но об истечении подобающих и естественных частей и о притоке чуждых и неподходящих частей, которых не может победить ослабленный принцип жизни или которых он не может извергнуть; это относится как к живым, так и к мёртвым телам. Возвращаясь к сказанному, я говорю: нет ничего неподобающего в утверждении (наоборот, оно в высшей степени разумно), что благодаря этой перемене вещества части и атомы находятся в бесконечном течении и движении, испытывают бесконечные перемены как по форме, так и по месту ²⁹. Немыслимо было бы бесконечное стремление какой-либо вещи, которая стремилась бы, как к своей ближайшей цели, к перемене места или к изменению качества. Этого не может быть, принимая во внимание то, что вещь не может двигаться с одного места, не находясь в другом месте, не может терять какое-либо качество, не принимая другого качества, не может принять какое-либо бытие, не теряя другого; это с необходимостью следует из понятия изменения качества, которое не может иметь места без пространственного перемещения. Близкий и оформленный предмет может двигаться только конечным образом, ибо он легко принимает другую форму, если меняет своё место. Первый же и оформляющий принцип двигается бесконечным образом как относительно пространства, так и относительно числа фигур, в то время как части материи притекают и истекают из одного тела в другое, из одного места в другое, от части к целому.

    Э л ь п и н. Я это вполне понимаю. В качестве третьего довода он приводит следующее: “Если бы мы приняли дискретную и разделённую бесконечность, в таком случае должны были бы существовать бесконечные индивидуумы и бесконечные частные огни; в то время как каждый из них был бы конечным, тем не менее получилось бы, что тот огонь, который явился бы в результате всех этих индивидуумов, должен был бы быть бесконечным”.

    Ф и л о т е й. Я уже с этим согласился; но, чтобы знать это, он не должен был оспаривать того, что не представляет никаких затруднений. Ибо если тело разделяется на различные пространственные части, из которых одна весит сто фунтов, другая тысячу, а третья десять, то всё тело будет весить тысячу сто десять. Но это относится лишь к отдельным дискретным весам, а не к сплошному весу. Мы же, вместе с древними, не считаем неправильным, что дискретные части дают бесконечную тяжесть; ибо эти части составляют одну тяжесть лишь в логическом смысле, или в арифметическом, или геометрическом, но в действительности, по своей природе, они не составляют одной тяжести или бесконечной массы, но составляют бесконечное количество конечных масс и конечных тяжестей. Утверждение и представление этих вещей и их реальное бытие не одна и та же вещь, а весьма различны. Ибо отсюда следует, что не существует бесконечное тело одного вида, но что существует вид тел, имеющий бесконечное число конечно определённых тел; нет поэтому бесконечной тяжести, а существует бесконечное число конечных тяжестей, принимая во внимание, что это — бесконечность не сплошная, а дискретных тел и что они существуют в непрерывной бесконечности, которой являются пространство, место и протяжённость, способная вместить их. Следовательно, нет ничего недопустимого в том. что существует бесконечное число дискретных тяжёлых тел, которые не составляют одного тяжёлого тела; подобно этому бесконечные воды не составляют бесконечной воды, бесконечные части земли не составляют бесконечной земли. Следовательно, существует бесконечное множество тел, которые в физическом смысле не составляют тела бесконечной величины. В этом заключается громадное различие. Подобное этому мы наблюдаем при движении судна, которое тянут десять человек, объединённых вместе, но которое не будет сдвинуто с места тысячью тысяч человек, если каждый из них будет тянуть отдельно.

    Э л ь п и н. Этими и другими рассуждениями вы уже тысячу раз ответили и на четвёртый довод; он гласит: “Когда мы мыслим бесконечное тело, то его необходимо принимать бесконечным согласно всем измерениям; так что ни в каком направлении не может быть какой-либо вещи вне его. Следовательно, невозможно, чтобы в бесконечном теле было множество разнородных частей, из которых каждая была бы бесконечной”.

    Ф и л о т е й. Это вполне правильно и не опровергает нас, так как мы уже много раз утверждали, что существует множество разнородных конечных тел в бесконечном, и рассмотрели, каким образом это возможно ³⁰. Подобным же образом, например, кто-нибудь мог бы говорить относительно жидкой грязи, что здесь множество различных веществ образует сплошное целое, ибо там повсюду и в каждой части вода соприкасается с водой, а земля с землёй; благодаря незаметности связи мельчайших частей земли и мельчайших частей воды мы не можем говорить, что они прерывны или непрерывны, а можем говорить лишь об одном сплошном, которое не есть ни вода, ни земля, а грязь. Другой мог бы таким же образом утверждать, что здесь, собственно говоря, вода не соприкасается с водой, а земля с землёй, но вода соприкасается с землёй, а земля с водой; подобным же образом третий мог бы отрицать и то и другое и утверждать, что грязь соприкасается с грязью. Согласно этим доводам, вселенная может быть принята как бесконечная и непрерывная, которую не прерывает эфир, расположенный между большими телами, подобно тому как не прерывает грязи воздух, расположенный между частями воды и земли; различие между ними состоит только в том, что в грязи части малы и промежутки незаметны, в то время как части вселенной велики и промежутки заметны. Но и во вселенной различные и противоположные движущиеся тела совпадают, составляя одно сплошное неподвижное; противоположности совпадают в нём и составляют одно, принадлежат к одному порядку и в конечном счёте суть одно. Недопустимым и невозможным, конечно, было бы принимать две бесконечности, отличающиеся друг от друга; мы тогда ни в коем случае не могли бы вообразить, каким образом там, где кончается одна, начинается другая и каким образом они обе ограничивают друг друга. Кроме того, в высшей степени трудно представить себе два тела, конечных на одном краю и бесконечных на другом.

    Э л ь п и н. Он представляет два других довода в доказательство того, что бесконечность не может состоять из подобных частей. Первый это тот, что “в подобном случае этой бесконечности следовало бы приписать один из видов местного движения. Но тогда существовала бы бесконечная тяжесть, или бесконечная лёгкость, или бесконечное круговое движение; но мы уже доказали, что всё это невозможно”.

    Ф и л о т е й. А мы ещё выяснили, насколько ничтожны эти доводы и возражения; бесконечность в целом не движется, не тяжела и не легка; это относится как ко вселенной, так и ко всякому другому телу, когда оно находится в своём естественном месте, и к отдельным частям, когда они удалены от своего собственного места дальше известной ступени. Бесконечное тело, следовательно, согласно нашему взгляду, не движется ни потенциально, ни актуально; оно ни тяжело, ни легко, ни потенциально, ни актуально. Согласно нашим принципам или принципам тех, против которых Аристотель возводит свои прекрасные замки, бесконечному телу недостаёт очень многого для того, чтобы оно могло обладать бесконечной тяжестью или бесконечной лёгкостью.

    Ф и л о т е й. Едино, следовательно, небо, безмерное пространство, лоно которого содержит всё, эфирная область, в которой всё пробегает и движется. В нём — бесчисленные звёзды, созвездия, шары, солнца и земли, чувственно воспринимаемые; разумом мы заключаем о бесконечном количестве других. Безмерная, бесконечная вселенная составлена из этого пространства и тел, заключающихся в нём.

    Э л ь п и н. Таким образом, нет сфер с вогнутой и выпуклой поверхностью, нет деферирующих кругов, но всё есть одно поле, общее небесное вместилище.

    Ф и л от е й. Да, так.

    Э л ь п и н. То, следовательно, что заставляло воображать различные небеса, было движением различных звёзд: видели небо, наполненное звёздами, которое вращается вокруг земли, причём ни одно из этих светил не отдалялось одно от другого, но все они всегда сохраняли между собой одно и то же расстояние и отношение и один и тот же порядок; все они вращались вокруг земли, подобно тому как вращается вокруг своей собственной оси колесо, на котором прикреплены бесчисленные зеркала. Считали очевидным, как это кажется нашим глазам, что эти светящиеся тела не обладали своим собственным движением, благодаря которому они могли бы сами двигаться подобно птицам по воздуху; полагали, что они движутся, прикреплённые к своим орбитам, которые получали своё движение от толчка некоей божественной интеллигенции.

    Ф и л о т е й. Таково было общее воззрение; но кто понял движение этой мировой звезды, на которой мы обитаем, которая, не будучи прикреплена ни к какой орбите, вследствие внутреннего принципа, собственной души и своей собственной природы пробегает обширное поле вокруг солнца или вращается вокруг своего собственного центра, тот освободится от этого заблуждения. Пред ним откроются врата понимания истинных принципов естественных вещей, и он будет шагать гигантскими шагами по пути истины. Эта истина была до сих пор скрыта под покровом стольких мерзких и скотских заблуждений; она доселе была скрыта вследствие неблагоприятных условий времени, когда вслед за светлым днём древних мудрецов наступила мрачная ночь безрассудных софистов ³⁷.

    Э л ь п и н. Нет никакого сомнения, что вся эта фантастика о звездоносцах, пламеносцах, осях, деферентах, службе эпициклов и других химерах обязана своим происхождением воображению, а не какому-либо другому принципу; оттого нам кажется, что эта земля находится в центре и середине вселенной и что одна только она неподвижна и закреплена, а всё другое вращается вокруг неё.

    Ф и л о т е й. То же самое кажется тем, которые живут на луне и на других звёздах — землях или солнцах, — которые находятся в этом же самом пространстве.

    Э л ь п и н. Если мы отныне примем, что земля своим движением создаёт видимость ежедневного мирового движения и своими различными движениями создаёт видимость движения бесчисленных звёзд, то нам придётся утверждать, что луна (которая есть другая земля) ³⁸ своею собственною силою движется по воздуху вокруг солнца. Таким же образом Венера, Меркурий и другие планеты, которые являются другими землями, совершают каждая свой путь вокруг того же отца жизни.

    Ф и л о т е й. Правильно.

    Э л ь п и н. Собственные движения каждой из этих планет будут те, которые мы получим после того, как мы отнимем это мировое движение и движение так называемых неподвижных звёзд (и то и другое движение относится к земле); эти движения не менее отличны, чем эти тела, так что никогда не может быть двух звёзд, которые сохраняли бы тот же порядок и ту же меру движения; но если мы не замечаем никакого различия в их движении, то это происходит вследствие значительной отдалённости их от нас; на самом же деле звёзды совершают свои круги вокруг солнечного огня и вокруг собственных центров, для того чтобы получить жизненную теплоту, хотя мы и не замечаем различия в их приближении и удалении к их солнцам.

    Ф и л о т е й. Правильно.

    Э л ь п и н. Существуют, следовательно, неисчислимые солнца, бесчисленные земли, которые кружатся вокруг своих солнц, подобно тому как наши семь планет кружатся вокруг нашего солнца?

    Ф и л о т е й. Правильно.

    Э л ь п и н. Почему мы не замечаем, чтобы вокруг других светил, которые суть солнца, кружились другие светила, которые были бы их землями? Мы не замечаем никакого другого движения, и все другие мировые тела, за исключением так называемых комет, наблюдаются нами всегда в том же порядке и на том же расстоянии.

    Ф и л о т е й. Это происходит вследствие того, что мы видим солнца, которые более велики или даже бывают величайшими телами, но не видим земель, которые, будучи гораздо меньшими телами, невидимы для нас. Не противоречит разуму также, чтобы вокруг этого солнца кружились ещё другие земли ³⁹, которые незаметны для нас или вследствие большой отдалённости их, или вследствие их небольшой величины, или вследствие отсутствия у них больших водных поверхностей, или же вследствие того, что эти поверхности не могут быть обращены одновременно к нам и противоположно к солнцу, в каком случае солнечные лучи, отражаясь как бы в кристальном зеркале, сделали бы их видимыми для нас. Неудивительно поэтому и не противоречит природе, если мы часто слышим, что солнце потерпело как бы некоторое затмение без того, чтобы луна вступила между нами и солнцем. Кроме видимых могут быть ещё бесчисленные светящиеся водные тела (т. е. земли, часть которых составляют воды), кружащиеся вокруг солнца; но мы не замечаем их вращения вследствие их большой отдалённости. Точно так же вследствие чрезвычайной медленности движения тех тел, которые находятся за пределами Сатурна, мы не замечаем различия движения одних от других и не можем вывести закон их движения вокруг центра, всё равно, будем ли мы считать их центром землю или солнце.

    Э л ь п и н. Кто бы это не понял! Я понял ещё и другие вещи, которые вытекают из этого. Существует, следовательно, два вида светящихся тел, а именно огненные, которые светятся первично, и водянистые и кристаллические, которые светят отражённым светом.

    Ф и л о т е й. Правильно.

    Э л ь п и н. Следовательно, причина света не должна быть отнесена к другому началу?

    Ф и л о т е й. Каким образом может быть иначе, когда мы не знаем другого основания света? Зачем нам прибегать к пустым фантазиям там, где нас учит сам опыт.

    Э л ь п и н. Действительно, мы не должны думать, что эти тела светятся благодаря какой-нибудь случайной и непостоянной причине, подобно гнилому дереву, слизи и чешуе рыб, хрупким спинкам ящуров и светляков, о причинах свечения которых мы ещё будем говорить.

    Ф и л о т е й. Как вам угодно.

    Э л ь п и н. Ошибаются, следовательно, те, которые говорят, что эти окружающие нас светящиеся тела являются известными пятыми сущностями ⁴³, имеющими божественную природу, противоположную тем телам, которые находятся вблизи нас и вблизи которых мы находимся; они ошибаются подобно тем, которые утверждали бы это о свече или светящемся кристалле, видных нам издали.

    Ф и л о т е й. Конечно.

    Ф р а к а с т о р и й. Это на самом деле должно быть ясно всякому чувству, разуму и интеллекту.

    Б у р к и й. Но это не ясно моему интеллекту, который считает эти ваши мнения софистическими.

    Ф и л о т е й. Отвечай ему ты, Фракасторий, ибо я и Эльпин уже достаточно много рассуждали, а теперь мы будем вас слушать.

    Ф р а к а с т о р и й. Мой дорогой Буркий, предположим, что ты находишься на месте Аристотеля, а я представляю собой идиота и деревенщину, который признаётся, что ничего не понимает из того, что утверждает Филотей, и из того, что говорит Аристотель, а вслед за ним и весь мир. Я верю большинству, верю во имя славы и величия авторитета перипатетиков, восхищаюсь вместе с бесчисленной толпой божественностью этого демона природы; но именно благодаря этому я прихожу к тебе, чтобы ты меня обучил истине и освободил меня от мнений того, кого ты называешь софистом. И вот я тебя спрашиваю, на каком основании вы утверждаете, что существует такое колоссальное различие, во всяком случае, большое или даже какое бы то ни было различие между небесными телами и теми телами, которые находятся вокруг нас?

    Б у р к и й. Те божественны, а эти материальны.

    Ф р а к а с т о р и й. Каким образом вы мне докажете и заставите верить, что те более божественны?

    Б у р к и й. Ибо те бесстрастны и неизменны, нетленны и вечны, а эти наоборот; те движутся круговым и совершенным движением, эти же прямолинейно.

    Ф р а к а с т о р и й. Я хотел бы знать, на основании каких соображений вы считаете, что это единственное тело (которое ты считаешь состоящим из трёх или четырёх тел, но не считаешь организмом, членами которого являются эти тела) не движется подобно другим подвижным звёздам, принимая во внимание, что движение тех звёзд для нас незаметно ввиду того, что они находятся за пределами известного расстояния. Если это тело движется, то движение его не может быть для нас заметно, ибо, как это заметили древние и современные истинные наблюдатели природы и как это показывает тысячью способов чувственный опыт, мы можем заметить движение только посредством известного сравнения и сопоставления с каким-либо неподвижным телом. Так, люди, находящиеся в середине моря на плывущем корабле, если они не знают, что вода течёт, и не видят берегов, не заметят движения корабля. Ввиду этого можно сомневаться относительно покоя и неподвижности земли. Я могу считать, что если бы я находился на солнце, луне или на других звёздах, то мне всегда казалось бы, что я нахожусь в центре неподвижного мира, вокруг которого вращается всё окружающее, вокруг которого вращается этот окружающий меня мир, в центре которого я нахожусь. Вот почему я не уверен в различии между подвижным и устойчивым.

    Что касается прямолинейного движения, о котором ты говоришь, то мы, конечно, не замечаем, чтобы это тело двигалось по прямой линии, как мы этого не видим и у других тел. Земля, если она движется, движется по кругу, подобно другим звёздам, как это утверждали Гегезий, Платон и другие мудрецы и как это должен был допустить и Аристотель и всякий другой. Когда мы замечаем, что на этой земле что-либо подымается или опускается, то это не относится ко всему шару, а лишь к известным частям его, и эти части не удаляются дальше пределов той области, которая заключает части и члены этого шара; в нём, как в живом организме, происходят истечение и приток частей, их известное изменение и возобновление. Если то же самое происходит и на других звёздах, то оно также не должно быть для нас заметно; ибо если и на других звёздах происходят испарения, движения ветров, дождь, снег, гром и молния, засуха, плодородие, наводнение, рождение и смерть, то все эти явления, — если они происходят на других звёздах, — не могут быть для нас заметны. Ибо эти звёзды заметны для нас только благодаря постоянному блеску, который испускают через громадное пространство их огненные, водные или облачные поверхности. Таким же образом и наша звезда заметна для живущих на других звёздах благодаря блеску, который излучает поверхность моря (а иногда и облачные тела, благодаря которым тёмные части луны нам кажутся не столь тёмными). Поверхность нашей земли меняется только через огромнейшие промежутки — эпохи и столетия, в течение которых моря превращаются в континенты, а континенты в моря ⁴⁴. Это тело, следовательно, и те тела заметны только благодаря тому свету, который они излучают. Свет, который наша земля изливает на другие звёзды, обладает не меньшим постоянством и неизменностью, чем свет подобных же звёзд; и подобно тому как для нас незаметно прямолинейное движение и изменение частей звёзд, так и для них незаметно всякое другое движение и изменение, которые происходят на нашей земле. И подобно тому как с земли, которая есть другая луна, различные части луны нам кажутся в различной степени освещёнными, так и на луне, которая есть другая земля, различные части земли отличаются разнообразием форм своих поверхностей. И подобно тому как если бы луна была более удалена от нас, диаметр тёмных частей уменьшился бы, а светлые части соединились бы в одно и представляли бы для нашего зрения меньшее светящееся тело, точно так же и земля, если бы была более удалена от луны, казалось бы маленькой звездой. Отсюда мы можем заключить, что между бесчисленными звёздами существует множество других лун, множество других земных шаров, множество других миров, подобных нашему; и их жителям кажется, что наша земля движется вокруг них, подобно тому как нам кажется, что они движутся и вращаются вокруг этой земли. Почему, следовательно, мы должны утверждать, что существует различие между телами и этой землёй, когда мы всюду замечаем соответствие? Зачем нам отрицать это соответствие, если ни разум, ни чувство не заставляют нас сомневаться в этом?

    Б у р к и й. Вы, следовательно, считаете доказанным, что те тела не отличаются от нашего? ⁴⁵

    Ф р а к а с т о р и й. Я думаю — да; ибо то, что заметно у нас оттуда, может быть заметно у них отсюда и наоборот. И там и здесь заметны маленькие тела, которые вблизи освещены лишь отчасти, а издали кажутся светлыми точками, тем меньшими, чем дальше они друг от друга.

    Б у р к и й. Но где же тот прекрасный порядок, та прекрасная лестница природы, по которой восходят от более грубого и плотного тела, какова земля, к менее плотному, какова вода, к тонкому, каков пар, к более тонкому, каков чистый воздух, к тончайшему, каков огонь, к божественному, каково небесное тело? От тёмного к менее тёмному, к ясному, к более ясному и к самому ясному; от мрачного к светлому, от изменчивого и преходящего к тому, что свободно от всякого изменения и разрушения; от наиболее тяжёлого к тяжёлому, от этого к лёгкому, от лёгкого к наиболее лёгкому, а от этого к тому, что не легко и не тяжело; от движущегося к центру к тому, что движется от центра, а от этих к тому, что движется вокруг центра? ⁴⁶

    Ф р а к а с т о р и й. Вы хотите знать, где этот порядок? Там же, где сновидения, фантазии, химеры и сумасбродство. Ибо что касается движения, то всё, что движется от природы, имеет круговое движение вокруг своего собственного центра или вокруг другого центра; я говорю — круговое движение, рассматривая круг и круговое движение не просто в геометрическом смысле, а согласно тому правилу, которому следуют физические тела при перемене своих мест. Прямолинейное движение не свойственно по природе ни одному основному телу; ибо мы его замечаем лишь в тех частях, которые являются как бы выделениями, истекающими из мировых тел, в тех частях, которые притекают к родственным им сферам и составам. Это мы можем заметить на воде, которая в форме тумана, разрежённого от жары, восходит вверх, но в своей собственной форме, сгущённой от холода, спускается вниз, следуя законам движения, которые мы будем обсуждать в своём месте. Что же касается деления на четыре тела, которые называются землёй, водой, воздухом, огнём, то я хотел бы знать, какая природа, какое искусство, какое чувство производит это деление, проверяет его и доказывает?

    Ф и л о т е й. На это мы ответим, что подобно тому как в этом бесконечном пространстве вселенной наша земля вращается в этой области и занимает своё место, так и другие звёзды движутся по своим областям и занимают свои места в безмерном поле. И подобно тому как эта земля состоит из своих членов, имеет свои изменения, свои приливы и отливы в своих частях (как мы это видим у животных, соки и части которых непрерывно меняются и движутся), так и другие звёзды состоят из своих собственных, подобным же образом расположенных членов. И подобно тому как эта земля, если она движется согласно своему устройству, обладает круговым движением, движется вокруг своего собственного центра и вращается вокруг своего солнца, точно так же и все эти остальные мировые тела обладают подобным же движением. И отдельные части их, которые случайно удаляются от своего места (поскольку они не являются главными частями или членами их), естественно возвращаются по своему собственному импульсу обратно, подобно тому как здесь части суши и воды, которые под влиянием солнца и земли удаляются в форме выделенных паров к верхним областям этого тела, возвращаются обратно, как только они получат свою собственную форму. Таким же образом части тех тел не в большей степени удаляются за пределы известной области, чем наши; это станет очевидно, если мы рассмотрим материю комет, не принадлежащих к нашему шару. Таким же образом и части одного животного, — я имею в виду главные и отдалённые, — хотя бы они относились к тому же виду, что и части другого животного, тем не менее, поскольку они принадлежат к различным индивидуумам, никогда не чувствуют склонности обменяться местами; так, например, моя рука никогда не будет подходить к твоему плечу, а твоя голова — к моему туловищу. На этом основании мы можем сказать, что существует подобие между всеми звёздами, между всеми мирами и что наша земля имеет такое же соотношение с другими землями. Отсюда ни в коем случае не вытекает, что там, где существует этот мир, должны быть и другие миры и что они должны быть расположены в том же месте; но можно очень хорошо предполагать, что подобно тому как эта земля существует в своём месте, так и все другие существуют в своих местах; и подобно тому как этой незачем двигаться к месту других, так и другим незачем двигаться к месту этой; подобно тому как эта отличается по своей материи и другим индивидуальным свойствам от других, так и другие отличаются от этой. Точно так же и части этого огня движутся к этому огню, как части того огня к тому огню, а части той земли движутся к этой всей земле, как части той земли к той всей земле. Подобным же образом части земли и воды, находящиеся на луне, двигались бы против своей природы и насильственно к нашей земле, как и, наоборот, части нашей земли к луне. Та земля естественно движется по своему пути и остаётся в своей области там, наша естественно остаётся в своей области здесь; части той земли относятся к той земле, как наши к нашей; так же обстоит дело и с частями воды и огня. “Низ”, нижнее место этой земли не является какой-либо точкой эфирной области, находящейся вне земли (как это бывает с частями, находящимися вне своей собственной сферы, если это бывает), а находится в центре своей собственной массы, или округлённости, или тяжести. Таким образом “низ” этой земли не является каким-либо местом вне её, но он её собственная середина, её собственный центр. “Верх” для этой земли есть всё то, что находится на её окружности и за пределами этой окружности; поэтому части той земли так же насильственно удаляются за пределы её окружности и естественно стремятся к её центру, как и части этой земли насильственно от неё удаляются и естественно стремятся к своему собственному центру. Вот каким образом надо понимать истинное подобие между этой и другими землями.

    Э л ь п и н. Вы говорите прекрасно; ибо подобно тому как негоже и невозможно, чтобы какое-либо из этих живых существ, вместо того чтобы сохранить своё индивидуальное существование в собственном месте и в своих обстоятельствах, двигалось и пребывало в том месте, где находится другое, точно так же невозможно, чтобы части земли стремились и двигались к месту, где находятся части другой земли.

    Ф и л о т е й. Это, конечно, относится только к тем частям, которые являются действительно частями; ибо что касается первых неделимых тел, из которых первоначально целое составлено, то надо полагать, что они претерпевают изменения в безмерном пространстве, вследствие которых они вытекают из одного места и притекают в другое место. Если они вследствие божественного провидения в действительности не образуют новых тел и не разлагают старых, то всё же они обладают этой способностью. Ибо на самом деле мировые тела способны разлагаться ⁵⁸; но они могут оставаться вечно теми же самыми вследствие внутренних сил или вследствие внешних обстоятельств, ввиду того что атомы притекают к ним в таком же количестве, в каком они из них вытекают; таким образом, они остаются постоянно в том же самом количестве, подобно тому как и мы сохраняем свою телесную форму, хотя мы и возобновляем в каждый момент, час и день разные части нашего тела, поглощая и переваривая разные вещества.

    Э л ь п и н. Об этом мы будем говорить в другой раз. Но теперь я вполне понимаю, что подобно тому как всякая другая земля должна была бы насильственно двигаться к этой земле для того, чтобы достигнуть её места, так и наша земля лишь насильственно могла бы двигаться к одной из тех земель. Ибо подобно тому как от каждой части нашей земли можно двигаться вверх, к её окружности или к гемисферическому горизонту эфира, так и от каждой части поверхности другой земли можно двигаться вверх к нашей, ибо наша земля находится в окружности той земли, как и та земля — в окружности нашей. Я признаю, что хотя те земли имеют ту же природу, что и наша, тем не менее отсюда не следует, что они фактически относятся к тому же самому центру; ибо центр той земли не является центром нашей и окружность той земли не является окружностью нашей, подобно тому как моя душа не является вашей, тяжесть моих частей тела не является тяжестью ваших частей тела, хотя все эти тела, тяжести и души имеют то же самое название и принадлежат к тому же самому виду.

    Ф и л о т е й. Хорошо. Но если бы части той земли приблизились к этой земле, то возможно, что они получили бы импульс к этой земле; то же произошло бы с частями этой земли, если бы они приблизились к той; обычно, однако, мы не наблюдаем подобного явления в животных и в различных индивидуумах, принадлежащих к тому же самому виду, за исключением того случая, когда одно из них питается другим и увеличивается за счёт другого и когда одно превращается в другое.

    Э л ь п и н. Это хорошо. Но что ты окажешь, если вся та сфера приблизится к нашей столь близко, что от неё станут удаляться те её части, которые имеют склонность возвращаться обратно к её составу?

    Ф и л о т е й. Если мы примем, что значительные части земли удалятся за пределы той окружности её, вокруг которой, как говорят, находится чистый и прозрачный воздух, то я охотно соглашусь, что они могут естественно вернуться к своему месту; но они не могут вступить целиком в любую сферу, точно так же как и части другой сферы не могут естественным образом спускаться, а лишь насильственно подыматься; точно так же и части нашей земли не могут естественным образом спускаться к той земле, а лишь насильственно подыматься от нашей. Ибо для всех мировых тел нахождение вне их окружности есть “верх”, а их внутренний центр есть “низ”, и понятие центра, к которому естественным образом стремятся их части, определяется не внешним пунктом, а внутренним. Этого не поняли те, которые воображают некоторый предел вселенной и, неправильно её определяя, считают, что центры мира и нашей земли совпадают. Знаменитые математики нашего времени показали противоположное: они нашли, что центр земли не отстоит одинаково далеко от воображаемой окружности мира. Другие, ещё более мудрые учёные, признав движение земли, нашли, не только благодаря разумным доводам своей науки, но также и вследствие известного естественного основания, что земля столь же удалена от центра, как и солнце, по крайней мере от центра мира и вселенной, которые мы видим нашими глазами. Это воззрение более разумно, связано с меньшими затруднениями и образует теорию, которая в большей степени согласна с фактором регулярного движения блуждающих тел вокруг центра ⁵⁹. Таким образом, исходя из их собственных принципов, можно было бы легко открыть мало-помалу неправильность утверждений о тяжести нашей земли, различии этого места от других, одинаковой отдалённости бесчисленных миров, которые мы видим за пределами так называемых планет, и о том, что все мировые тела движутся в высшей степени быстро вокруг одного, но это одно не вращается по отношению к ним всем; во всяком случае значительные трудности, которые вытекают из предпосылок вульгарной философии, должны были бы сделать подозрительным это мировоззрение для его сторонников. Возвращаясь к нашему исходному положению, повторяю, что ни целое, ни часть целого не движутся к центру другого целого, хотя бы одна звезда приблизилась к другой столь близко, что поверхности или точки их окружности касались бы между собою.

    Э л ь п и н. Заботливая природа позаботилась о противоположном, так как, случись это, одно тело разрушило бы другое, холодное и влажное уничтожились бы тёплым и сухим, в то время как при правильном распределении их расстояний одно живёт и питается другим. Кроме того подобное тело мешало бы другому подобному получать от него соответствующее полезное действие, которое несходное даёт и получает от несходного; мы не раз говорили, что промежуточное положение другой земли, называемой луной, между нашей землёй и солнцем угрожает нам немалою опасностью. Но что же было бы, если бы луна была ещё ближе к земле и могла бы нас лишать тепла и жизненного света на ещё более продолжительный срок?

    Ф и л о т е й. Вы говорите хорошо. Продолжайте дальше относительно Аристотеля.

    Э л ь п и н. Аристотель приводит дальше мнимое возражение противников, которое гласит, что отдалённые тела не могут двигаться друг к другу, ибо поскольку они удалены друг от друга, постольку они получают другую природу. Против этого он возражает, что большее или меньшее расстояние не может менять природу тел.

    Ф и л о т е й. Это, если понимать как следует, вполне правильно. Но мы отвечаем другим образом и приводим другие соображения, почему одна земля не может двигаться к другой, как бы она ни была близка к ней или далека от неё.

    Э л ь п и н. Я это понял. Но мне кажется, однако, правильным то, что, по-видимому, утверждали древние, говоря, что тело становится менее деятельным вследствие увеличения расстояния (они это называли на своём языке обычно свойством или природой тела); ибо части должны преодолевать большее сопротивление воздуха и поэтому менее способны преодолевать окружающую их среду и спускаться вниз.

    Ф и л о т е й. Конечно, наблюдения подтверждают это относительно частей нашей земли, ибо последние, отдалившись на известное расстояние, стремятся обратно к своему составу; и чем больше они к нему приближаются, тем с большей скоростью они движутся. Но мы говорим теперь о частях другой земли.

    Э л ь п и н. Но, поскольку эти земли и части их подобны друг другу, что случилось бы, если бы они стали ещё ближе? Не будут ли привлечены их внешние части с одинаковой силой той и другой землёй и не начнут ли они вследствие этого подыматься или опускаться?

    Ф и л о т е й. Из неправильных предпосылок вытекает неправильное следствие. Но, не говоря об этом, я утверждаю, что части, находящиеся на одинаковом расстоянии от различных земель, или остаются в покое, или решаются приблизиться к одному месту, по отношению к которому можно сказать, что они спускаются, в то время как по отношению к другому они подымаются.

    Э л ь п и н. Но каким образом части одного основного тела будут двигаться к частям другого основного тела, если они одинаковы по виду? Ведь мы видим, что части и члены одного человека не могут прибавляться и прикрепляться к частям другого человека.

    Ф и л о т е й. В основном и первичном смысле это верно, но в производном и вторичном смысле часто бывает противоположное. Ибо мы сами видели, что мясо одного человека было прикреплено к тому месту, где был нос другого. Я убеждён, что и ухо одного человека можно легко прикрепить к тому месту, где было ухо другого.

    Э л ь п и н. Такого рода хирургическая операция производится, наверное, не часто.

    Ф и л о т е й. Конечно.

    Э л ь п и н. Я возвращаюсь к предмету нашего исследования. Если бы камень был подвешен в воздухе на одинаковом расстоянии от двух земель, то что бы с ним случилось? Оставался бы он на месте или же скорее решился бы двинуться к одному из двух тел?

    Ф и л о т е й. Я говорю: если бы камень находился на одинаковом расстоянии от обоих тел и они относились бы к нему одинаково и были бы в отношении к нему одинаково расположены, то решение оставалось бы сомнительным; равновесие обеих сил было бы при-иной того, что он оставался бы на месте и не мог бы решиться двинуться скорее к одному, чем к другому, и он не испытывал бы большего стремления к одному, чем к другому. Но если одно тело имеет более родственную природу с этим камнем и более соответствует его стремлению к самосохранению, то он решится спуститься к нему кратчайшим путём. Ибо основным мотивом является не собственная сфера и не собственный состав, а стремление к самосохранению; так, мы видим, что пламя стелется по земле, склоняется вниз и подбирается к соседнему месту, где оно может получить питание, но потом оно подымается вверх, к солнцу, к которому не могло бы подняться, если бы не согрелось по дороге.

    Э л ь п и н. Но что ты скажешь относительно добавления Аристотеля, что части и родственные тела, как бы далеко они ни отстояли друг от друга, всё же стремятся к своему целому и подобному?

    Ф и л о т е й. Кто не видит, что это противоречит всякому разуму и опыту? Это ясно из того, что нами недавно сказано. Конечно, части, находящиеся за пределами своего собственного шара, движутся к подобным им веществам, хотя бы они не находились с ними в первоначальной и основной связи; они движутся также и к другим, которые отличаются от них по виду, лишь бы они способствовали их сохранению и питали их. Ибо внутренний основной импульс происходит не от отношений, которые тело имеет к определённому месту, определённой точке и своей сфере, но от естественного импульса искать то место, где оно может лучше и легче сохранить себя и поддержать своё настоящее существование; ибо к этому одному стремятся все естественные вещи, каким бы неблагородным н” было это стремление. Так, мы видим, что больше всего стремятся жить и боятся умереть те люди, которые не обладают светом истинной философии, не знают иного бытия, кроме настоящего, и думают, что за этой жизнью не может следовать иная, которая бы к ним относилась. Ибо они не дошли до понимания того, что жизненный принцип не состоит в акциденциях ⁶⁰, являющихся результатом состава тел, но что он является неделимой и неразложимой субстанцией, которой (если она не терпит расстройства) не подобает ни стремление к самосохранению, ни страх гибели; такого рода стремление подобает лишь составным телам как таковым, т. е. поскольку их состав обусловлен известной симметрией, строением и акциденциями. Ибо ни духовная субстанция, которую считают объединяющей, ни материальная субстанция, которую считают объединяемой, не могут претерпеть какие-либо изменения или страдания и, следовательно, не стремятся к. самосохранению; поэтому таким субстанциям не соответствует какое-либо движение; оно соответствует только сложным субстанциям. Вы согласитесь с этим, если поймёте, что тяжесть или лёгкость не относятся к мирам или к частям их, ибо эти различия являются не естественными, а только производными и относительными. Далее, из изложенного нами выше, а именно — что вселенная не имеет предела и края, но безмерна и бесконечна, вытекает, что основные тела по отношению к какой-либо середине или краю не могут двигаться прямолинейно, ибо они находятся в одном и том же отношении ко всем краям, находящимся вне их окружности; поэтому прямолинейным движением обладают лишь их собственные части, но не по отношению к какой-либо другой середине или центру, а по отношению к их собственному содержанию, составу и совершенству; но об этом я буду говорить в своё время и в своём месте.

стр. 413
Диалог пятый
Альбертин ⁶⁵
(новый собеседник)

    А л ь б е р т и н. Я хотел бы знать, какой призрак, какое неслыханное чудовище, какой ненормальный человек, какой необычайный ум вновь преподнёс миру эти открытия, или, может быть, он принёс для обновления уже отжившие старые вещи, срезанные корни которых должны дать в нашу эпоху новые ростки?

    Э л ь п и н. Да, это срезанные корни, которые вновь произрастают, это старые вещи, которые снова возвращаются, это скрытые истины, которые вновь раскрываются, это новый свет, который после долгой ночи вновь восходит на горизонте нашего познания и мало-помалу приближается к меридиану нашего интеллекта.

    А л ь б е р т и н. Если бы я не знал Эльпина, то я знал бы, что ему ответить.

    Э л ь п и н. Говорите всё, что вам угодно. Если вы обладаете такими же способностями, как я, то вы должны быть с ним согласны, так же как и я. Но если ваши способности лучше моих, то я уверен, что вы с ним согласитесь ещё скорее и охотнее, чем я. Что же касается тех, для которых обыкновенная наука и вульгарная философия трудны и которые являются ещё учениками и притом мало разбирающимися в философии (хотя они таковыми себя обычно не считают), то их трудно привлечь на нашу сторону, ибо они находятся под властью всеобщей веры и прославленных авторов, труды которых попали им в руки. Репутация толкователей и комментаторов этих авторов ставится ими также очень высоко.

    Наоборот, те, для которых названная философия ясна, которые достигли того, что они больше не тратят остатка своей жизни для понимания того, что сказал другой, а имеют собственный разум и пользуются глазами своего собственного активного духа ⁶⁶, для того чтобы проникнуть во все потайные углы и рассмотреть её, обнажённую всеохватывающими глазами Аргуса, через тысячу дверей, — эти люди способны, приблизившись вплотную к предмету, проводить различие между тем, что составляет предмет веры и считается истинным, только потому, что человек смотрит издали и следует силе привычки и ходячему мнению, и между тем, что истинно и признаётся достоверным вследствие его соответствия истинной сущности вещей. Едва ли, думаю я, эта философия может быть одобрена теми, кто не одарён природным умом и кто, по крайней мере, не получил хотя бы посредственного образования в различных отраслях науки и таким образом не способен пользоваться интеллектуальной рефлексией, позволяющей устанавливать различие между тем, что основано на вере, и тем, что установлено на основе очевидности истинных принципов, ибо некоторые предметы обычно основываются на таких принципах, которые, если их хорошо разобрать, приводят к невозможным и противоречащим природе выводам.

    Оставим эти грязные и продажные головы, которые мало заботятся или совсем не заботятся об истине и довольствуются знанием того, что считается общепринятым, которые меньше всего являются друзьями подлинной науки, но жаждут славы и хорошей репутации, которые стремятся казаться учёными, но не быть таковыми. Очень плохо, говорю я, сделает свой выбор среди различных мнений и иногда противоречивых утверждений тот, кто не может составить себе твёрдое и правильное суждение относительно их. И очень трудно иметь какое-либо суждение тому, кто не в состоянии сравнить между собой это и то, одно и другое. А сделать сравнение между различными вещами будет стоить громадного труда тому, кто не в состоянии установить различие, которое существует между одним и другим. Но различие довольно трудно понять и установить до тех пор, пока бытие и сущность каждой вещи скрыты. Бытие же и сущность не могут быть выявлены до тех пор, пока не вскрыты причины и начала, составляющие их основу. И только тогда, когда вы посмотрите очами разума и оцените правильным мышлением основы, принципы и причины, на которых базируются различные и противоположные философии, вы увидите, какова природа, сущность и особенность каждой из них; только взвесив их на весах разума, вы сможете установить, каково различие между одной и другой, сравнить, насколько истинна та или другая, и без колебаний сделать выбор и примкнуть к истинной философии.

    А л ь б е р т и н. Вести борьбу с нелепыми и глупыми воззрениями — это дело пустых и глупых людей, сказал князь философов Аристотель.

    Э л ь п и н. Хорошо сказано. Но если вы внимательно посмотрите, то увидите, что это мнение и совет могут быть применены также к его собственным воззрениям, которые оказываются глупыми и пустыми. Кто хочет правильно рассуждать, должен, как я сказал, уметь освободиться от привычки принимать всё на веру, должен считать равно возможными противоречивые мнения и отказаться как от тех предубеждений, которые он впитал со дня рождения, так и от тех, которые он воспринял вследствие взаимного общения или же которые возрождаются при посредстве философии, — одним словом, он должен умереть для толпы и для тех учёных, которые считаются мудрыми большинством какой-либо эпохи. Я этим хочу сказать, что, для того чтобы вынести правильное суждение относительно споров учёных двух эпох, которые высоко чтятся большинством народа своего времени, следует вспомнить то, что сам Аристотель сказал, а именно: если мы не всесторонне рассматриваем вопрос, то нередко может случиться, что мы легкомысленно судим, а с другой стороны, сила привычки может укоренить в нашем сознании предубеждение, которое приведёт к тому, что мы признаем необходимым то, что невозможно, и, наоборот, найдём невозможным то, что безусловно истинно и необходимо. И если это может иметь место относительно совершенно очевидных вещей, то что же мы должны сказать о таких проблемах, которые сами по себе сомнительны и зависят от того, насколько хороши и устойчивы лежащие в их основе принципы?

    А л ь б е р т и н. По мнению Аверроэса ⁶⁷ и многих других комментаторов, нельзя знать ничего того, чего не знал Аристотель.

    Э л ь п и н. Аверроэс и его приверженцы имели, по-видимому, столь слабый разум и пребывали в столь глубокой темноте, что Аристотель казался им наиболее возвышенным и ясным умом. Поэтому, если бы этот философ и другие, делавшие аналогичные утверждения, хотели бы выразиться наиболее точно, то они должны были бы сказать, что Аристотель в их глазах — бог. Но этим самым они не столько возвеличили бы Аристотеля, сколько показали бы своё собственное ничтожество. Ибо их мнение имеет не больше ценности, чем мнение обезьяны, что её дети — самые приятные создания на свете, а её муж — самый красивый самец в мире.

    А л ь б е р т и н. “Мучаются родами горы...”⁶⁸

    Э л ь п и н. Вы увидите, что родится не мышь.

    А л ь б е р т и н. Многие метали свои стрелы в Аристотеля и возводили против него укрепления; но их укрепления разрушены, их стрелы притупились, их луки сломались.

    Э л ь п и н. Возможно. Где одно ничтожество ведёт войну с другими — одно из них может оказаться сильнее всех. Но от этого оно не перестаёт быть ничтожеством, и в конечном счёте оно должно быть разоблачено и побеждено истиной.

    А л ь б е р т и н. Я утверждаю, что невозможно опровергнуть доводы Аристотеля.

    Э л ь п и н. Это слишком поспешное суждение.

    А л ь б е р т и н. Я это заявляю лишь после того, как очень основательно рассмотрел учение Аристотеля и достаточно в него углубился. Я не только не нашёл ни одной ошибки, но, наоборот, убедился, что его учение полно божественной мудрости. Я уверен в том, что на всякого человека это учение должно произвести такое же впечатление, как на меня.

    Э л ь п и н. Вы, следовательно, судите о желудках и мозгах других людей по аналогии с вашим желудком и мозгом, и то, что невозможно для вас, вы считаете невозможным и для других. На свете есть некоторые несчастные люди, которые помимо того, что они лишены всего хорошего, кроме того, по велению рока, сопровождаются ещё в качестве вечных спутников эриниями и адскими фуриями, которые заставляют их добровольно набрасывать себе на глаза мрачное покрывало разъедающей зависти, для того чтобы они не видели своей собственной наготы, бедности и убожества и не заметили красоты, богатства и блаженства других; они скорее предпочитают гордо зачахнуть в грязной и надменной нужде и быть погребёнными под мусором упрямого невежества, чем признать правоту нового учения и сознаться в своём прежнем невежестве.

    А л ь б е р т и н. Итак, вы хотите, чтобы я, так сказать, стал учеником этого человека? Я, доктор, признанный многими академиями, читавший в качестве профессора публичные лекции в первых академиях мира, должен теперь отречься от Аристотеля и начать учиться философии у подобных субъектов!

    Э л ь п и н. Что касается меня, то, будучи не доктором, а невеждой, я стремлюсь учиться. Не будучи тем, чем я должен был бы быть, а являясь тем, что я есть, я желал бы овладеть знаниями. Но я готов признать своим учителем не только этого человека, но и любого другого, которого боги для этого назначили, дав ему понимать то, чего я не понимаю.

    А л ь б е р т и н. Итак, вы хотите сделать меня снова школьником?

    Э л ь п и н. Наоборот, я хочу, чтобы вы были не школьником, а взрослым.

    А л ь б е р т и н. Очень благодарен за ваше вежливое предложение содействовать моему продвижению вперёд и привести меня в восторг от его ума, сделав меня слушателем этого беспокойного человека, который, как каждый знает, является противником общепризнанных доктрин, презираем в академиях, очень немногими хвалим, никем не признан и всеми преследуется.

    Э л ь п и н. Всеми людьми преследуем — конечно, но что это за люди! Немногими хвалим — да, но лучшими и благороднейшими! Противник общепринятых доктрин, но не потому, что они доктрины, и не потому, что они всеми приняты, а потому, что они ложны. Академиями презираем — по той причине, что там, где есть расхождение во взглядах, там нет любви. Смутьян — ибо толпа ненавидит тех, кто от неё отделяется и над нею возвышается, и именно поэтому он является мишенью всеобщих нападок. Я вам лучше всего опишу состояние его ума, если скажу, что, поскольку речь идёт о спекулятивных вопросах, он не столько стремится обучать, сколько обучаться, предпочитает узнавать новое и больше радуется, когда узнаёт, что вы хотите обучить его (ибо это даёт ему надежду на успех его дела), чем если бы вы желали учиться у него; ибо он больше хочет учиться, чем учить, и чувствует себя более призванным к первому, чем ко второму. Да вот как раз идёт и он сам вместе с Фракасторием.

    А л ь б е р т и н. Добро пожаловать, Филотей.

    Ф и л о т е й. Здравствуйте, в добрый час!

    А л ь б е р т и н.

    Ф р а к а с т о р и й. Добро пожаловать!

    А л ь б е р т и н. До сих пор я считал вашу философскую позицию столь слабой, что полагал ниже своего достоинства даже выслушать ваши доводы, не то что возражать на них.

    Ф и л о т е й. Точно так же рассуждал я в первые годы, когда я занимался Аристотелем, но только до определённого момента. Теперь же, после того как я его лучше узнал и изучил и с более зрелым умом могу судить о предмете, возможно ли думать, что я растерял свои знания и свой разум? Однако, поскольку эта болезнь такова, что её меньше всего чувствует сам больной, я, опасаясь, что перехожу от учёности к незнанию, могу быть очень доволен, что нашёл такого врача, который способен излечить мена от моей болезни.

    А л ь б е р т и н.

Сама природа здесь и лекарь вместе с ней
Бессильны, коль болезнь проникла до костей ⁷⁰.

    Ф р а к а с т о р и й. Сделайте одолжение, синьор, пощупайте сначала его пульс и посмотрите его мочу, и если после того мы убедимся, что ничем не можем помочь, тогда составим консилиум.

    А л ь б е р т и н. Наилучший способ проверить, пульс — это посмотреть, как вы сможете справиться с теми отдельными аргументами, которые я вам приведу и из которых с необходимостью вытекает невозможность существования многих миров и их бесконечности.

    Ф и л о т е й. Я буду вам немало обязан, если вы нам это докажете. Но если вам это не удастся, то я всё же окажусь вашим должником за то, что вы тем самым будете содействовать укреплению моих собственных убеждений. Ибо я уверен, что благодаря вам я могу почувствовать всю силу противоположного мнения; поскольку вы сведущи в обычных науках, вы легко сможете мне показать значение ваших оснований и построений и в чём их отличие от наших принципов. Но, для того чтобы не прервать нити наших рассуждений и дать возможность каждому спокойно всё объяснить, будьте любезны привести все доводы, которые вы считаете наиболее важными и основными и которые кажутся вам наиболее убедительными.

стр. 432

    Ф и л о т е й. За воображаемой окружностью и выпуклостью мира существует, следовательно, время, так как там есть мера и основание движения и существуют подвижные тела. Это возражение относится к первому положению, выставленному вами относительно единства мира.

    Что касается вашего второго положения, то я утверждаю, что на самом деле существует первый и главный двигатель, но он является им не в том смысле, чтобы, спускаясь от него по ступеням, второй, третьей и следующим, можно было, считая, спуститься от него к среднему и последнему; я считаю, что таких двигателей нет и не может быть, ибо там, где существует бесконечное число, там нет ступеней и численного порядка, хотя бы и существовали известные степени и разряды, согласно отношению и достоинству, или различию родов и видов, или различию ступеней в том же роде и виде. Существует, следовательно, бесконечное множество двигателей, точно так же как бесконечное множество душ этих сфер, которые являются формами и внутренними актами, и по отношению к ним существует властитель, от которого они все зависят, первый, который сообщает движущую силу духам, душам, богам, божествам, двигателям и сообщает движение материи, телу, одушевлённому, низшей природе, подвижному. Существует, следовательно, бесконечное множество двигателей и движущихся тел, которые все сводятся к активному и пассивному принципу ⁷³, подобно тому как всякое число сводится к единице; бесконечное число и единица совпадают, точно так же как совпадают в едином высшее активное начало, имеющее возможность делать всё, с тем, что может стать всем, как это было показано в конце книги “О причине, начале и едином”. Согласно числу, следовательно, и множеству, существует бесконечное подвижное и бесконечное движущее; но, согласно единству и единичности, существует бесконечный подвижный двигатель, бесконечная неподвижная вселенная, и это бесконечное число и величина совпадают с бесконечной единицей и простотой в одно простейшее индивидуальное начало, истинное, сущее. Нет, таким образом, первого движимого, за которым в известном порядке следовало бы второе, а затем и последнее, и даже до бесконечности; но все подвижные тела одинаково близки к первому или же далеки от первого и всеобщего двигателя. Подобно этому в логическом смысле все виды имеют одинаковое отношение к тому же роду, а все индивидуумы — к виду; таким образом, всеобщий бесконечный двигатель в бесконечном пространстве производит всеобщее бесконечное движение, от которого зависят бесконечные двигатели и движущиеся тела, из которых каждый имеет конечные размеры как по объёму, так и по деятельности.

    Что касается третьего аргумента, то я утверждаю, что в эфирном поле нет какого-либо определённого пункта, к которому как к середине двигались бы тяжёлые тела и от которого удалялись бы лёгкие тела по направлению к окружности; ибо во вселенной нет середины и нет окружности; или, если хочешь, повсюду есть середина и каждую точку можно принимать за часть окружности по отношению к какой-либо другой середине или центру. Что касается нас, то мы называем тяжёлым то, что от окружности этого шара движется к середине, лёгким же то, что движется в обратном направлении; и мы увидим, что на самом деле нет ничего тяжёлого, что не было бы в то же время лёгким, так как все части земли последовательно меняют своё место, положение и состав и в течение длинного ряда столетий всякая центральная часть перемещается к окружности, а всякая часть, находящаяся на окружности, перемещается к центру. Мы увидим, что тяжесть или лёгкость суть не что иное, как стремление частей тел к собственному месту, содержащему и сохраняющему их, где бы оно ни было, и что они перемещаются не вследствие различий в местоположении, но вследствие стремления к самосохранению, каковое в качестве внутреннего принципа толкает каждую вещь и ведёт её, если нет внешних препятствий, туда, где она лучше всего избегает противоположного и присоединяется к подходящему. Таким образом части, находящиеся на окружности луны и других миров, подобных нашему по роду и виду, стремятся к середине шара, как будто вследствие силы тяжести, и, обратно, тонкие части удаляются к окружности, как будто вследствие силы лёгкости. Но на самом деле они удаляются от окружности или приближаются к ней не по этой причине; ибо если бы дело происходило таким образом, то чем больше части приближались бы к окружности, тем скорее и быстрее они убегали бы, и, обратно, чем больше они удалялись бы от неё, тем сильнее стремились бы к противоположному месту. Но мы наблюдаем противоположное этому явление, когда тела, находящиеся за пределами земной области, остаются свободно висеть в воздухе, не поднимаясь вверх и не спускаясь вниз, до тех пор пока не приобретут большей тяжести вследствие присоединения частей или сгущения от холода, — и в таком случае они, раздвигая нижележащий воздух, возвращаются к своему составу, или же, разлагаясь и утончаясь от жары, рассыпаются в атомы.

    А л ь б е р т и н. Я бы это понял ещё лучше, если бы вы мне показали более подробно неотличимость звёзд от этого земного шара.

    Ф и л о т е й. Это вам легко объяснит Эльпин, соответственно тому, что он слышал от меня. И он вам покажет более подробно, что всякое тело является тяжёлым или лёгким не по отношению к областям вселенной, но по отношению частей к своему целому, содержащему и сохраняющему их. Звёзды, стремясь сохранить своё настоящее состояние, движутся в различных направлениях и соединяются друг с другом, подобно каплям в море, или же разъединяются, подобно всем жидкостям, под влиянием солнца или же других огней. Ибо всякое природное движение, которое происходит вследствие внутреннего принципа, существует лишь для того, чтобы удалиться от несоответствующего и противоположного и приблизиться к дружественному и соответствующему. Ибо ничто не движется со своего места, если только оно не изгоняется противоположным; и на своём месте ничто не бывает лёгким или тяжёлым, но земля, поднятая в воздух, стремясь к своему месту, становится тяжёлой и чувствует себя тяжёлой. Таким же образом вода, поднятая в воздух, становится тяжёлой, но она не имеет тяжести в своём собственном месте. Так, для тел, погружённых в воду, она не имеет тяжести, в то время как небольшая ваза, наполненная водой, будучи вытащена из воды, становится тяжёлой. Голова не имеет тяжести по отношению к своему собственному туловищу, но голова другого, помещённая на нём, будет обладать тяжестью; причина этого та, что она будет находиться не на своём природном месте. Если, таким образом, тяжесть или лёгкость есть стремление к сохраняющему месту и бегство от противоположного, то ничто, помещённое в своём месте, не бывает тяжёлым или лёгким; также ничто, удалённое от своего сохраняющего места или от противоположного ему, не становится тяжёлым или лёгким до тех пор, пока не почувствует пользы от одного или отвращения к другому; но, если, чувствуя отвращение к одному, оно в то же время испытывает чувство смятения, смущения и нерешительности по отношению к противоположному, в таком случае оно побеждается первым.

    А л ь б е р т и н. Вы обещаете великое, и вы большею частью выполняете обещанное.

    Ф и л о т е й. Чтобы не повторять два раза то же самое, я предоставляю Эльпину объяснить вам остальное.

    А л ь б е р т и н. Мне кажется, что я всё понимаю, ибо одно сомнение возбуждает другое, одна истина доказывает другую; и я начинаю понимать больше, чем могу объяснить; до сих пор я считал достоверными многие вещи, в которых теперь начинаю сомневаться. Вот почему я чувствую, что всё легче начинаю соглашаться с вами.

    Ф и л о т е й. Когда вы меня поймёте вполне, вы во всём со мною согласитесь. Пока же держитесь вновь усвоенного или, по крайней мере, не поддерживайте столь решительно противоположного мнения, как вы это делали перед вступлением в спор. Ибо понемногу и по различным поводам мы объясним полностью всё то, что относится к нашему предложению. Оно покоится на многих основаниях и причинах; ибо подобно тому как заблуждение влечёт за собой другое заблуждение, так и новая истина следует за открытой истиной.

    Что касается четвёртого аргумента, то мы говорим, что поскольку существует столько центров, сколько существует индивидуумов, шаров, сфер, миров, то отсюда не следует, чтобы части какого-либо тела относились к другому центру, а не к своему собственному, или удалялись к другой окружности за пределами своей собственной. Таким образом, части этой земли не стремятся к другому центру и не пытаются соединиться с другим шаром, подобно тому как соки и части животного имеют свои приливы и отливы в его собственном теле и не имеют никакого отношения к другому телу, отличному от него по числу.

    Относительно того, что вы считаете неправильным, чтобы середина, которая согласуется с другой серединой по виду, была от неё дальше, чем середина и окружность, которые по своей природе противоположны, почему и должны быть наиболее удалены друг от друга, я вам отвечу, во-первых, что противоположности не должны быть наиболее удалены друг от друга, но лишь настолько, чтобы одна могла действовать на другую, а та претерпевать действие первой; так и на солнце мы видим, что ближе всего к нам расположены те его земли, которые находятся на его окружности; да и порядок всей природы показывает, что одна противоположность существует, живёт и питается другою, в то время как та претерпевает действие, изменяется, побеждается и превращается в другую.

    Кроме того мы недавно обсуждали с Эльпином вопрос о расположении четырёх элементов, которые все необходимы для состава каждого шара в качестве частей, из коих одна расположена внутри другой или смешана с нею; но они не отличаются друг от друга, как объемлющее и объемлемое, ибо там, где имеется сухое, там же существуют вода, воздух и огонь в явном или скрытом виде; таким образом, различие, которое мы делаем между шарами, из коих одни огненные, вроде солнца, другие же водянистые, вроде луны и земли, происходит не оттого, что они состоят из простого элемента, а оттого, что один элемент преобладает в их составе.

    А затем совершенно неправильно, будто бы противоположности наиболее удалены, друг от друга, ибо во всех вещах они по своей природе связаны и объединены; и вселенная, как относительно своих главных частей, так и относительно второстепенных, состоит только из подобной связи и соединения противоположностей, так что нет ни одной части земли, которая не была бы самым тесным образом связана с водою, без которой нет плотности, соединения атомов и прочности. Кроме того какое земное тело настолько плотно, чтобы оно не имело невидимых пор, без которых тела были бы неделимы и не проникал бы в них огонь или жар, являющиеся чувственными телами, отделяющимися от предметов? Где, следовательно, находятся части твоего холодного и сухого тела, которые не были бы соединены с тёплым и влажным телом? Деление элементов, следовательно, носит чисто логический характер, а не реальный; если солнце находится в области, отдалённой от земной области, то это не значит, что от него воздух, земля и вода более отдалены, чем от нашей земли; потому что оно — такое же сложное тело, как и наша земля, хотя из четырёх элементов на солнце преобладает один элемент, а у нас другой. Кроме того если мы полагаем, что природа должна соответствовать этой логике, которая считает, что между противоположностями существует наибольшее расстояние, то отсюда следовало бы, что между твоим огнём, который лёгок, и землёй, которая тяжела, должно быть расположено твоё небо, которое не тяжело и не легко. Если же ты скажешь, что это относится только к четырём основным элементам, то их пришлось бы расставить в другом порядке. Я хочу сказать, что вода должна была бы находиться в центре и быть местом, куда стремится всё наиболее тяжёлое, если огонь находится на окружности и является тем местом, куда стремится всё наиболее лёгкое; потому что вода, которая холодна и влажна и в этом смысле противоположна огню, согласно обоим качествам должна быть наиболее удалена от горячего и сухого элемента; воздух же, тёплый и влажный, должен быть наиболее удалён от холодной и сухой земли. Вы видите, следовательно, насколько непоследовательно это предложение перипатетиков, всё равно, будете ли вы его рассматривать по отношению к природе или же согласно их собственным принципам и основоположениям.

    А л ь б е р т и н. Я это вижу и очень ясно.

    Ф и л о т е й. Вы видите ещё, что не противоречит разуму наша философия, которая всё сводит к одному принципу и к одной цели и заставляет совпадать противоположности таким образом, что существует общий носитель обоих; мы считаем, что эта противоположность в конечном счёте служит основанием божественного изречения, что противоположности существуют в противоположностях, откуда нетрудно узнать, каким образом каждая вещь происходит из каждой вещи; но это не сумели понять Аристотель и другие софисты.

    А л ь б е р т и н. Я вас слушаю с удовольствием. Я знаю, что такие многочисленные и столь различные заключения не могут быть доказаны сразу и все вместе; но, после того как вы мне доказали трудности в делах, которые я считал правильными, я стал сомневаться во всех остальных, которые я считал верными по тем же соображениям. Вот почему я теперь готов выслушать внимательно и без возражений ваши основания, принципы и рассуждения.

    Э л ь п и н. Вы увидите, что философия Аристотеля не являлась золотым веком её. Теперь разрешаются возбуждённые вами сомнения.

    А л ь б е р т и н. Меня не очень интересуют остальные пункты, ибо я жажду понять основные принципы вашей доктрины; если я их пойму, то сумею разрешить остальные сомнения, возникающие из них.

    Ф и л о т е й. Об этом мы будем рассуждать после. Что касается пятого аргумента, то вы должны обратить внимание, что если мы будем воображать бесконечное множество миров, расположенных согласно тем отношениям состава, которые вы воображаете, т. е. общепринятых четырёх земных элементов, и ещё будем воображать восемь, девять или десять других небес, составленных из другой материи и обладающих другой природой, окружающих эту землю и быстро движущихся вокруг неё по кругам; если кроме этого мира, так устроенного, имеющего сферическую форму, будем принимать множество подобных же сферических и подвижных миров, то в таком случае мы должны будем ответить и вообразить, каким образом каждый из них является продолжением другого и соприкасается с ним; тогда мы сможем в своей фантазии представить, во скольких пунктах окружности может быть касание находящихся вокруг миров. Тогда вы увидите, что сколько бы ни было горизонтов вокруг одного мира, они уже не будут горизонтами одного мира, но каждый имел бы такое отношение к своей середине, какое другой имеет к своей, потому что они влияют лишь на те тела, вокруг которых они кружатся и вращаются. Подобно этому если бы несколько животных касались друг друга и были тесно прижаты один к другому, то из этого не вытекало бы, что члены одного принадлежат к членам другого и что каждое из них может обладать несколькими головами и туловищами. Но мы, благодарение богам, не должны в своих затруднениях искать подобного жалкого выхода; ибо вместо стольких небес и стольких подвижных тел, быстрых и медленных, движущихся по прямому и косому направлениям, к востоку и к западу, по оси мира и по оси зодиака, туда и сюда, уклоняющихся в той или иной степени, мы имеем одно небо, одно пространство, в котором движутся по своим собственным кругам и путям как та звезда, на которой мы обитаем, так и все другие звёзды. Они и суть бесконечное множество миров, т. е. неисчислимое количество звёзд; это и есть бесконечное пространство, т. е. небо, содержащее их и распростёртое над ними. Уничтожается фантастическое представление о всеобщем движении всех небесных тел вокруг центра земли, потому что становится ясным, что земля вращается вокруг своего собственного центра и обозревает окружающие светила в двадцать четыре часа. Уничтожается окружающий нашу земную область ряд кругов-деферентов, к которым прикреплены звёзды; но каждому солнцу присваивается своё собственное движение, которое мы называем эпициклическим, со своими различиями от движения других звёзд; движутся же эти солнца в течение долгих веков, если не вечно; побуждаемые не внешним двигателем, а своей собственной душой, подобно тому как наше солнце движется вокруг своего центра и вокруг элемента огня.

    Вот каковы, следовательно, миры и вот каково небо, то самое небо, которое мы видим вокруг нашего шара, который не менее других является великолепной светящейся звездой. Миры же, как они нам кажутся, различаются по блеску и свету и расположены на известных расстояниях друг от друга; и ни один из них не ближе к другому, чем луна к земле или земля к солнцу; так что противоположность не разрушает другую, но питает её, а подобное не мешает другому, но уступает ему место. Таким образом, в известных пропорциях, в известных промежутках времени этот наш наихолоднейший шар греется на солнце той или иной стороной, тем или другим своим ликом; и с известными переменами он уступает место соседней земле, которую мы называем луной, или заставляет её уступить место ему, в то время как одно или другое из этих тел становится дальше от солнца или ближе к нему, почему Тимей и другие пифагорейцы называли луну противоземлёй.

    На этих мирах обитают живые существа, которые возделывают их, сами же эти миры — самые первые и наиболее божественные живые существа вселенной; и каждый из них точно так же составлен из четырёх элементов, как и тот мир, в котором мы находимся, с тем только отличием, что в одних преобладает одно активное качество, в других же — другое, почему одни чувствительны к воде, другие же к огню. Кроме четырёх элементов, из которых составлены миры, существует ещё эфирная область, как мы говорили, безмерная, в которой всё движется, живёт и прозябает. Этот эфир содержит всякую вещь и проникает в неё; поскольку он содержится внутри состава, т. е. составляет часть сложного, он называется обычно воздухом, который есть этот пар вокруг вод и внутри земли, заключённый между высочайшими горами, способный образовать густые тучи и бурные южные и северные ветры. Поскольку же он чист и не составляет части сложного, но есть то место, в котором содержатся и движутся мировые тела, он называется эфиром в собственном смысле слова, берущим своё наименование от движения ⁷⁴. Этот эфир, хотя он по своей сущности ничем не отличается от того, который находится внутри земли, тем не менее носит другое название, подобно тому как тот, который окружает нас, называется воздухом; тот же, который в известном смысле составляет нашу часть, входя в состав нашего тела или находясь в лёгких, артериях и других углублениях и порах, называется дыханием. Тот же эфир вокруг холодного тела сгущается в пар, вокруг же очень горячей звезды утончается как бы в пламя, которое невидимо, если не соединяется с плотным телом, зажжённым от сильного жара звезды. Таким образом, эфир сам по себе и по своей собственной природе не имеет определённых качеств, но получает их все от соседних тел и переносит их от активных принципов в своём движении вдоль горизонта. Таким образом, мы показали, каковы миры и каково небо, и я думаю, что вы освободились не только от своих настоящих сомнений, но и от бесчисленного множества других и получили принцип, для многих правильных умозаключений в области физики. Я предоставляю вам решить, не находите ли вы некоторые мои предположения недоказанными; однако я думаю, что если вы их беспристрастно рассмотрите, то вы найдёте, что впредь до открытия абсолютно истинных они всё же гораздо более правдоподобны, чем противоположное мнение.

    А л ь б е р т и н. Продолжай дальше, Филотей, я тебя слушаю.

    Ф и л о т е й. Таким образом, мы ответили также на шестой аргумент, который по поводу касания различных миров в одной точке спрашивает, какая вещь могла бы заключаться в этих треугольных пространствах, которая не имела бы природы ни неба, ни элементов. Ибо мы имеем одно небо, в котором миры занимают свои пространства, области и расстояния; оно простирается по всему, проникает во всё и содержит всё, соприкасается со всем и не оставляет ни одного пустого места, если только то место, по которому движется всё, и пространство, по которому пробегает всё, тебе не угодно будет называть пустотой, как это делают многие, или же первым субстратом, который подразумевается в этой пустоте, поскольку он не занимает места ни в какой части (если тебе угодно будет отличать его разумом в чисто логическом или отрицательном смысле, — но не по природе и сущности, — от тела и бытия). Так что нет ничего, что не находилось бы в конечном или бесконечном месте, будь оно телесное или бестелесное, согласно своему целому или частям; это бесконечное место есть не что иное, как пространство, а пространство — не что иное, как пустота, которую, если мы желаем понимать её как устойчивую вещь, мы называем эфирным полем, содержащим миры; если же мы желаем понимать её как плотную вещь, то называем пространством, содержащим эфирное поле и миры и не заключающимся в другом. Таким образом, нам нет нужды измышлять новые элементы и миры, в противоположность тем людям, которые по малейшему поводу начинают измышлять круги-деференты, божественные материи, редкие и плотные части, обладающие небесной природой, пятые сущности и другие фантастические названия, лишённые всякого содержания и истины.

    По поводу седьмого аргумента мы говорим, что бесконечная вселенная одна, непрерывна и составлена из эфирных областей и миров, но что имеется бесконечное множество миров, которые постигаются и находятся в различных областях вселенной, согласно тем же основаниям, по которым наш мир постигается и находится в её определённой области. Об этом мы говорили недавно с Эльпином, доказывая и подтверждая то, что говорили Демокрит, Эпикур и многие другие, созерцавшие природу более открытыми глазами и не оставшиеся глухими к её настойчивым голосам.

А потому перестань, лишь одной новизны устрашаясь,
Наше ученье умом отвергать, а сначала сужденьем
Острым исследуй его и взвесь; и, коль прав окажусь я,
Сдайся, а если неправ, то восстань и его опровергни.
Ведь, коль лежащему вне, за пределами нашего мира,
Нет пространству границ, то стараемся мы доискаться,
Что же находится там, куда мысль устремляется наша
И улетает наш ум, подымаясь в пареньи свободном.
Видим мы, прежде всего, что повсюду, во всех направленьях
С той и с другой стороны, и вверху и внизу у вселенной
Нет предела, как я доказал, как сама очевидность
Громко гласит и как ясно из самой природы пространства ⁷⁵.

    Мы протестуем против восьмого аргумента, утверждающего, что природа стремится сокращаться. Но на самом деле, поскольку простирается наш опыт относительно больших и малых миров, мы замечаем это не во всех, ибо наш глаз, не видя пределов, побеждается безмерным пространством, представляющимся ему; он смущается и подавляется количеством звёзд, которое увеличивается всё больше и больше, так что наши чувства остаются в нерешительности, в то время как разум принуждает нас присоединять пространство к пространству, область к области, мир к миру.

А потому уж никак невозможно считать вероятным,
Чтоб, когда всюду кругом бесконечно пространство зияет
И когда всячески тут семена в этой бездне несутся
В неисчислимом числе, гонимые вечным движеньем,
Чтобы лишь наша земля создалась и одно наше небо...
Так что ты должен признать и за гранями этого мира
Существованье других скоплений материи, сходных
С этим, какое эфир заключает в объятиях жадных ⁷⁶.

    Очевидность протестует и против девятого аргумента, который предполагает, но не доказывает, что бесконечной активной способности не соответствует бесконечная пассивная способность, что не может быть бесконечной материи и бесконечного пространства; он утверждает, что вследствие этого не может быть никакого соотношения между творцом и действием и деятельностью, что деятель может развить бесконечную деятельность без того, чтобы она была сообщена природе, — но всё это остаётся недоказанным и содержит в себе открытое противоречие. Хорошо поэтому сказал поэт:

Если же, кроме того, и материя есть в изобильи,
Если есть место и нет ни причины, ни вещи, какая
Ей бы мешала, должны из неё развиваться предметы.
Если к тому же семян количество столь изобильно;
Что и всей жизни никак не хватило б для их исчисленья,
Если вещей семена неизменно способна природа
Вместе повсюду сбивать, собирая их тем же порядком,
Как они сплочены здесь, — остаётся признать неизбежно,
Что во вселенной ещё и другие имеются земли,
Да и людей племена и также различные звери ⁷⁷.

    На десятый аргумент мы возразим, что добрая, упорядоченная общность различных миров представляется столь же ненужной, как то, чтобы все люди стали одним человеком или чтобы все животные стали одним животным. Да и опыт показывает нам, что для обитателей этого мира оказалось лучше всего то, что природа разделила различные народы морями и горами; и когда благодаря человеческому искусству было установлено между ними общение, то это оказалось скорее злом, чем благом, так как благодаря этому пороки увеличились гораздо больше, чем добродетели. Об этом прекрасно пишет трагический поэт в своей жалобе:

Хорошо разделённые мира концы
Воедино связал фессалийский корабль
И морю удары терпеть приказал.
И к прежним страхам прибавился страх
Пред пучиной морской ⁷⁸.

    На одиннадцатый аргумент мы ответим так же, как и на пятый; ведь каждый из миров занимает своё место в эфирном поле таким образом, что ни один не касается и не сталкивается с другим; но они пробегают свои пути и расположены друг от друга на таких расстояниях, что ни один из них не разрушает другого, но они взаимно подкрепляют друг друга.

    Двенадцатый аргумент утверждает, что природа размножается и увеличивается лишь путём порождения таким способом, что один индивидуум в качестве родителя производит другого как сына. Мы ответим, что это не является истиной, применимой ко всем явлениям, ибо из одного лишь материала благодаря деятельности одного лишь творца получается множество различных ваз, имеющих бесконечно разнообразные формы и рисунки. Я уже не говорю о том, что при гибели и обновлении какого-либо мира животные, как совершенные, так и несовершенные, первоначально возникают благодаря могуществу сил самой природы, без всякого акта порождения.

    Тринадцатый, и последний, аргумент утверждает, что если этот или какой-либо иной мир носит совершенный характер, то это исключает существование других миров. На это я отвечу, что, конечно, не требуется существования других миров для существования и совершенства этого мира, но для того чтобы вселенная сохранила своё существование и совершенствовалась, необходимо бесконечное множество миров. Следовательно, из совершенства одного из миров не следует, чтобы другие миры были менее совершенны; ибо этот мир, подобно другим мирам, и другие миры, подобно этому миру, состоят каждый из своих частей и каждый вместе со своими членами составляет единое целое.

    А л ь б е р т и н. Впредь, Филотей, ни голос толпы, ни негодование черни, ни ропот глупцов, ни презрение сатрапов, ни глупость сумасшедших, ни безумие безрассудных, ни доносы лжецов, ни жалобы злобствующих, ни клеветы завистников не опорочат передо мной твой благородный лик и не заставят меня держаться вдали от твоей божественной беседы. Будь настойчив, мой Филотей, будь настойчив, не теряй мужества, не отступай, если даже огромный и важный сенат глупого невежества при помощи многих козней и ухищрений будет тебе угрожать и попытается разрушить твоё божественное предприятие и высокий труд. Будь уверен, что впоследствии все увидят то, что я теперь вижу, и поймут, что так же легко каждому тебя хвалить, как трудно всем обучать тебя. Все, которые не до конца испорчены, с чистой совестью будут иметь о тебе благоприятное мнение, ибо в конце концов каждый бывает научен внутренним учителем души; ибо мы получаем благо духа не откуда-нибудь извне, а из своего собственного духа. И так как в душах у всех имеется известная природная нравственность, которая заседает в высоком трибунале разума и судит о добре и о зле, о свете и о тьме, то из собственных мыслей каждого восстанут в пользу твоего дела вернейшие и неподкупные свидетели и защитники. Те же, которые не станут твоими друзьями, но останутся равнодушными и, в качестве признанных софистов, будут защищать мрачное невежество и продолжать упорно преследовать тебя, почувствуют в своей собственной совести своего палача и мстителя за тебя; и чем больше они постараются спрятаться от него в тайниках своих мыслей, тем больше он будет их мучить. Подобно адскому червю, вышедшему из жёстких волос эвменид, он, увидев, что его планы против тебя разбиты, с яростью кинется на руку или грудь своего собственного несправедливого творца, обрызнет его своим смертельным ядом и, укусив своими острыми зубами, приготовит ему мучительную смерть.

    Продолжай знакомить нас с тем, что такое на самом деле небо, что такое на самом деле планеты и другие звёзды, чем отличаются одни от других бесконечные миры, каким образом бесконечное пространство не только не невозможно, но даже необходимо, каким образом бесконечное действие соответствует бесконечной причине, каковы истинная субстанция, материя, действие и действующая причина всего, каким образом всякая чувственная и сложная вещь составлена из тех же самых начал и элементов. Сделай для нас убедительным учение о бесконечной вселенной. Разрушь выпуклые и вогнутые поверхности, которые ограничивают изнутри и извне элементы и небеса. Сделай для нас смешными круги-деференты и прикреплённые звёзды. Разбей и сбрось на землю с шумом и громом посредством убедительных доводов эти, столь уважаемые слепой толпой, алмазные стены первого движимого и последней выпуклости. Уничтожь убеждение в том, что земля является единственным центром. Уничтожь позорную веру в пятую сущность. Подари нам учение, что другие звёзды и миры, которые мы видим, составлены точно так же, как и эта наша звезда и мир. Равным образом питай и питай нас своими исследованиями об устройстве бесконечно великих и обширных миров, а также и других бесконечно меньших. Разбей внешние двигатели вместе с пределами этих небес. Открой нам дверь, через которую мы могли бы видеть неотличимость нашей звезды от остальных звёзд. Покажи нам, что в эфире существуют другие миры, подобные нашему. Сделай для нас ясным, что движение всех мировых тел происходит вследствие действия внутренней души, для того чтобы при свете этого созерцания мы могли верными шагами шествовать вперёд по пути познания природы.

    Ф и л о т е й. Что ты скажешь, Эльпин, по поводу того, что доктор Буркий не захотел с нами согласиться ни раньше, ни потом?

    Э л ь п и н. Особенностью живого ума является то, что ему нужно лишь немного увидеть и услышать, для того чтобы он мог потом долго размышлять и многое понять.

    А л ь б е р т и н. Хотя мне до сих пор ещё не удалось увидеть всё тело светлой планеты ⁷⁹, тем не менее я могу заметить по разливаемым им лучам, которые проникают через узкие отверстия закрытых окон моего ума, что его свет не подобен блеску искусственной и софистической лампы, или луны, или другой меньшей звезды. Поэтому я готовлюсь в будущем лучше изучить его.

    Ф и л о т е й. Ваша дружба мне будет очень приятна.

    Э л ь п и н. А теперь пойдёмте к вечерней трапезе.

Конец пяти диалогов о бесконечности, вселенной и мирах

---

ПРИМЕЧАНИЯ

ПРИМЕЧАНИЯ К ДИАЛОГАМ
“ПИР НА ПЕПЛЕ”*

1 “Пир на пепле” — Джордано Бруно имел в виду традиционный ужин, устраиваемый католическими монахами в первый день великого поста, перед церковным пасхальным праздником в воспоминание о “тайной вечере” Христа с учениками. Церковному “ужину на пепле” противостоит у Бруно философский и антирелигиозный “пир” — празднество передовых научных идей.

Участники диспута — не реальные исторические лица, а художественные типы.

Теофил (“любящий бога”) — как бы отождествляется с Бруно;

Смит — председатель, ведущий собрание;

Доктор Нундиний и доктор Торквато — враги учений Коперника и Бруно, представители аристотелевско-птолемеевской геоцентрической астрономии и теологического мировоззрения;

Пруденций — гуманист периода Возрождения, филолог; сперва противник Бруно, он в конце диспута становится его горячим сторонником.

Диалог “Пир на пепле” посвящён прежде всего пропаганде и защите астрономических идей Коперника. Не ограничиваясь этим, Бруно излагает здесь свои новые, передовые идеи и догадки о бесконечности вселенной, бесчисленности миров, о движении земли и других планет вокруг солнца. Бруно высказывает и мысль о том, что “неподвижные” звёзды подобны солнцу и имеют своих спутников и т. п. В дальнейшем Бруно развил и углубил свои астрономические взгляды главным образом в книгах “О бесконечности, вселенной и мирах” (1584) и “О неизмеримом и неисчислимых” (1591).

70 См. примечание 57 к диалогу "О бесконечности, вселенной и мирах".

80 Греческое слово планета означает блуждающая, подвижная (звезда).

81 Ср. Коперник, Об обращении небесных сфер, кн. I, гл. 8.

82 Основная теплота, или первый огонь, – это солнце, которое, согласно предположению Бруно, а до него Николая Кузанского, имеет внутри значительную плотность и не схоже в своих частях.

83 В своём латинском сочинении, поэме более позднего периода "О неизменном и неисчислимых" (1591), Бруно признаёт вращение звёзд и солнца вокруг оси.

84 От этого пережитка аристотелизма Бруно позже отказался в своём сочинении "О неизмеримом и неисчислимых".

* Составлены кандидатом философских наук Я.Г. Емельяновым.

---

ПРИМЕЧАНИЯ К ДИАЛОГАМ
“О ПРИЧИНЕ, НАЧАЛЕ И ЕДИНОМ”*

2 Первый диалог не имеет непосредственной связи с содержанием четырёх основных диалогов, в которых обсуждается вопрос о причине, начале и едином. Он был написан после остальных четырёх диалогов и представляет собой апологию “Пира на пепле”. Именем Филотея и Теофила, как и в остальных диалогах, автор обозначает самого себя. Элитропий (“обращённый к солнцу”) — последователь Бруно.

60 Бруно имеет в виду гимн Зевсу стоика Клеанта (331–232 гг. до н.э.).

61 В мысли Бруно о том, что субстанция неуничтожима, а изменение и множество относятся к акциденциям, заключается признание вечности вселенной.

62 Чтобы понять резкий отзыв Бруно об Аристотеле, надо принять во внимание, что учение Аристотеля, искажённое средневековыми схоластами, являлось господствующей идеологией феодального строя и служило сильнейшим тормозом для движения науки вперёд. Об этом искажении Ленин говорил следующее: "Поповщина убила в Аристотеле живое и увековечила мёртвое… Схоластика и поповщина взяли мёртвое у Аристотеля, а не живое: запросы, искания, лабиринт, заплутался человек" (В.И. Ленин, Философские тетради, 1947, стр. 303, 304).

* Составлены кандидатом философских наук А. И. Рубиным.

---

ПРИМЕЧАНИЯ К ДИАЛОГАМ
“О БЕСКОНЕЧНОСТИ, ВСЕЛЕННОЙ И МИРАХ” *

1 Из четырёх собеседников под именем Филотея, как и в других диалогах, разумеется сам Бруно; Эльпин — любознательный учёный, который охотно слушает Бруно; Буркий — сторонник здравого смысла, а вместе с тем и аристотелевской философии; он преклоняется перед общепринятыми авторитетами и оказывается совершенно неспособным усвоить новое учение Бруно. Возможно, что в его лице Бруно хотел сатирически изобразить оксфордских учёных, споривших с ним и отстаивавших систему Птолемея. Четвёртым собеседником является уже не литературный персонаж, а действительное лицо — Джироламо Фракасторий (1478—1553), автор работ по астрономии, философии и медицине. Он опровергал учение Птолемея об эпициклах и как астроном оказал влияние на Бруно. Фракасторию приписывается первая идея телескопа. В философии он боролся с учением о скрытых качествах; он был сторонником атомистической теории, считал, что все тела обладают взаимным притяжением и что электрические, магнитные и физиологические явления имеют своей причиной невесомое начало. Возможно, что Бруно вводит его как сторонника и помощника Филотея ввиду того, что Фракасторий пользовался большим авторитетом в мире учёных. В третьем диалоге он играет главную роль; здесь он приводит в пользу нового учения целый ряд космологических аргументов и опровергает доводы аристотеликов.

16 Ср. “О причине, начале и едином” (стр. 241 настоящего издания).

17 Как древние, так и новые естествоиспытатели вплоть до Лавуазье считали огонь веществом, а именно одним из четырёх элементов, или стихий. Современная наука рассматривает огонь как химический процесс.

18 Аристотель называет физиками или физиологами древнегреческих материалистов, главным образом философов ионийской школы (Фалеса, Анаксимандра, Анаксимена), а также Гераклита, Анаксагора и Эмпедокла.

19 Бруно подразумевает то место “Физики” Аристотеля (кн. IV, гл. 6—9), где разбирается вопрос о пустоте.

20 Эльпин приводит частью дословно, частью в свободном изложении аргументы Аристотеля, изложенные в сочинении “О небе” (кн. I, гл. 5).

21 Аристотель в “Физике” полемизирует с Зеноном, доказывавшим невозможность движения (“Физика”, кн. VI).

22 Имеется в виду “Физика”, кн. VIII, гл. 3; Аристотель упоминает там о философах, утверждающих, что “сущее бесконечно и неподвижно”.

23 Имеется в виду аргументация, развитая в конце первого диалога, где доказывается, что движение отдельных миров “вследствие бесконечной силы то же самое, что и неподвижность их” (стр. 325 настоящего издания).

24 Эльпин даёт частью изложение, а частью перевод кн. I, гл. 6 сочинения Аристотеля “О небе”.

25 Аристотель считал, что тело падает тем скорее, чем больше его вес. Современная физика доказывает, что скорость падения тела в безвоздушном пространстве не зависит от веса тела. Законы падения тел были открыты Галилеем, но за Бруно остаётся та заслуга, что своей критикой Аристотеля он подготовил победу нового мировоззрения.

26 Утверждая, что тяжесть не является постоянным неизменным свойством, Бруно по своим взглядам приближается к современному естествознанию, согласно которому тяжесть хотя и действует непрерывно, но не является постоянной величиной, так как она находится в прямом отношении к массе тела и в обратном отношении — к квадрату расстояния.

27 Эльпин здесь излагает почти дословно доводы Аристотеля, приведённые в сочинении “О небе” (кн. I, гл. 7).

28 Аристотель принимает пять элементов: землю, воду, воздух, огонь и так называемую пятую сущность, или пятую стихию, т. е. эфир. Первые четыре стихии движутся прямолинейно, эфир же — естественный носитель кругового движения. Земля тяжела и стремится вниз, огонь лёгок и стремится вверх, вода относительно тяжела, воздух относительно лёгок, эфир же не тяжёл и не лёгок.

29 Бруно считал возможной гибель отдельных миров и планет. Такое мнение он высказывает в латинском сочинении “О неизмеримом и неисчислимых”, где признаёт несомненным только то, что вселенная в целом неразрушима.

30 Ср. “О причине, начале и едином” (стр. 273—278 настоящего издания).

37 Бруно ценит космологические учения древних материалистов гораздо выше, чем философию Аристотеля и в особенности средневековых схоластов.

38 Луну Бруно называл одной из планет (“О неизмеримом и неисчислимых”). Но на самом деле он знал, что луна является спутником земли, хотя он и не употребляет этого названия.

39 Бруно предполагал, что вокруг солнца вращается больше планет, чем мы видим простым глазом. Это его предположение получило подтверждение лишь через два века. В 1781 г. Гершель открыл планету Уран, в 1801—1804 гг. были открыты малые планеты между Марсом и Юпитером, а в 1846 г. был открыт Нептун. В 1930 г. был открыт Плутон.

43 Под пятой сущностью подразумевается пятая стихия, т. е. эфир. См. примечание 28.

44 Догадка Бруно об изменениях поверхности земли предвосхищает учение современной геологии.

45 Учение о тождественном составе земли и звёзд было подтверждено в XIX в. благодаря применению спектрального анализа.

46 Под движущимся к центру подразумевается земля; движется от центра огонь, вокруг центра движется эфир, являющийся естественным носителем кругового движения.

57 Вопрос о существовании других миров разбирается в сочинении Аристотеля "О небе" (кн. I, гл. 8–9). Небольшое сочинение "О мире", печатавшееся в старых латинских переводах вместе с сочинением "О небе", не принадлежит Аристотелю. В нём во множестве рассеяны мысли стоиков; оно, вероятно, вышло в I в. н.э. Бруно вместе со всеми своими современниками и средневековыми писателями считал, что это сочинение принадлежит Аристотелю.

58 Бруно считал, что мировые тела способны разлагаться, но не разлагаются в действительности (ср. примечание 29).

59 Под блуждающими телами подразумеваются планеты.

60 Бруно считал, что жизнь не является “случайным событием”, т. е., как гилозоист, считал жизнь присущей всей материи.

65 Относительно того, какое историческое лицо выведено под именем Альбертина, мнения расходятся. Вполне возможно, что это Альберико Джентиле — итальянский учёный, профессор юриспруденции в Оксфорде. Джентиле, автор книги “О праве войны”, является предшественником Гуго Греция и одним из основателей буржуазной теории международного права. Он был поклонником Томаса Мора и написал продолжение “Утопии” последнего. Считался превосходным знатоком Аристотеля. По настоянию Джентиле Бруно читал в Виттенберге лекции о логических сочинениях Аристотеля. Бруно познакомился с Джентиле ещё в Англии; возможно, что в его лице он хотел показать просвещённого собеседника, который пытается отстаивать взгляды Аристотеля, но, убедившись в несостоятельности старой теории, переходит на сторону нового учения. В этом смысле Альбертин — противоположность Буркия, ограниченного педанта, разражающегося ругательствами по адресу представителей нового учения.

66 Здесь имеется в виду учение Аристотеля об активном разуме.

67 Об отношении Бруно к Аверроэсу см. примечание 56 к диалогу “О причине, начале и едином”.

68 Изречение Горация “мучаются родами горы, родится смешной мышонок” (Гораций, О поэтическом искусстве, 139) применяется в ироническом смысле к плохим поэтам, которые начинают весьма торжественно, но дают очень мало.

69 Четверостишие из шуточного сонета неизвестного поэте.

70 Стихи из “Неистового Роланда” Ариосто, песня 24.

73 Активные принципы — тёплое и холодное, пассивные — влажное и сухое.

74 Такое происхождение приписывает слову “эфир” Платон в своём диалоге “Кратил”, а вслед за ним также и Аристотель в сочинении “О небе”, кн. I, гл. 4. В действительности слово “эфир” происходит не от слова θεω — бежать, а от слова αιθω — зажигать, гореть, пылать.

75 Лукреций Кар, О природе вещей, Академия наук СССР, 1946, кн. II, 1040—1051.

76 Лукреций Кар, О природе вещей, кн. II, 1052—1056, 1064—1066.

77 Лукреций Кар, О природе вещей, кн. II, 1067—1076.

78 Речь идёт о трагике Сенеке; стихи приведены из его трагедии “Медея”, 398—402.

79 Под словами тело светлой планеты подразумевается душа философа. Согласно взглядам Бруно характерной чертой интеллекта является то, что он одновременно и свет, освещающий предметы, и глаз, видящий их. Этот свет яснее для нашего сознания, чем весь блеск внешних предметов для наших глаз. Этот же образ дан в конце первого диалога, где Эльпин, обращаясь к Филотею, говорит: “Хотя я не понял полностью вашего духа, но из света, который он излучает, я замечаю, что он заключает внутри себя Солнце или даже ещё более крупное светило”.

* Составлены кандидатом философских наук А. И. Рубиным.

---

Дата установки: 22.01.2010
Последнее обновление: 20.02.2010
[вернуться к содержанию сайта]

W